Проект интернет-портала «Азбука веры»

Размер шрифта

• A A A

Посмертный путь души

Предлагаемый сборник содержит широко известные и совсем неизвестные читателю свидетельства о посмертном состоянии души. Они оставлены нам в назидание теми людьми, которые, по милости Божией, пережили откровение о смерти и впоследствии коренным образом изменили свою жизнь.
Святитель Игнатий (Брянчанинов) учит, что без постоянного памятования о смерти и суде Божием становится опасным самый возвышенный подвиг, как могущий дать повод к самомнению. Святитель Игнатий советует обратить наши мысленные очи к страшному, но спасительному зрелищу, – к ожидающей нас смерти.
Эта книга, безусловно, способна помочь человеку, желающему обрести такую христианскую добродетель, как смертная память. А поскольку все мы смертны…

• Невероятное для многих, но истинное происшествие
• I / II / III / IV / V / VI / VII / VIII / IХ / Х / ХI / ХII / ХIII / ХIV / ХV / ХVI / ХVII / XVIII / ХIХ / ХХ / ХХI / ХХII / ХХIII / ХХIV / ХХV / ХХVI / ХХVII / ХХVIII / ХХIХ / ХХХ / ХХХI
• Возвращение из мертвых в современной Греции
• Мытарства. Рукопись из архива монахини Сергии
• Свидетельство умерших о бессмертии души и загробной жизни
• Посмертное явление священника
• Свидетельство генерала С. С. Апраксина о явлениях умершего друга
• Свидетельство афонского подвижника
• Поучительное видение
• О безропотном перенесении скорбей. Свидетельство старца Макария Оптинского
• Ожившая покойница
• Предсмертное видение и мирная кончина православного христианина
• О тайне спасения. Откровение старицы
• Нерадивый инок по смерти был ввергнут в огненную реку
• Беспечность
• Вор
• Грех
• Во искупление греха…
• О нарушившем устав монастыря
• Искусительница
• О приготовлении к смерти
• Ад. Беседа преподобного Макария с черепом о вечных муках
• Из собеседований святого Григория Двоеслова
• Житие преподобного Василия Нового и видение Григория, ученика его, о мытарствах преподобной Феодоры
• Чудное видение Григория, ученика преподобного Василия
• Страшный Суд Божий. Разделение праведных и грешных
• Святитель Игнатий (Брянчанинов). Слово о смерти

Невероятное для многих, но истинное происшествие⁽¹⁾

К. Икскуль

I

Многие наш век называют «веком отрицания» и объясняют такую характерную особенность его духом времени. Не знаю, возможны ли тут вообще такие подобия: эпидемий, поветрий, – но несомненно, что, кроме этих, так сказать, эпидемических отрицаний, немало есть у нас и таких, которые всецело выросли на почве нашего легкомыслия. Мы зачастую отрицаем то, чего совсем не знаем, а то, о чем слышали, то не продумано у нас и тоже отрицается. И этого непродуманного накопляются целые вороха, и в голове получается невообразимый хаос: какие-то обрывки разных и иногда совсем противоречивых учений, теорий, и ничего последовательного, цельного, и все поверхностное, неясное и туманное для нас самих, до полной невозможности разобраться в чем-нибудь. Кто мы, что мы, во что веруем, какой носим в душе идеал и есть ли он у нас – все это для многих из нас такие же неведомые вещи, как миросозерцание какого-нибудь патагонца или бушмена. И удивительная странность здесь: кажется, никогда люди не любили так много рассуждать, как в наш просвещенный век, и рядом с этим самих себя не хотят осмыслить. Говорю это и по наблюдениям над другими, и по личному сознанию.

Не буду вдаваться здесь в общую характеристику моей личности, так как это не к делу, и постараюсь представить себя читателю только в моих отношениях к религиозной области. Как выросший в православной и довольно набожной семье и затем учившийся в таком заведении, где неверие не почиталось признаком гениальности ученика, из меня не вышел ярый, завзятый отрицатель, каким было большинство молодых людей моего времени. Получилось из меня, в сущности, что-то весьма неопределенное: я не был атеистом и никак не мог считать себя сколько-нибудь религиозным человеком. А так как то и другое являлось не следствием моих убеждений, но сложилось лишь в силу известной обстановки, то и прошу читателя самого подыскать должное определение моей личности в сем отношении.

Официально я носил звание христианина, но, несомненно, никогда не задумывался над тем, имею ли я действительно право на такое звание: никогда мне даже и в голову не пришло проверить, чего требует оно от меня и удовлетворяю ли я его требованиям. Я всегда говорил, что я верую в Бога, но, если бы меня спросили, как я верую, как учит веровать в Него Православная Церковь, к которой я принадлежал, я, несомненно, стал бы в тупик. Если бы меня последовательнее и обстоятельнее спросили, верую ли я, например, в спасительность для нас воплощения и страданий Сына Божия, в Его второе Пришествие как Судии, как отношусь я к Церкви, верую ли в необходимость ее учреждения, в святость и спасительность для нас ее Таинств и прочее, я воображаю только, каких нелепостей наболтал бы я в ответ. Вот образчик.

Однажды бабушка моя, которая сама всегда строго соблюдала пост, сделала мне замечание, что я не исполняю этого.

– Ты еще силен и здоров, аппетит у тебя прекрасный, стало быть, отлично можешь кушать постное. Как же не исполнять даже и таких установлений Церкви, которые для нас и нетрудны?

– Но это, бабушка, совсем бессмысленное установление, – возразил я. – Ведь и вы кушаете только так, машинально, по привычке, а осмысленно никто такому учреждению подчиняться не станет.

– Почему же бессмысленное?

– Да не все ли равно Богу, что я буду есть: ветчину или балык?

Не правда ли, какая глубина понятий образованного человека о сущности поста!

– Как же это ты так выражаешься? – продолжала между тем бабушка. – Разве можно говорить: бессмысленное установление, когда Сам Господь постился?

Я был удивлен таким сообщением и только при помощи бабушки вспомнил евангельское повествование об этом обстоятельстве. Но то, что я совсем забыл о нем, как видите, нисколько не мешало мне пуститься в возражения, да еще довольно высокомерного тона.

И не подумай, читатель, что я был пустоголовее, легкомысленнее других молодых людей моего круга.

Вот вам еще один образец.

Одного из моих сослуживцев, слывшего за человека начитанного и серьезного, спросили, верует ли он во Христа как в Богочеловека. Он отвечал, что верует, но сейчас же из дальнейшего разговора выяснилось, что воскресение Христа он отрицает.

– Позвольте, да вы же говорите что-то очень странное, – возразила одна пожилая дама. – Что же, по-вашему, далее воспоследовало со Христом? Если вы веруете в Него как в Бога, как же вместе с этим вы допускаете, что Он мог совсем умереть, то есть прекратить Свое бытие?

Мы ждем какого-нибудь хитроумного ответа от нашего умника, каких-нибудь тонкостей в понимании смерти или нового толкования означенного события. Ничуть не бывало. Отвечает просто:

– Ах, этого я не сообразил! Сказал – как чувствовал.

II

Вот совершенно подобная же несообразность засела и по недосмотру свила себе прочное гнездо и в моей голове.

Я веровал в Бога как будто так, как и следовало, то есть понимал Его как Существо личное, всемогущее, вечное, признавал человека Его творением, но в загробную жизнь не верил.

Недурной иллюстрацией к легкомыслию наших отношений и к религии, и к своему внутреннему устроению может служить то, что я и не знал в себе этого неверия, пока так же, как у вышеупомянутого моего сослуживца, его не обнаружил случай.

Судьба столкнула меня в знакомстве с одним серьезным и очень образованным человеком; он был при этом и чрезвычайно симпатичен и одинок, и я время от времени охотно посещал его.

Придя однажды к нему, я застал его за чтением катехизиса.

– Что это вы, Прохор Александрович (так звали моего знакомого), или в педагоги собираетесь? – удивленно спросил я, указывая на книжку.

– Какое, батенька мой, в педагоги! Хоть бы в школьники порядочные попасть. Где уж других учить! Самому надо к экзамену готовиться. Ведь седина-то, видите, чуть не с каждым днем увеличивается, того и гляди вызовут, – со своею обычной добродушной улыбкой проговорил он.

Я не принял его слов в подлинном значении, подумав, что ему, как человеку всегда много читающему, просто понадобилась какая-нибудь справка в катехизисе. А он, желая, очевидно, объяснить странное для меня чтение, сказал:

– Много всякой современной чепухи читать приходится, вот и проверяю себя, чтобы не сбиться. Ведь экзамен-то нам предстоит грозный, грозный уж тем, что никаких передержек не дадут.

– Но неужели вы верите этому?

– То есть как же в это не верить? Куда же я денусь, позвольте узнать? Неужели так-таки и рассыплюсь в прах? А если не рассыплюсь, так уж тут и вопроса не может быть о том, что к ответу потребуют. Я не пень, я с волей и разумом, я сознательно жил и… грешил…

– Не знаю, Прохор Александрович, как и из чего могла сложиться у вас вера в загробную жизнь. Думается, умер человек – и всему тут конец. Видишь его бездыханным, все это гниет, разлагается, о какой же жизни может явиться тут представление? – проговорил я, тоже высказывая, что чувствовал и как, стало быть, сложилось у меня понятие.

– Позвольте, а куда же Лазаря Вифанского прикажете мне девать? Ведь это факт. И он ведь такой же человек, из той же глины слеплен, что и я.

Я с нескрываемым удивлением смотрел на моего собеседника. Неужели же этот образованный человек верит таким невероятностям?

А Прохор Александрович в свою очередь посмотрел на меня пристально с минуту и затем, понизив голос, спросил:

– Или вы невер?

– Нет, почему же? Я верую в Бога, – ответил я.

– А богооткровенному учению не верите? Впрочем, нынче и Бога стали различно понимать, и богооткровенную истину стал чуть не каждый по своему усмотрению переделывать, какие-то классификации тут позавели: в это, мол, должно верить, а в это можно и не верить, а в это и совсем не надо верить! Как будто истин несколько, а не одна. И не понимают, что они уж веруют в продукты собственного ума и воображения и что, если так, тогда уж для веры в Бога тут нет места.

– Но нельзя же всему верить. Иногда встречаются такие странные вещи…

– То есть непонятные? Заставьте понять себя. Не удастся – знайте, что вина здесь в вас, и покоритесь. Начните простолюдину толковать о квадратуре круга или о еще какой-нибудь премудрости высшей математики, он тоже ничего не поймет, но из этого не следует, что и самую эту науку следует отрицать. Конечно, отрицать легче, но не всегда… лепо.

Вдумайтесь, какую, в сущности, несообразность вы говорите: вы говорите, что в Бога веруете, а в загробную жизнь – нет. Но Бог не есть же Бог мертвых, но живых. Иначе какой же это и Бог? О жизни за гробом говорил Сам Христос, неужели же Он говорил неправду? Но в этом не могли обличить Его даже и Его злейшие враги. И зачем тогда приходил и страдал Он, если нам предстоит лишь рассыпаться в прах?

Нет, так нельзя. Это нужно непременно, непременно, – вдруг горячо заговорил он, – исправить. Ведь поймите, как это важно. Такая вера должна ведь совсем иначе осветить вашу жизнь, дать ей иной смысл, направить иначе всю вашу деятельность. Это целый нравственный переворот. В этой вере для вас и узда, и в то же время и утешение, и опора для борьбы с неизбежными для всякого человека житейскими невзгодами.

III

Я понимал всю логичность слов почтенного Прохора Александровича, но, конечно, несколько минут беседы не могли поселить во мне веры в то, во что я привык не верить. И разговор с ним, в сущности, послужил лишь к обнаружению моего взгляда на известное обстоятельство – взгляда, которого я сам дотоле хорошо не знал, потому что высказывать его не приходилось, а раздумывать о нем и подавно.

А Прохора Александровича, по-видимому, серьезно взволновало мое неверие. Он несколько раз в течение вечера возвращался к этой теме, и, когда я собрался уходить от него, он наскоро выбрал несколько книг в своей обширной библиотеке и, подавая их мне, сказал:

– Прочтите их, и непременно прочтите, потому что так этого оставлять нельзя. Я уверен, что рассудочно вы скоро поймете и убедитесь в полной неосновательности вашего неверия. Но надобно это убеждение провести из ума в сердце, надо, чтобы сердце поняло, а иначе оно продолжится у вас час, день и опять разлетится, потому что ум – это решето, через которое только проходят разные помышления, а кладовая для них не там.

Я прочел книжки, не помню уж, все ли, но оказалось, что привычка была сильнее моего разума. Я признавал, что все написанное в этих книжках было убедительно, доказательно. По скудости моих познаний в религиозной области я и не мог возразить чего-нибудь мало-мальски серьезного на имевшиеся в них доводы, а веры у меня все-таки не явилось.

Я сознавал, что это нелогично, верил, что все написанное в книгах – правда, но чувства веры у меня не было, и смерть так и оставалась в моем представлении абсолютным финалом человеческого бытия, за которым следовало лишь разрушение.

К моему несчастью, случилось так, что вскоре после означенного разговора с Прохором Александровичем я выехал из того городка, где он жил, и мы больше с ним не встречались. Не знаю, быть может, ему как человеку умному и располагавшему обаянием горячо убежденного человека удалось бы хоть сколько-нибудь углубить мои взгляды и отношения к жизни и вещам вообще и через это внести и некоторое изменение в мои понятия о смерти, но, предоставленный самому себе и не будучи вовсе по характеру особенно вдумчивым и серьезным молодым человеком, я нисколько не интересовался такими отвлеченными вопросами и по своему легкомыслию даже на первое время ни капельки не задумался над словами Прохора Александровича о важности недостатка в моей вере и необходимости избавиться от него.

А затем время, перемена мест, встреча с новыми людьми не только выветрили из моей памяти и этот вопрос, и беседу с Прохором Александровичем, но даже и самый образ его, и мое кратковременное знакомство с ним.

IV

Прошло немало лет. К стыду моему должен сказать, что я мало изменился за истекшие годы нравственно. Хотя я находился уже в преполовении дней моих, то есть был уже человеком средних лет, но в моих отношениях к жизни и себе не много прибыло серьезности. Я не осмыслил жизни, какое-то мудреное познание самого себя оставалось для меня такою же химерическою выдумкой, как рассуждения метафизика в известной басне того же имени. И я жил, водясь теми же грубоватыми, пустыми интересами, тем же лживым и довольно-таки низменным пониманием смысла жизни, какими живет большинство светских людей моей среды и образования.

На той же точке стояло и мое отношение к религии, то есть я по-прежнему не был ни атеистом, ни сколько-нибудь осмысленно набожным человеком. Я, как и прежде, ходил по привычке изредка в церковь, по привычке говел раз в год, по привычке крестился, когда полагалось, – и этим ограничивалось все. Никакими вопросами религии я не интересовался и даже не понимал, что там можно чем-нибудь интересоваться. Кроме, конечно, самых элементарных, азбучных понятий, я ничего не знал здесь, но мне казалось, что я отлично знаю и понимаю все и что все тут так просто, нехитро, что образованному человеку не над чем и голову трудить. Наивность уморительная, но, к сожалению, очень свойственная образованным людям нашего века.

Само собою разумеется, что при наличности таких данных ни о каком прогрессировании моего религиозного чувства, ни о расширении круга моих познаний в этой области не могло быть и речи.

V

И вот в эту пору случилось мне попасть по делам службы в К. и заболеть серьезно.

Так как ни родных, ни даже своей прислуги в К. у меня не было, то и пришлось лечь в больницу. Доктора определили у меня воспаление легких.

В первое время я чувствовал себя настолько порядочно, что не раз даже думал, что из-за такого пустяка не стоило и ложиться в больницу, но по мере того как болезнь развивалась и температура стала быстро подниматься, я понял, что с таким «пустяком» вовсе было бы не интересно валяться одному-одинешеньку в номере гостиницы. В особенности донимали меня в больнице длинные зимние ночи; жар совсем не давал спать, иногда даже и лежать было нельзя, а сидеть в койке и неловко, и утомительно; встать и походить по палате – не хочется, не то неможется; и так вертишься, вертишься в кровати: то ляжешь, то сядешь, то спустишь ноги, то сейчас же опять их подберешь и все прислушиваешься: да когда же это часы будут бить! Ждешь, ждешь, а они, словно назло, пробьют два или три, стало быть, до рассвета оставалась еще целая вечность. И как удручающе действует на больного этот общий сон и ночная тишина! Словно живой попал на кладбище в общество мертвецов.

По мере того как дело подвигалось к кризису, мне, конечно, становилось все хуже и труднее, по временам начало так прихватывать, что уж было ни до чего, и я томительности бесконечных ночей не замечал. Но не знаю, чему следовало приписать это: тому ли, что я всегда был и считал себя человеком очень крепким и здоровым, или происходило это оттого, что до этого времени я ни разу не болел серьезно и голове моей чужды были те печальные мысли, какие навевают иногда тяжелые болезни, – только, как ни скверно бывало подчас мое самочувствие, как ни круты бывали в иные минуты приступы моей болезни, мысль о смерти ни разу не пришла мне в голову.

Я с уверенностью ожидал, что не сегодня-завтра должен наступить поворот к лучшему, и нетерпеливо спрашивал всякий раз, когда у меня вынимали градусник из-под руки, какова у меня температура. Но, достигнув известной высоты, она словно замерла на одной точке, и на мой вопрос я постоянно слышал в ответ: сорок и девять десятых, сорок один, сорок и восемь десятых.

– Ах, какая же это длинная канитель! – с досадой говорил я и затем спрашивал у доктора: – Неужели же и мое поправление будет идти таким же черепашьим шагом?

Видя мое нетерпение, доктор утешал меня и говорил, что в мои годы и с моим здоровьем нечего бояться, что выздоровление не затянется, что при таких выгодных условиях после всякой болезни можно оправиться чуть не в несколько дней.

Я вполне верил этому и подкреплял свое терпение мыслью, что остается только как-нибудь дождаться кризиса, а там все сразу как рукой снимет.

VI

В одну ночь мне было особенно плохо: я метался от жара и дыхание было крайне затруднено, но к утру мне вдруг сделалось легче настолько, что я мог даже заснуть. Проснувшись, первою моею мыслью при воспоминании о ночных страданиях было: «Вот это, вероятно, и был перелом. Авось уж теперь конец и этим придушиваниям, и этому несносному жару».

И, увидав входившего в соседнюю палату молоденького фельдшера, я позвал его и попросил поставить мне градусник.

– Ну, барин, теперь дело на поправку пошло, – весело проговорил он, вынимая через положенное время градусник, – температура у вас нормальная.

– Неужели? – радостно спросил я.

– Вот, извольте посмотреть: тридцать семь и одна десятая. Да и кашель вас, кажется, не так беспокоил.

Я только тут спохватился, что я, действительно, с половины ночи совсем не кашляю и за все утро, хотя и шевелился и выпил несколько глотков горячего чая, тоже ни разу не кашлянул.

В девять часов пришел доктор. Я сообщил ему, что ночью мне было нехорошо, и высказал предположение, что, вероятно, это был кризис, но что теперь я чувствую себя недурно и перед утром мог даже заснуть на несколько часов.

– Вот это и отлично, – проговорил он и подошел к столу просмотреть лежащие на нем какие-то таблички или списки.

– Градусник прикажете ставить? – спросил у него в это время фельдшер. – Температура у них нормальная.

– Как нормальная? – быстро подняв голову от стола и с недоумением глядя на фельдшера, спросил доктор.

– Так точно, я сейчас смотрел.

Доктор велел вновь поставить градусник и даже сам посмотрел, правильно ли он поставлен. Но на этот раз градусник не дотянул и до тридцати семи: оказалось тридцать семь без двух десятых.

Доктор достал из бокового кармана сюртука свой градусник, встряхнул, повертел его в руках, очевидно удостоверяясь в его исправности, и поставил мне.

Второй показал то же, что и первый.

К моему удивлению, доктор не выразил ни малейшей радости по поводу этого обстоятельства, не сделал даже, ну хотя бы из приличия, сколько-нибудь веселой мины и, повертевшись как-то суетливо и бестолково у стола, вышел из палаты, и через минуту я услышал, что в кабинете зазвенел телефон.

VII

Вскоре явился старший врач; они вдвоем выслушали, осмотрели меня и велели чуть не всю мою спину облепить мушками; затем, прописав микстуру, они не сдали мой рецепт с прочими, но послали отдельно с ним фельдшера в аптеку, очевидно с приказанием приготовить его не в очередь.

– Послушайте, чего это вы вздумали теперь-то, когда я чувствую себя совсем неплохо, жечь меня мушками? – спросил я у старшего доктора. Мне показалось, будто доктора смутил или раздосадовал мой вопрос, и он нетерпеливо ответил:

– Ах, Боже мой! Да нельзя же вас бросить уж сразу безо всякой помощи на произвол болезни, потому что вы чувствуете себя несколько лучше! Надо же повытянуть из вас всю ту дрянь, что накопилась там за это время.

Часа через три младший доктор снова заглянул ко мне, он посмотрел, в каком состоянии были поставленные мне мушки, спросил, сколько успел я принять ложек микстуры. Я сказал: «Три».

– Кашляли вы?

– Нет, – отвечал я.

– Ни разу?

– Ни разу.

– Скажите, пожалуйста, – обратился я по уходе врача к вертевшемуся почти неотлучно в моей палате фельдшеру, – какая мерзость наболтана в этой микстуре? Меня тошнит от нее.

– Тут разные отхаркивающие средства, немножко и ипекакуаны есть, – пояснил он.

Я в данном случае поступил как раз так, как зачастую поступают нынешние отрицатели в вопросах религии, то есть, ровно ничего не понимая из происходящего, я мысленно осудил и укорил в непонимании дела докторов: дали, мол, отхаркивающее, когда мне и выхаркивать нечего.

VIII

Между тем спустя часа полтора или два после последнего посещения докторов ко мне в палату снова явились их целых три: два наших и третий какой-то важный и осанистый чужой.

Долго они выстукивали и выслушивали меня; появился и мешок с кислородом. Последнее несколько удивило меня.

– Теперь-то к чему же это? – спросил я.

– Да надо же профильтровать немножко ваши легкие. Ведь они небось чуть не испеклись у вас, – проговорил чужой доктор.

– А скажите, доктор, чем это так пленила вас моя спина, что вы так хлопочете над нею? Вот уж в третий раз за утро выстукиваете ее, мушками всю расписали.

Я чувствовал себя настолько лучше сравнительно с предыдущими днями и поэтому так далек был мыслью от всего печального, что никакие аксессуары, должно быть, не способны были навести меня на догадки о моем действительном положении; даже появление важного чужого доктора я объяснил себе как ревизию или что-нибудь в этом роде, никак не подозревая, что он вызван был специально для меня, что мое положение требовало консилиума. Последний вопрос я задал таким непринужденным и веселым тоном, что, вероятно, ни у кого из моих врачей не хватило духа хотя бы намеком дать понять мне надвигавшуюся катастрофу. Да и правда, как сказать человеку полному радостных надежд, что ему, быть может, остается всего несколько часов жить!

– Теперь-то и надо похлопотать около вас, – неопределенно ответил мне доктор.

Но я и этот ответ понял в желаемом смысле, то есть что теперь, когда наступил перелом, когда сила недуга ослабевает, вероятно, и должно, и удобнее приложить все средства, чтобы окончательно выдворить болезнь и помочь восстановиться всему, что было поражено ею.

IХ

Помню, часов около четырех я почувствовал как бы легкий озноб и, желая согреться, плотно увернулся в одеяло и лег было в постель, но мне вдруг сделалось очень дурно.

Я позвал фельдшера, он подошел, поднял меня с подушки и подал мешок с кислородом. Где-то прозвенел звонок, и через несколько минут в мою палату торопливо вошел старший фельдшер, а затем один за другим и оба наши врача.

В другое время такое необычайное сборище всего медицинского персонала и быстрота, с какою собрался он, несомненно, удивили и смутили бы меня, но теперь я отнесся к этому совершенно равнодушно, словно оно и не касалось меня.

Странная перемена произошла вдруг в моем настроении! За минуту перед тем жизнерадостный, я теперь, хотя и видел и отлично понимал все, что происходило вокруг меня, но ко всему этому у меня вдруг явилась такая непостижимая безучастность, такая отчужденность, какая, думается, совсем даже и не свойственна живому существу.

Все мое внимание сосредоточилось на мне же самом, но и здесь была удивительно своеобразная особенность, какая-то раздвоенность: я вполне ясно и определенно чувствовал и сознавал себя и в то же время относился к себе же настолько безучастно, что, казалось, будто даже утерял способность физических ощущений.

Я видел, например, как доктор протягивал руку и брал меня за пульс, я и видел, и понимал, что он делал, но прикосновения его не чувствовал. Я видел и понимал, что доктора, приподняв меня, все что-то делали и хлопотали над моей спиною, с которой, вероятно, начался у меня отек, но что делали они – я ничего не чувствовал, и не потому, что в самом деле лишился способности ощущать, но потому, что меня нисколько не интересовало это, потому что, уйдя куда-то глубоко внутрь себя, я не прислушивался и не следил за тем, что делали они со мной.

Во мне как бы вдруг обнаружились два существа: одно – крывшееся где-то глубоко и главнейшее, другое – внешнее и, очевидно, менее значительное; и вот теперь словно связывавший их состав выгорел или расплавился и они расстались, и сильнейшее чувствовалось мною ярко, определенно, а слабейшее стало безразличным. Это слабейшее было мое тело.

Могу представить себе, как, быть может, всего несколько дней тому назад был бы поражен я открытием в себе этого неведомого мною дотоле внутреннего моего существа и сознанием его превосходства над тою, другою моею половиной, которая, по моим понятиям, и составляла всего человека, но которой теперь я почти и не замечал.

Удивительно было это состояние: жить, видеть, слышать, понимать все и в то же время как бы и не видеть, и не понимать ничего, такую чувствовать ко всему отчужденность.

Х

Вот доктор задал мне вопрос; я слышу и понимаю, что он спрашивает, но ответа не даю, не даю потому, что мне незачем говорить с ним. А ведь он хлопочет и беспокоится обо мне же, но о той половине моего «я», которая утратила теперь всякое значение для меня, до которой мне нет никакого дела.

Но вдруг она заявила о себе, и как резко и необычайно заявила!

Я вдруг почувствовал, что меня с неудержимой силой потянуло куда-то вниз. В первые минуты это ощущение было похоже на то, как бы ко всем членам моим подвесили тяжелые многопудовые гири, но вскоре такое сравнение не могло уже выразить моего ощущения; представление такой тяги оказывалось уже ничтожным.

Нет, тут действовал какой-то ужасающей силы закон притяжения.

Мне казалось, что не только всего меня, но каждый мой член, каждый волосок, тончайшую жилку, каждую клеточку моего тела в отдельности тянет куда-то с такою же неотразимостью, как сильнодействующий магнит притягивает к себе куски металла.

И, однако, как ни сильно было это ощущение, оно не препятствовало мне думать и сознавать все; я сознавал и странность самого этого явления, помнил и сознавал действительность, то есть что я лежу на койке, что палата моя во втором этаже, что подо мною такая же комната. Но в то же время, по силе ощущения, я был уверен, что, будь подо мною не одна, а десять нагроможденных одна на другую комнат, все это мгновенно расступится предо мною, чтобы пропустить меня… куда?

Куда-то дальше, глубже, в землю.

Да, именно в землю, и мне захотелось лечь хоть на пол, и я сделал усилие и заметался.

ХI

– Агония, – услышал я произнесенное надо мною доктором слово.

Так как я не говорил и взгляд мой, как сосредоточенного в самом себе человека, должно быть, выражал полную к окружающему безучастность, то доктора, вероятно, порешили, что я нахожусь в бессознательном состоянии, и говорили обо мне надо мною уже не стесняясь. А между тем я не только отлично понимал все, но не мог не мыслить и в известной сфере не наблюдать.

«Агония! Смерть! – подумал я, услыхав слова доктора. – Да неужели же я умираю? – обращаясь к самому себе, громко проговорил я. – Но как? Почему?» Объяснить этого не могу.

Мне вдруг вспомнилось когда-то давно прочитанное мною рассуждение ученых о том, болезненна ли смерть, и, закрыв глаза, я прислушался к себе, к тому, что происходило во мне.

Нет, физических болей я не чувствовал никаких, но я, несомненно, страдал, мне было тяжко, томно. Отчего же это? Я знал, от какой болезни я умираю; что же, душил ли меня отек или он стеснил деятельность сердца и оно томило меня? Не знаю, быть может, таково было определение наступавшей смерти по понятиям тех людей, того мира, который был теперь так чужд и далек для меня, я же чувствовал только то непреодолимое стремление куда-то, тяготение к чему-то, о котором говорил выше.

И я чувствовал, что тяготение это с каждым мгновением усиливается, что я уж вот-вот совсем близко подхожу, почти касаюсь того влекущего меня магнита, прикоснувшись к которому, я всем моим естеством припаяюсь, срастусь с ним так, что уж никакая сила не в состоянии будет отделить меня от него. И чем сильнее чувствовал я близость этого момента, тем страшнее и тяжелее становилось мне, потому что вместе с этим ярче обнаруживался во мне протест, яснее чувствовалось, что весь я не могу слиться, что что-то должно отделиться во мне, и это что-то рвалось от неведомого мне предмета притяжения с такою же силой, с какой что-то другое во мне стремилось к нему. Эта борьба и причиняла мне истому, страдания.

ХII

Значение услышанного мною слова «агония» было вполне понятно для меня, но все во мне как-то перевернулось теперь, от моих отношений, чувств и до понятий включительно.

Несомненно, если бы я услышал это слово хотя бы тогда, когда трое докторов выслушивали меня, я был бы невыразимо испуган им. Несомненно также, что, не случись со мною такого странного переворота, оставайся я в обычном состоянии больного человека, я и в данную минуту, зная, что наступает смерть, понимал бы и объяснял бы все происходящее со мною иначе; но теперь слова доктора только удивили меня, не вызвав того страха, какой вообще присущ людям при мысли о смерти, и дали совсем неожиданное в сопоставлении с моими прежними понятиями толкование тому состоянию, какое испытывал я.

«Так вот что! Это она, земля, так тянет меня, – вдруг ясно выплыло в моей голове. – То есть не меня, а то свое, что на время дала мне. И она ли тянет или оно стремится к ней?..»

И то, что прежде казалось мне столь естественным и достоверным, то есть что весь я по смерти рассыплюсь в прах, теперь явилось для меня противоестественным и невозможным.

«Нет, весь я не уйду, не могу», – чуть ли не громко крикнул я и сделал усилие освободиться, вырваться от той силы, что влекла меня, и вдруг почувствовал, что мне стало легко.

Я открыл глаза, и в моей памяти с совершенною ясностью до малейших подробностей запечатлелось все, что увидал я в ту минуту.

Я увидел, что стою один посреди комнаты; вправо от меня, обступив что-то полукругом, столпился весь медицинский персонал: заложив руки за спину и пристально глядя на что-то, чего мне за их фигурами не было видно, стоял старший врач, подле него, слегка наклонившись вперед, младший старик фельдшер, держа в руках мешок с кислородом, нерешительно переминался с ноги на ногу, по-видимому не зная, что делать ему теперь со своею ношей, отнести ли ее или она может еще понадобиться, а молодой, нагнувшись, поддерживал что-то, но мне из-за его плеча виден был только угол подушки.

Меня удивила эта группа; на том месте, где стояла она, была койка, что же теперь привлекало там внимание этих людей, на что смотрели они, когда меня уж там не было, когда я стоял посреди комнаты?

Я подвинулся и взглянул туда, куда глядели все они: там на койке лежал я.

ХIII

Не помню, чтоб я испытал что-нибудь похожее на страх при виде своего двойника; меня охватило только недоумение: как же это? Я чувствую себя здесь, а между тем и там тоже – я.

Я оглянулся на себя, стоящего посреди комнаты. Да, это, несомненно, был я, точно такой же, каким я знал себя. Я захотел осязать себя, взять правую руку за левую – моя рука прошла насквозь. Попробовал охватить себя за талию – рука снова прошла через мой корпус, как по пустому пространству.

Пораженный таким странным явлением, я хотел, чтобы мне со стороны помогли разобраться в нем, и, сделав несколько шагов, протянул руку, желая дотронуться до плеча доктора, но почувствовал, что и иду я как-то странно, не ощущая прикосновения к полу, и рука моя, как ни стараюсь я, все никак не может достигнуть фигуры доктора: всего, может быть, какой-нибудь вершок-два остается пространства, а дотронуться до него не могу.

Я сделал усилие стать твердо на пол, но, хотя корпус мой повиновался моим усилиям и опускался вниз, достигнуть пола, так же как фигуры доктора, мне оказалось невозможным. Тут тоже оставалось ничтожное пространство, но преодолеть его я никак не мог.

И мне живо вспомнилось, как несколько дней тому назад сиделка нашей палаты, желая предохранить мою микстуру от порчи, опустила пузырек с нею в кувшин с холодной водой, но воды в кувшине было много, и она сейчас же вынесла легкий пузырь наверх; а старушка, не понимая, в чем дело, настойчиво и раз, и другой, и третий опускала его на дно и даже придерживала его пальцем в надежде, что он устоится, но едва отнимала палец, как пузырек снова выворачивался на поверхность.

Так, очевидно, и для меня, теперешнего меня, окружавший воздух был уже слишком плотен.

ХIV

Что же сделалось со мной?

Я позвал доктора, но атмосфера, в которой я находился, оказывалась совсем непригодною для меня: она не восприняла и не передала звуков моего голоса, и я понял свою полную разобщенность со всем окружающим, свое странное одиночество, и панический страх охватил меня. Было действительно что-то невыразимо ужасное в этом необычайном одиночестве. Заблудился ли человек в лесу, тонет ли он в пучине морской, горит ли в огне, сидит ли в одиночном заключении, он никогда не теряет надежды, что его услышат; он знает, что его поймут, лишь бы донесся куда-нибудь его зов, его крик о помощи; он понимает, что его одиночество продолжится только до той минуты, пока он не увидит живое существо, что войдет сторож в его каземат и он может сейчас же заговорить с ним, высказать ему, что желает, и тот поймет его.

Но видеть вокруг себя людей, слышать и понимать их речь и в то же время знать, что ты, что бы ни случилось с тобой, не имеешь никакой возможности заявить им о себе, ждать от них в случае нужды помощи, – от такого одиночества волосы на голове становились щетиной, ум цепенел. Оно было хуже пребывания на необитаемом острове, потому что там хоть природа воспринимала бы проявление вашей личности, а здесь в одном этом лишении возможности сообщаться с окружающим миром как явлении, неестественном для человека, было столько мертвящего страха, такое страшное сознание беспомощности, какого нельзя испытать ни в каком другом положении и передать словами.

Я, конечно, сдался не сразу; я всячески пробовал и старался заявить о себе, но попытки эти приводили меня лишь в полное отчаяние. «Неужели же они не видят меня?» – с отчаянием думал я и снова и снова приближался к стоявшей над моею койкой группе лиц, но никто из них не оглядывался, не обращал на меня внимания, и я с недоумением осматривал себя, не понимая, как могут они не видеть меня, когда я такой же, как был. Но делал попытку осязать себя – и рука моя снова рассекала лишь воздух.

«Но ведь я же не призрак, я чувствую и сознаю себя, и тело мое есть действительно тело, а не какой-нибудь обманчивый мираж», – думал я и снова пристально осматривал себя и убеждался, что тело мое, несомненно, было тело, ибо я мог всячески рассматривать его и совершенно ясно видеть малейшую черточку, точку на нем. Внешний вид его оставался таким же, как был и прежде, но изменилось, очевидно, свойство его; оно стало недоступно для осязания, и окружающий воздух стал настолько плотен для него, что не допускал его полного соприкосновения с предметами.

«Астральное тело. Кажется, это так называется? – мелькнуло в моей голове. – Но почему же, что сталось со мной?» – задавал я себе вопросы, стараясь припомнить, не слышал ли я когда-нибудь рассказов о таких состояниях, странных трансфигурациях в болезнях…

ХV

– Нет, ничего тут не поделаешь! Все кончено! – безнадежно махнув рукой, проговорил в это время младший доктор и отошел от койки, на которой лежал другой я.

Мне стало невыразимо досадно, что они все толкуют и хлопочут над тем моим «я», которого я совершенно не чувствовал, которое совсем не существовало теперь для меня, и оставляют без внимания другого, настоящего меня, который все сознает и, мучаясь страхом неизвестности, ищет, требует их помощи.

«Неужели они не хватятся меня, неужели не понимают, что там меня нет?» – с досадой думал я и, подойдя к койке, взглянул на того себя, который в ущерб моему настоящему «я» привлекал внимание находившихся в палате людей.

Я взглянул, и тут только впервые у меня явилась мысль: да не случилось ли со мною того, что на нашем языке, на языке живых людей определяется словом «смерть»?

Это пришло мне в голову потому, что мое лежавшее на койке тело имело совершенно вид мертвеца: без движения, бездыханное, с покрытым какою-то особенною бледностью лицом, с плотно сжатыми, слегка посинелыми губами. Оно живо напомнило мне всех виденных мною покойников. Сразу может показаться странным, что только при виде своего бездыханного тела я сообразил, что именно случилось со мною, но, вникнув и проследив, что чувствовал и испытывал я, такое странное по первому взгляду недоумение мое станет понятным.

В наших понятиях со словом «смерть» неразлучно связано представление о каком-то уничтожении, прекращении жизни. Как же я мог думать, что умер, когда я ни на одну минуту не терял самосознания, когда я чувствовал себя таким же живым, все слышащим, видящим, сознающим, способным двигаться, думать, говорить? О каком уничтожении могла быть тут речь, когда я и отлично видел себя, и в то же время даже сознавал и странности своего состояния? Даже слова доктора, что «все кончено», не остановили на себе моего внимания и не вызвали догадки о случившемся – настолько разнствовало то, что произошло со мною, с нашими представлениями о смерти!

Разобщение со всем окружающим, раздвоение моей личности скорее всего могло бы дать понять мне случившееся, если бы я верил в существование души, был человеком религиозным; но этого не было, и я руководился лишь тем, что чувствовал, а ощущение жизни было настолько ясно, что я только недоумевал над странными явлениями, будучи совершенно не в состоянии связывать моих ощущений с традиционными понятиями о смерти, то есть, чувствуя и сознавая себя, думать, что я не существую.

Впоследствии мне неоднократно приходилось слышать от людей религиозных, то есть не отрицавших существования души и загробной жизни, такое мнение или предположение, что душа человека, едва только сбросит он с себя бренную плоть, сейчас же становится каким-то всеведущим существом, что для него ничего нет непонятного и удивительного в новых сферах, в новой форме ее бытия, что она не только мгновенно входит в новые законы открывшегося ей нового мира и своего измененного существования, но что все это так сродни ей, что этот переход есть для нее как бы возвращение в настоящее отечество, возвращение к естественному ее состоянию. Такое предположение основывалось главным образом на том, что душа есть дух, а для духа не может существовать тех ограничений, какие существуют для плотского человека.

ХVI

Предположение такое, конечно, совершенно неверно.

Из вышеописанного читатель видит, что я явился в этот новый мир таким же, каким ушел из старого, то есть почти с теми же способностями, понятиями и познаниями, какие имел, живя на земле.

Так, желая как-нибудь заявить о себе, я прибегал к таким же приемам, какие обыкновенно употребляются для этого всеми живыми людьми, то есть я звал, подходил, старался дотронуться, толкнуть кого-нибудь; заметив новое свойство своего тела, я находил это странным, следовательно, понятия у меня оставались прежние: иначе это не было бы для меня странным, и, желая убедиться в существовании моего тела, я опять-таки прибегал к обычному мне как человеку для этого способу.

Даже поняв, что я умер, я не постиг какими-нибудь новыми способами происшедшей во мне перемены и, недоумевая, то называл мое тело «астральным», то у меня проносилась мысль, что не с таким ли телом был создан первый человек и что полученные им после падения кожаные ризы, о которых упоминается в Библии, не есть ли то бренное тело, которое лежит на койке и через несколько времени превратится в прах, – одним словом, желая понять случившееся, я подводил такие ему объяснения, какие ведомы и доступны были мне по моим земным познаниям.

И это естественно. Душа, понятно, есть дух, но дух, созданный для жизни с телом: поэтому каким же образом тело может явиться для нее чем-то вроде тюрьмы, какими-то узами, приковывающими ее к несродному будто бы ей существованию?

Нет, тело есть законное, предоставленное ей жилище, и поэтому она явится в новый мир в той степени своего развития и зрелости, какой достигла в совместной жизни с телом, в положенной ей нормальной форме ее бытия.

Конечно, если человек был при жизни духовно развит, настроен, его душе многое будет более сродни и оттого понятнее в этом новом мире, чем душе того, кто жил, никогда не думая о нем, и тогда как первая в состоянии будет, так сказать, сразу читать там, хотя и не бегло и с запинками, второй, подобной моей, нужно начинать с азбуки, нужно время, чтобы уразуметь и тот факт, о котором она никогда не помышляла, и ту страну, в какую она попала и в которой никогда и мысленно не бывала.

Вспоминая и продумывая впоследствии свое тогдашнее состояние, я заметил только, что мои умственные способности действовали тогда с такою удивительною энергией и быстротой, что, казалось, не оставалось ни малейшей черты времени для того, чтобы с моей стороны сделать усилие сообразить, сопоставить, вспомнить что-нибудь; едва что-либо являлось предо мною, как память моя, мгновенно пронизывая прошлое, выкапывала все завалявшиеся там и заглохшие крохи знаний по данному предмету, и то, что в другое время, несомненно, вызвало бы мое недоумение, теперь представлялось мне как бы известным. Иногда я даже каким-то наитием предугадывал и неведомое мне, но все-таки не раньше, чем оно представлялось моим глазам. В этом только и заключалась особенность моих способностей, кроме тех, которые являлись следствием моего измененного естества.

ХVII

Перехожу к повествованию о дальнейших обстоятельствах моего невероятного происшествия.

Невероятно! Но если оно до сих пор казалось невероятным, то эти дальнейшие обстоятельства явятся в глазах моих образованных читателей такими наивными небылицами, что о них и повествовать бы не стоило; но, быть может, для тех, кто пожелает взглянуть на мой рассказ иначе, сама наивность и скудость послужат удостоверением его истинности, ибо если бы я сочинял, выдумывал, то здесь для моей фантазии открывается широкое поле и, конечно, я бы выдумал что-нибудь помудренее, поэффектнее.

Итак, что же дальше было со мной? Доктора вышли из палаты, оба фельдшера стояли и толковали о перипетиях моей болезни и смерти, а старушка-няня (сиделка), повернувшись к иконе, перекрестилась и громко высказала обычное в таких случаях пожелание мне…

– Ну, Царство ему Небесное, вечный покой.

И едва произнесла она эти слова, как подле меня явились два Ангела; в одном из них я почему-то узнал моего Ангела хранителя, а другой был мне неизвестен.

Взяв меня под руки, Ангелы вынесли меня прямо через стену из палаты на улицу.

XVIII

Смеркалось уже, шел небольшой, тихий снежок. Я видел это, но холода и вообще перемены между комнатной температурой и надворною не ощутил. Очевидно, подобные вещи утратили для моего измененного тела свое значение. Мы стали быстро подниматься вверх. И по мере того как поднимались мы, взору моему открывалось все большее и большее пространство, и наконец оно приняло такие ужасающие размеры, что меня охватил страх от сознания моего ничтожества перед этою бесконечной пустыней. В этом, конечно, сказывались некоторые особенности моего зрения: во-первых, было темно, а я видел все ясно, следовательно, зрение мое получило способность видеть в темноте, во-вторых, я охватывал взором такое пространство, какого, несомненно, не мог охватить моим обыкновенным зрением, но этих особенностей я, кажется, не сознавал тогда, а что я вижу не все и что для моего зрения, как ни широк его кругозор, все-таки существует предел – это я отлично понимал и ужасался. Да, насколько, стало быть, свойственно человеку ценить во что-то свою личность; я сознавал себя таким ничтожным, ничего не значащим атомом, появление или исчезновение которого, понятно, должно было оставаться совсем незамеченным в этом беспредельном пространстве, но вместо того, чтобы находить для себя в этом некоторое успокоение, своего рода безопасность, я страшился… что затеряюсь, что эта необъятность поглотит меня, как жалкую пылинку. Удивительный отпор ничтожной точки всеобщему (как мнят некоторые) закону разрушения и знаменательное проявление сознания человеком его бессмертия, его вечного личного бытия!

ХIХ

Идея времени погасла в моем уме, и я не знаю, сколько мы еще поднимались вверх, как вдруг послышался сначала какой-то неясный шум, а затем, выплыв откуда-то, к нам с криком и гоготом стала быстро приближаться толпа каких-то безобразных существ.

«Бесы!» – с необычайною быстротой сообразил я и оцепенел от какого-то особенного, неведомого мне дотоле ужаса.

Бесы! О, сколько иронии, сколько самого искреннего смеха вызвало бы во мне всего несколько дней, даже часов тому назад чье-нибудь сообщение не только о том, что он видел своими глазами бесов, но что он допускает существование их как тварей известного рода! Как и подобало образованному человеку конца девятнадцатого века, я под этим названием разумел дурные склонности, страсти в человеке, почему и самое слово это имело у меня значение не имени, а термина, определявшего известное отвлеченное понятие. И вдруг это «известное отвлеченное понятие» предстало мне живым олицетворением!

Не могу и до сих пор сказать, как и почему я тогда без малейшего недоумения признал в этом безобразном видении бесов. Несомненно лишь, что такое определение совсем вышло из порядка вещей и логики, ибо, предстань мне подобное зрелище в другое время, я, несомненно, сказал бы, что это какая-то небылица в лицах, уродливый каприз фантазии – одним словом, все что угодно, но уж, конечно, никак не назвал бы его тем именем, под которым понимал нечто такое, чего и видеть нельзя. Но тогда это определение вылилось с такою быстротой, как будто тут и думать было незачем, как будто я увидел что-то давно и хорошо мне известное, и так как мои умственные способности работали в то время, как говорил я, с какою-то непостижимою энергией, то я почти так же быстро сообразил, что безобразный вид этих тварей не был их настоящею внешностью, что это был какой-то мерзкий маскарад, придуманный, вероятно, с целью больше устрашить меня, и на мгновение что-то похожее на гордость шевельнулось во мне. Мне стало стыдно за себя, за человека вообще, что для того, чтобы испугать его, столь много мнящего о себе, другие твари прибегают к таким приемам, какие нами практикуются лишь по отношению к малым детям.

Окружив нас со всех сторон, бесы с криком и гамом требовали, чтобы меня отдали им, они старались как-нибудь схватить меня и вырвать из рук Ангелов, но, очевидно, не смели этого сделать. Среди их невообразимого и столь же отвратительного для слуха, как сами они были для зрения, воя и гама я улавливал иногда слова и целые фразы.

– Он наш, он от Бога отрекся, – вдруг чуть не в один голос завопили они и при этом уж с такою наглостью кинулись на нас, что от страха у меня на мгновение застыла всякая мысль.

«Это ложь! Это неправда!» – опомнившись, хотел крикнуть я, но услужливая память связала мне язык. Каким-то непонятным образом мне вдруг вспомнилось такое маленькое, ничтожное событие, и к тому же относившееся еще к давно минувшей эпохе моей юности, о котором, кажется, я и вспомнить никак не мог.

ХХ

Мне вспомнилось, как еще во времена моего ученья, собравшись однажды у товарища, мы, потолковав о своих школьных делах, перешли затем на разговор о разных отвлеченных и высоких предметах – разговоры, какие велись нами зачастую.

– Я вообще не люблю отвлеченностей, – говорил один из моих товарищей, – а здесь уж совершенная невозможность. Я могу верить в какую-нибудь, пусть еще и не исследованную наукой, силу природы, то есть я могу допустить ее существование и не видя ее явных, определенных проявлений, потому что она может быть очень ничтожной или сливающейся в своих действиях с другими силами и оттого ее трудно и уловить, но веровать в Бога как в Существо личное и всемогущее, верить, когда я не вижу нигде ясных проявлений этой Личности, это уж абсурд. Мне говорят: веруй. Но почему должен я веровать, когда я одинаково могу верить и тому, что Бога нет? Ведь правда же? И, может быть, Его и нет? – уже в упор ко мне отнесся товарищ.

– Может быть, и нет, – проговорил я.

Фраза эта была в полном смысле слова «праздным глаголом»: во мне не могла вызвать сомнений в бытии Бога бестолковая речь приятеля, я даже не особенно следил за разговором, и вот теперь оказывалось, что этот праздный глагол не пропал бесследно в воздухе, мне надлежало оправдываться, защищаться от возводимого на меня обвинения, и таким образом удостоверялось евангельское сказание, что если и не по воле вéдущего тайное сердца человеческого Бога, то по злобе врага нашего спасения нам действительно предстоит дать ответ и во всяком праздном слове.

Обвинение это, по-видимому, являлось самым сильным аргументом моей погибели для бесов, они как бы почерпнули в нем новую силу для смелости своих нападений на меня и уж с неистовым ревом завертелись вокруг нас, преграждая нам дальнейший путь.

Я вспомнил о молитве и стал молиться, призывая на помощь тех святых, которых знал и чьи имена пришли мне на ум.

Но это не устрашало моих врагов.

Жалкий невежда, христианин лишь по имени, я чуть ли не впервые вспомнил о Той, Которая именуется Заступницей рода христианского.

Но, вероятно, горяч был мой порыв к Ней, вероятно, так преисполнена была ужаса душа моя, что едва я, вспомнив, произнес Ее имя, как вокруг нас вдруг появился какой-то белый туман, который и стал быстро заволакивать безобразное сонмище бесов, скрывая его от моих глаз, прежде чем оно успело отделиться от нас. Рев и гогот их слышался еще долго, но по тому, как он постепенно ослабевал и становился глуше, я мог понять, что страшная погоня отставала от нас.

ХХI

Испытанное мною чувство страха так захватило меня всего, что я не сознавал даже, продолжили ли мы и во время этой ужасной встречи наш полет или она остановила нас на время; я понял, что мы движемся, что мы продолжаем подыматься вверх, лишь когда предо мною снова разостлалось бесконечное воздушное пространство.

Пройдя некоторое его расстояние, я увидел над собою яркий свет: он походил, как казалось мне, на наш солнечный, но был гораздо сильнее его. Там, вероятно, какое-то Царство света.

«Да, именно Царство, полное владычество света», – предугадывая каким-то особым чувством еще не виденное мною, думал я, потому что при этом свете нет теней. «Но как может быть свет без тени?» – сейчас же выступили с недоумением мои земные понятия.

И вдруг мы быстро внеслись в сферу этого света, и он буквально ослепил меня. Я закрыл глаза, поднес руки к лицу, но это не помогло, так как руки мои не давали тени. Да и что значила здесь подобная защита?!

«Боже мой, да что же это такое, что это за свет такой? Для меня ведь – та же тьма. Я не могу смотреть и, как во тьме, не вижу ничего», – взмолился я, сопоставляя мое земное зрение и забыв или, может быть, даже и не сознавая, что теперь такое сравнение не годилось, что теперь я мог видеть и во тьме.

Эта невозможность видеть, смотреть увеличивала для меня страх неизвестности, естественный при нахождении в неведомом мне мире, и я с тревогой размышлял: «Что же будет дальше? Скоро ли минем мы эту сферу света и есть ли ей предел, конец?» Но случилось иное. Величественно, без гнева, но властно и непоколебимо сверху раздались слова:

– Не готов!

И затем… затем мгновенная остановка в нашем стремительном полете вверх – и мы быстро стали опускаться вниз.

Но прежде чем покинули мы эти сферы, мне дано было узнать одно дивное явление. Едва сверху раздались означенные слова, как все в этом мире, казалось, каждая пылинка, каждый самомалейший атом отозвались на них своим изволением. Словно многомиллионное эхо повторило их на неуловимом для слуха, но ощутимом и понятном для сердца и ума языке, выражая свое полное согласие с последовавшим определением. И в этом единстве воли была такая дивная гармония, и в этой гармонии столько невыразимой, восторженной радости, пред которой жалким бессолнечным днем являлись все наши земные очарования и восторги. Неподражаемым музыкальным аккордом прозвучало это многомиллионное эхо, и душа вся говорила, вся беззаветно отозвалась на него пламенным порывом слиться с этой общею дивною гармонией.

ХХII

Я не понял настоящего смысла относившихся ко мне слов, то есть не понял, что я должен вернуться на землю и снова жить так же, как раньше жил; я думал, что меня несут в какие-либо иные страны, и чувство робкого протеста зашевелилось во мне, когда предо мною сначала смутно, как в утреннем тумане, обозначились очертания города, а затем и ясно показались знакомые улицы.

Вот и памятное мне здание больницы. Так же, как прежде, через стены здания и закрытые двери был внесен я в какую-то совершенно не известную мне комнату; в комнате этой стояло в ряд несколько окрашенных темною краской столов, и на одном из них, покрытом чем-то белым, я увидел лежащего себя или, вернее, мое мертвое окоченевшее тело.

Неподалеку от моего стола какой-то седенький старичок в коричневом пиджаке, водя согнутою восковою свечкой по строкам крупного шрифта, читал Псалтирь, а по другую сторону на стоявшей вдоль стены черной лавке сидела, очевидно уже извещенная о моей смерти и успевшая приехать, моя сестра и подле нее, нагнувшись и что-то тихо говоря ей, – ее муж.

– Ты слышал Божие определение? – подведя меня к столу, обратился ко мне безмолвствовавший доселе мой Ангел хранитель и, указав затем рукою на мое мертвое тело, сказал:

– Войди и готовься.

И за сим оба Ангела стали невидимы для меня.

ХХIII

Совершенно ясно помню, что и как произошло после этих слов со мною. Сначала я почувствовал, что меня как бы стеснило что-то, затем явилось ощущение неприятного холода, и возвращение этой утраченной мною способности чувствовать такие вещи живо воскресило во мне представления прежней жизни, и чувство глубокой грусти как бы о чем-то утраченном охватило меня. (Замечу здесь к слову, что чувство это осталось после описываемого мною события навсегда при мне.)

Желание вернуться к прежней жизни, хотя до этой поры в ней не было ничего особенно скорбного, ни на минуту не шевельнулось во мне: меня нисколько не тянуло, ничто не влекло к ней.

Приходилось ли вам, читатель, видеть пролежавшую некоторое время в сыром месте фотографию? Рисунок на ней сохранился, но от сырости он выцвел, облинял, и вместо определенного и красивого изображения получилась какая-то сплошная бледно-рыжеватая муть. Так обесцветилась для меня жизнь, превратясь тоже в какую-то сплошную водянистую картинку, и таковою остается она в моих глазах и поныне.

Как и почему почувствовал я это сразу – не знаю, но только она ничем не влекла меня; испытанный мною раньше ужас от сознания моего разобщения с окружающим миром теперь почему-то утратил для меня свое страшное значение; я видел, например, сестру и понимал, что не могу общаться с ней, но это нисколько не тяготило меня; я довольствовался тем, что сам вижу ее и знаю все о ней; во мне даже не явилось, как прежде, желание заявить как-нибудь о своем присутствии. Впрочем, и не до того было. Чувство стеснения заставляло меня все больше и больше страдать. Мне казалось, что меня словно жмут какими-то тисками, и ощущение это все усиливалось; я со своей стороны не оставался пассивным, делал что-то: боролся ли, стараясь освободиться от него, или делал усилия, не освобождаясь, как-нибудь сладить, одолеть его – определить не могу, помню только, что мне становилось все тесней и тесней, и наконец я потерял сознание.

ХХIV

Очнулся я уже лежащим в больничной палате на койке.

Открыв глаза, я увидел себя окруженным чуть не целою толпой любопытствовавших или, выражаясь иначе, с напряженным вниманием наблюдавших меня лиц.

У самого моего изголовья на придвинутом табурете, стараясь сохранить свое обычное величие, сидел старший врач; его поза и манеры, казалось, говорили, что все это, мол, вещь обыкновенная и ничего тут нет удивительного, а между тем в его устремленных на меня глазах так и сверкало напряженное внимание и недоумение.

Младший доктор – тот уж безо всякого стеснения буквально впился в меня глазами, словно стараясь просмотреть меня всего насквозь.

У ног моей койки, одетая в траурное платье, с бледным взволнованным лицом, стояла сестра моя, подле нее – зять, из-за плеча сестры выглядывало более других спокойное лицо больничной сиделки, а еще дальше за нею виднелась уж совсем перепуганная физиономия нашего молодого фельдшера.

Придя окончательно в себя, я прежде всего приветствовал сестру; она быстро подошла ко мне, обняла меня и заплакала.

– Ну, батенька, и задали же вы нам жару! – со свойственным молодости нетерпением поделиться поскорее пережитыми необычайными впечатлениями и наблюдениями проговорил младший доктор. – Кабы вы знали, что с вами творилось!

– Да я отлично помню все, что происходило со мной, – проговорил я.

– Как? Неужели вы не теряли сознания?

– Стало быть, нет.

– Это очень, даже очень странно, – проговорил он, взглянув на старшего доктора. – Странно потому, что вы лежали настоящею таки кочерыжкой, без малейших признаков жизни, нигде ничего, ни-ни! Как же можно в таком состоянии сохранить сознание?

– Вероятно же, можно, если я и видел, и сознавал все.

– То есть видеть-то вы ничего не могли, а слышать, чувствовать… И неужели вы все-все слышали и понимали? Слышали, как вас обмывали, одевали…

– Нет, этого я ничего не чувствовал. Вообще, тело мое было для меня совсем нечувствительно.

– Как же так? Говорите, что помните все, что было с вами, а ничего не чувствовали?

– Я говорю, что не чувствовал только того, что делалось с моим телом, – находясь под ярким впечатлением пережитого, проговорил я, думая, что такого пояснения вполне достаточно, чтобы понять высказанное мною.

– Ну-те? – видя, что я остановился на этом, проговорил доктор.

А я даже и запнулся на минуту, не зная, что же еще ему нужно от меня. Мне казалось, что все было тут так понятно, и я снова лишь повторил:

– Я сказал вам, что не чувствовал только своего тела, следовательно, всего, что касалось его, но ведь тело мое – не весь же я? Ведь не весь же я лежал кочерыжкой? Ведь прочее-то все жило и продолжало действовать во мне! – проговорил я, думая, что то раздвоение или, вернее, раздельность в моей личности, которая была теперь яснее Божьего дня для меня, была так же известна и тем людям, к которым я обращал мою речь.

Очевидно, я еще не вернулся вполне в прежнюю жизнь, не перенесся на точку ее понятий и, говоря о том, что знал теперь и перечувствовал, сам не понимал, что слова мои могут казаться чуть не бредом сумасшедшего для не испытавших ничего подобного и отрицавших все подобное людей.

ХХV

Младший доктор хотел еще что-то возразить или спросить меня, но старший сделал ему знак, чтоб он оставил меня в покое, не знаю уж, потому ли, что этот покой был действительно нужен мне, или потому, что из моих слов он вывел заключение, что голова моя еще не в порядке и поэтому нечего толковать со мной.

Убедившись, что механизм мой пришел в более или менее надлежащий вид, меня прослушали: отека в легких не оказалось; затем, дав мне выпить, кажется, чашку бульона, все удалились из палаты, позволив лишь сестре побыть со мною еще некоторое время.

Думая, вероятно, что напоминания о случившемся могут волновать меня, вызывая всякие страшные предположения и гадания вроде возможности быть погребенным заживо и тому подобное, все окружавшие и навещавшие меня избегали заводить со мною об этом разговоры; исключение составлял только младший доктор.

Его, по-видимому, крайне заинтересовал бывший со мною случай, и он по нескольку раз на день прибегал ко мне, то просто лишь взглянуть, что и как, то задать один-другой надуманный вопрос; иногда он приходил один, а иногда приводил даже с собою какого-нибудь товарища, по большей части студента, посмотреть на побывавшего в мертвецкой человека.

На третий или четвертый день, найдя меня, вероятно, достаточно окрепшим или, может быть, просто потеряв терпение выжидать дольше, он, придя вечером в мою палату, пустился уже в более продолжительный разговор со мной.

Подержав меня за пульс, он сказал:

– Удивительно: все дни пульс у вас совершенно ровный, безо всяких вспышек, отклонений, а если бы вы знали, что с вами творилось! Чудеса, да и только!

Я уж освоился теперь, вошел в колею прежней жизни и понимал всю необычайность случившегося со мной, понимал, что знаю о нем только я и что те чудеса, о которых говорит доктор, есть какие-нибудь внешние проявления пережитого мною происшествия, какие-нибудь диковины с медицинской точки зрения, и спросил:

– Это когда же чудеса со мной творились? Перед тем, как я вернулся к жизни?

– Да, перед тем, как вы очнулись. Я уж не говорю о себе, я человек малоопытный, а случая летаргии до сих пор и совсем не видал, но, кому я ни рассказывал из старых врачей, все удивлены, понимаете, до того, что отказываются верить моим словам.

– Да что ж, собственно, было со мною столь диковинного?

– Я думаю, вы знаете – впрочем, тут и знать не надо, оно и так, само собою понятно, – что, когда у человека проходит даже просто обморочное состояние, все органы его работают сначала крайне слабо: пульс едва уловить можно, дыхание совсем неприметно, сердца не сыщешь. А у вас произошло что-то невообразимое: легкие сразу запыхтели, как какие-то меха исполинские, сердце застучало, что молот о наковальню. Нет, этого даже передать нельзя; это надо было видеть. Понимаете, это был какой-то вулкан перед извержением, мороз бежал по спине, со стороны становилось страшно; казалось, еще мгновение – и кусков не останется от вас, потому что никакой организм не может выдержать такой работы.

«Гм… не диво же, что я перед тем, как очнуться, потерял сознание», – подумал я.

А до рассказа доктора я все недоумевал и не знал, как объяснить то странное, как казалось мне, обстоятельство, что во время умирания, то есть когда все замирало во мне, я ни на минуту не потерял сознания, а когда мне надлежало ожить, я впал в обморочное состояние. Теперь же это стало понятно мне: при смерти я хотя тоже чувствовал стеснение, но в крайний момент оно разрешилось тем, что я сбросил с себя то, что причиняло его, а одна душа, очевидно, не может падать в обмороки; когда же мне следовало вернуться к жизни, я, наоборот, должен был принять на себя то, что подвержено всяким физическим страданиям, до обмороков включительно.

ХХVI

Доктор между тем продолжал:

– И вы помните, что это ведь не после какого-нибудь обморока, а после полуторасуточной летаргии! Можете судить о силе этой работы по тому, что вы представляли собой замороженную кочерыжку, а спустя всего какие-нибудь пятнадцать-двадцать минут ваши члены получили уже гибкость, а к часу согрелись даже и конечности. Ведь это невероятно, баснословно! И вот, когда я рассказываю, мне отказываются верить.

– А знаете, доктор, почему это случилось так необычайно? – сказал я.

– Почему?

– Вы, по вашим медицинским понятиям, под определением летаргии понимаете нечто сходное с обмороком?

– Да, только в наивысшей степени…

– Ну, тогда, стало быть, со мною была не летаргия.

– А что же?

– Я, стало быть, действительно умирал и вернулся к жизни. Если бы здесь было только ослабление жизнедеятельности в организме, то тогда бы она, конечно, восстановилась без подобной «буль-версии», а так как телу моему надлежало экстренно приготовиться к принятию души, то и работать все органы должны были тоже экстраординарно.

Доктор с секунду слушал меня внимательно, а затем лицо его приняло равнодушное выражение.

– Да вы шутите; а для нас, медиков, это крайне интересный случай.

– Могу вас уверить, что я и не думаю шутить. Я сам несомненно верю тому, что говорю, и хотел бы даже, чтоб и вы поверили… ну, хотя бы для того, чтобы серьезно исследовать такое исключительное явление. Вы говорите, что я ничего не мог видеть, а хотите – я вам нарисую всю обстановку мертвецкой, в которой я живым никогда не был, хотите – расскажу, где кто из вас стоял и что делал в момент моей смерти и вслед за тем?

Доктор заинтересовался моими словами, и, когда я рассказал и напомнил ему, как все было, он с видом человека сбитого с толку промычал:

– Н-да, странно. Какое-то ясновидение…

– Ну, доктор, это уж совсем что-то не вяжется: состояние замороженного судака – и ясновидение!

Но верх изумления вызвал в нем мой рассказ о том состоянии, в котором находился я в первое время после разъединения моей души с телом, о том, как я видел все, видел, что они хлопочут над моим телом, которое по его бесчувствию имело для меня значение сброшенной одежды, как мне хотелось дотронуться, толкнуть кого-нибудь, чтобы привлечь внимание к себе, и как ставший слишком плотным для меня воздух не допускал моего соприкосновения с окружавшими меня предметами.

Все это он слушал, чуть не буквально разинув рот и сделав большие глаза, и, едва кончил я, он поспешил проститься со мной и ушел, вероятно спеша поделиться с другими столь интересным повествованием.

ХХVII

Вероятно, он сообщил об этом и старшему врачу, ибо этот последний во время визитации на следующий день, осмотрев меня, задержался около моей койки и сказал:

– У вас, кажется, были галлюцинации во время летаргии. Так вы смотрите, постарайтесь отделаться от этого, а то…

– Могу с ума спятить? – подсказал я.

– Нет, это, пожалуй, уж много, а может перейти в манию.

– А разве бывают при летаргии галлюцинации?

– Что ж вы спрашиваете? Вы знаете это теперь лучше меня.

– Единственный случай, хотя бы и со мною, для меня не доказательство. Мне хотелось бы знать общий вывод медицинских наблюдений по этому обстоятельству.

– А куда же девать случай с вами? Ведь это же факт!

– Да, но если все случаи подводить под одну рубрику… то не закроем ли мы этим двери для исследований разных явлений, различных симптомов болезней и не получится ли через подобный прием нежелательная односторонность в медицинских диагнозах?

– Да тут ничего подобного быть не может. Что с вами была летаргия – это вне всякого сомнения, следовательно, и должно принять то, что было с вами, за возможное в этом состоянии.

– А скажите, доктор, есть ли какая-нибудь почва для появления летаргии в такой болезни, как воспаление легких?

– Медицина не может указать, какая именно нужна для нее почва, потому что она приключается при всяких болезнях, и даже бывали случаи, что человек впадал в летаргический сон без предшествия какой-либо болезни, будучи, по-видимому, совершенно здоров.

– А может пройти сам по себе отек легких во время летаргии, то есть в то время, когда сердце его бездействует и, следовательно, увеличение отека не встречает никаких препятствий для себя?

– Раз это случилось с вами – стало быть, это возможно, хотя, верите, ваш отек прошел, когда вы уже очнулись.

– В несколько минут?

– Ну, уж не в несколько минут… Впрочем, хотя бы и так. Такая работа сердца и легких, какова была в момент вашего пробуждения, может, пожалуй, и лед на Волге взломать, не то что разогнать какой угодно отек в короткое время.

– А могли стесненные, отекшие легкие работать так, как они работали у меня?

– Стало быть.

– Следовательно, ничего удивительного, поразительного в приключившемся со мною нет?

– Нет, почему же! Это во всяком случае… редко наблюдаемое явление.

– Редко или – в такой обстановке, при таких обстоятельствах – никогда?

– Хм… как же никогда, когда это было с вами?

– Следовательно, и отек может пройти сам по себе, даже когда все органы у человека бездействуют, и стесненное отеком сердце и отекшие легкие могут, если им вздумается, работать на славу; казалось бы, от отека легких и умирать нечего! А скажите, доктор, может ли человек очнуться от летаргии, приключившейся во время отека легких, то есть может ли он вывернуться зараз от двух таких… неблагоприятных казусов?

На лице доктора появилась ироническая улыбка.

– Вот видите, я предупреждал вас недаром относительно мании-то, – проговорил он. – Вы все хотите подвести бывший с вами случай под что-то другое, а не летаргию, и задаете вопросы с целью…

«С целью убедиться, – подумал я, – кто из нас маньяк: я ли, желающий выводами науки проверить основательность сделанного тобою моему состоянию определения, или ты, подводящий, быть может вопреки даже возможности, все под одно имеющееся в твоей науке наименование?»

Но громко я сказал следующее:

– И задаю вопросы с целью показать вам, что не всякий, увидав порхающий снег, способен, вопреки указаниям календаря и цветущим деревьям, во что бы то ни стало утверждать, что, стало быть, зима, потому лишь, что по науке снег значится принадлежностью зимы; ибо сам я помню, как однажды выпал снег, когда по календарному счислению значилось двенадцатое мая и деревья в саду моего отца были в цвету.

Этот ответ мой, вероятно, убедил доктора, что он опоздал со своим предупреждением, что я уже впал в «манию», и он ничего не возразил мне, и я тоже не стал больше ни о чем спрашивать его.

ХХVIII

Я привел этот разговор для того, чтобы читатель не обвинял меня в непростительном легкомыслии, что я по горячим, так сказать, следам не обследовал научно бывшего со мною необычайного случая, тем более, что произошел он при такой благоприятной для сего обстановке. Ведь и в самом деле, налицо были два лечившие меня врача, два врача-очевидца всего случившегося, и целый штат больничных служащих различных категорий! И вот по приведенному разговору читатель может судить, чем должны были окончиться мои «научные обследования». Что я мог узнать, чего добиться при таком отношении к делу? Мне многое хотелось узнать, хотелось для соображений подробно узнать и понять весь ход моей болезни, хотелось узнать: было ли хотя на йоту вероятности в том, что отек у меня мог всосаться в то время, когда сердце мое бездействовало и кровообращение, по-видимому, окончательно прекратилось, так как я окоченел? Басне, что он прошел у меня в несколько минут, когда я уже очнулся, одинаково мудрено было верить, потому что тогда все равно являлась непонятною такая деятельность стесненных отеком сердца и легких.

Но после подобных вышеприведенных попыток я оставил моих врачей в покое и перестал расспрашивать их, потому что все равно и сам не поверил бы правдивости и беспристрастию их ответов.

Пробовал я и впоследствии обследовать научно этот вопрос, но результат получился почти тот же: я встречал такое же апатичное отношение ко всяким самостоятельным обследованиям, такое же рабство мысли, такой же малодушный страх перешагнуть за черту очерченного наукой круга.

А наука… Ах, какое тут постигло разочарование! Когда я спрашивал: возможно ли человеку, впавшему в летаргию при наступившем после воспаления отеке легких, очнуться или наблюдались ли в медицине и возможны ли по закону природы вообще такие случаи, чтобы во время летаргии больной совершенно выздоравливал от болезни, весь ход которой и финал являлись, по мнению врачей, вполне естественно и правильно наступившею смертью, мне обыкновенно сразу отвечали отрицательно. Но сейчас же при дальнейших моих вопросах уверенный тон переходил в гадательный, появлялись разные «впрочем», «знаете» и тому подобное. О том, что это было со мною, конечно, нечего было и заикаться. Тут уже сразу без малейшей запинки выплывало всеподданнейшее перед наукой и всеобъемлющее и всеудовлетворяющее ученых: раз это было с вами… и прочее. И никакого недоумения, удивления, что указывало на полнейшее отсутствие уверенности и обоснованности того, что говорилось за четверть часа перед тем. Меня, как непосвященного в тонкости этой науки, да еще на беду привыкшего рассуждать, ужасно злило это, и я не раз с горячностью спрашивал, ставя вопрос ребром:

– Но скажите, пожалуйста: пусть летаргия – явление редкое, пусть сама она мало наблюдалась, мало исследована, но неужели же в ваших научных законоположениях о жизни организма нельзя найти сколько-нибудь определенного ответа на подобные вопросы?

Но тут приходилось убедиться, что это «научное законоположение для жизни организма» имело под собой столько же незыблемой почвы, как и гипотеза о происхождении каналов на Марсе и бываемых там наводнениях. Да и чего уж было в сущность сущностей забираться, когда даже на мой вопрос, бывают ли (я уж не спрашивал, возможны или невозможны, так как тут опять требовалось самостоятельное мышление и умозаключение) при летаргии галлюцинации, я не получил прямого ответа.

И пришлось мне самому браться за собирание тех сведений, какие я хотел найти готовыми в науке, и собирал я их, в особенности в первое время, весьма усердно, во-первых, потому что мне хотелось уяснить себе самому, что должно понимать под словом «летаргия»: глубокий ли сон, обморок – одним словом, такое состояние, когда жизнь в человеке как бы замирает, но не покидает его совсем, или такое представление медицины неверно – и в сущности со всяким впавшим, по нашим определениям, в летаргию происходит то же, что было и со мной. А во-вторых, я предвидел, конечно, то недоверие (откровенно говоря, совсем бессмысленное и неосновательное, так как научно нельзя ведь доказать невозможности такого явления), какое будет встречать мой рассказ и какое он, несомненно, вызовет и теперь, и, будучи сам горячо убежден в происшедшем со мною, желал найти подтверждение основательности моей убежденности в наблюдениях и возможных исследованиях данного обстоятельства.

ХХIХ

Итак, какой же результат дали мои исследования, что же именно было со мной? Несомненно то, что я и писал, то есть что душа моя покинула на время тело и затем, Божиим определением, вернулась в него. Ответ, могущий, конечно, иметь двоякое к себе отношение: безусловно невозможный для одних и вполне вероятный для других, в зависимости от внутреннего устроения, от миросозерцания человека. Для того, кто не признает существования души, недопустим даже вопрос о каком-либо правдоподобии такого определения. Какая душа может отделиться, когда ее и нет вовсе? Желательно только, чтобы такие мясники обратили внимание на то, чтó в человеке может видеть, слышать, одним словом – жить и действовать и тогда, когда его тело лежит окоченелым и совершенно бесчувственным. А кто верит, что в человеке, помимо физического состава и физических отправлений, есть и еще какая-то сила, совершенно от сих последних не зависимая, для того в подобном факте нет ничего невероятного. А верить этому, думается, и гораздо разумнее, и основательнее, ибо если не эта сила одухотворяет, дает жизнь нашему телу, а сама является лишь продуктом деятельности этого последнего, то тогда уже совершенною нелепостью является смерть. Чего ради должен я верить в логичность таких явлений, как старость, разрушение, когда потребный для питания и обновления моего организма обмен веществ в моем теле не прекращается? Когда я обращался с моим рассказом к духовным лицам разных иерархических степеней, а между ними были и люди очень ученые, все они единогласно отвечали мне, что в бывшем со мною происшествии нет ничего невероятного, что повествования о подобных случаях имеются и в Библии, и в Евангелии, и в житиях святых, и в Своих благих и премудрых целях Господь допускает иногда такие предвосхищения души, дает по мере ее способностей одной созерцать больше, другой – меньше из того таинственного мира, в который всем нам предстоит неизбежный путь. Прибавлю здесь от себя, что иногда цель таких откровений бывает сразу ясна и понятна, иногда остается сокрытою, и даже настолько, что откровение кажется как бы беспричинным, ничем не вызванным и иногда лишь через долгий промежуток времени или какими-нибудь кружными путями обозначается его необходимость. Так, в перечитанной мною литературе по этому предмету я напал на случай, где только для правнука подобное обстоятельство явилось грозным и столь властно, неотразимо воздействовавшим на него предостережением, что он, не колеблясь, отказался от самоубийства, от которого дотоле ничто не могло предотвратить его. Очевидно, в род этот необходимо было пролить такое знание, но, кроме прабабки спасенного этим знанием юноши, вероятно, никто не способен был воспринять его, и оттого и лег такой долгий промежуток времени между откровением и его применением. Такова духовная, религиозная сторона этого обстоятельства. Перейдем к другим. Здесь я встретил много такого, что могло лишь подтвердить мою веру, и ничего такого, что бы ее опровергло.

ХХХ

Прежде всего, из всяких справок и всего перечитанного мною по этому предмету я узнал, что галлюцинаций в летаргии и по существу быть не может, что впавший в летаргический сон обыкновенно или ничего не слышит и не чувствует, или чувствует и слышит лишь то, что в действительности происходит вокруг него, и медицинское наименование такого состояния сном совершенно неправильно. Это скорее какое-то оцепенение, парализация или, как еще подходяще выражается наш простой народ, обмирание, которое в зависимости от степени его силы иногда распространяется на все мельчайшие отправления, на всю тончайшую работу организма, и в таком случае, само собою разумеется, ни о каких сновидениях и галлюцинациях речи быть не может, так как всякая деятельность мозга бывает так же парализована, как и прочих органов. При более же слабой степени оцепенения больной чувствует и сознает все вполне правильно, мозг его находится в совершенно трезвом состоянии, как у бодрствующего и совершенно трезвого человека, и, следовательно, этому страшному недугу совсем не свойственно, даже и в малой мере, наподобие хотя бы сна или легкого забытья, омрачать сознание.

Далее, несомненно веским, хотя, быть может, и не для людей «положительных» наук, но для людей просто со здравым смыслом и трезвым отношением к вещам, доказательством того, что бывающие в обстоятельствах, подобных приключившимся со мною, видения не есть бред, галлюцинация, а действительно ими пережитое, служит их сила и реальность. Думаю, каждый из нас знаком с какими-нибудь яркими сновидениями, бредом, кошмаром и тому подобными явлениями и каждый по себе может проверять, насколько продолжительны обыкновенно бывают оставляемые ими впечатления. Обыкновенно они бледнеют и рассеиваются вслед за пробуждением, если дело идет о сновидении или кошмаре или при наступившем переломе к выздоровлению, в случае бреда, галлюцинаций. Достаточно человеку прийти в себя, как он сейчас же отделывается от их власти и сознает, что это был бред или кошмар. Так, я знал одного горячечного, который спустя час после кризиса со смехом рассказывал о пережитых им страхах в бреду; несмотря на очень сильную еще слабость, он уже смотрел на едва минувшее глазами здорового человека, сознавал, что это был бред, и воспоминания о нем не вызывали уже в нем страха. Совсем иное – то состояние, о котором я веду речь. Я никогда ни на одно мгновение не усомнился в том, что все виденное и испытанное мною в те часы, которые протекли, выражаясь языком докторов, от моей агонии и до пробуждения в мертвецкой, были не грезы, но столь же реальная быль, как и моя теперешняя жизнь и окружающая обстановка. Меня всячески старались сбить с этой уверенности, оспаривали подчас даже и до смешного, но можно ли заставить человека усомниться в том, что для него так же действительно и памятно, как прожитый вчерашний день? Попробуйте уверить его, что он вчера спал весь день и видел сны, когда он отлично знает, что пил чай, обедал, ходил на службу и видел известных людей.

И заметьте, что я здесь не представляю исключения. Перечитайте или прослушайте повествования о таких случаях, и вы увидите, что подобные откровения загробного мира имели иногда, очевидно, чисто личную цель, и в таких случаях лицу, получившему их, запрещалось рассказывать о виденном (в известной части) другим, и, хотя бы это лицо проживало после того десятки лет, какой бы это ни был легкомысленный, слабохарактерный и болтливый человек, ни ради чего, ни даже самым близким и дорогим ему людям он не открывал вверенной ему тайны. Из этого ясно, насколько свято было для него полученное приказание и что оно во всю жизнь, стало быть, сохраняло характер несомненной действительности, а не продукта его расстроенного воображения. Известно также, что после подобных случаев отъявленные атеисты становились и оставались во всю последующую жизнь глубоко верующими людьми.

Что же это за странность, что за исключительность такая? Каким образом вполне здоровый человек, каким, например, я знаю себя, может, вопреки общему закону для подобных вещей, во всю жизнь оставаться под воздействием какого-то кошмара, галлюцинаций, и даже больше того: как что-либо подобное может изменить его самого, его миросозерцание, когда и житейский опыт, и самые ошеломительные катастрофы в этой нашей действительной жизни сплошь и рядом являются бессильными произвести подобную перемену в человеке?

Очевидно, тут дело не в летаргии и галлюцинациях, а в действительно пережитом и испытанном. И, принимая во внимание общую склонность людей к забвению, вследствие чего сложилась и фраза: «Время исцеляет все», всякие потери, пережитые катастрофы, сердечные раны, – не доказывает ли такая необычайная, исключительная памятливость, что переживший подобное происшествие человек действительно переступил через ту грозную для нас и величайшего значения грань, за которой времени и забвения уже не будет и которую мы называем смертью?

ХХХI

Нужно ли повторять здесь и все другие необычайности бывшего со мною происшествия? Куда, в самом деле, девался мой отек, и отек, как должно думать, очень значительный, если у меня сразу так понизилась температура и он так залил мои легкие, что я ничего не мог выхаркать, несмотря на все способствовавшие тому средства, хотя грудь моя была переполнена мокротой? Как разошелся, во что всосался он, когда и кровь у меня застыла? Каким образом могли так сильно и правильно заработать мои отекшие легкие и сердце, если отек оставался у меня до пробуждения? Очень мудрено при наличии таких условий верить, чтобы я мог очнуться и остаться живым не чудом, а естественным путем. Не очень-то часто выпутывается больной из отека легких даже и при более благоприятной обстановке. А тут, нечего сказать, хороша обстановка: медицинская помощь оставлена, самого обмыли, нарядили и вынесли в нетопленую мертвецкую. И потом, что же это за непостижимое явление? Я видел и слышал не какие-нибудь создания моей фантазии, а что в действительности происходило в палате, и отлично понимал все это, стало быть, я не бредил и вообще был в полном сознании, и в то же время, имея умственные способности в порядке, я вижу, чувствую и сознаю себя раздвоившимся: вижу лежащее на койке свое бездыханное тело, и вижу и сознаю, помимо этого тела, другого себя, и сознаю странность этого обстоятельства, и понимаю все особенности новой формы моего бытия. Потом я вдруг перестаю видеть, что происходит в палате. Почему же? Потому ли, что умственная деятельность моя погружается в настоящую нирвану, что я окончательно теряю сознание? Нет, я продолжаю видеть и сознавать окружающее меня и не вижу происходящего в больничной палате только потому, что я отсутствую, а как возвращусь, я снова по-прежнему буду видеть и слышать все, но уже не в палате, а в мертвецкой, в которой я при жизни никогда не был. Но кто же это мог отсутствовать, если в человеке нет, как самостоятельного существа, души? Как могла отделиться совершенно душа от тела, если здесь не произошло того, что на нашем языке называется смертью? Да и какая бы охота была мне в наш век неверия и отрицания всего сверхчувственного говорить о таком невероятном факте и доказывать его истинность, если бы все не произошло и не было для меня так явственно, осязательно и несомненно? Это естественная потребность человека не верующего только, но уверенного – уверенного в истинности православного учения о смерти, исповедь человека, чудесным образом излеченного от бессмысленного, грозного и слишком распространенного в наше лукавое время недуга неверия в загробную жизнь.

Сказал Господь устами праведного Авраама в притче о богатом и Лазаре: Если Моисея и пророков не слушают, то, если бы кто и из мертвых воскрес, не поверят (Лк. 16, 31). Пусть читатели вдумаются в этот рассказ, и они убедятся, как верны и непреложны эти словеса Господни и в наше время. Люди, не слушающие, не исполняющие животворящих заповедей Господних, в Священных книгах пророками и апостолами записанных, делаются неспособными верить и тому, что поведает человек, действительно из мертвых воскресший… Таково сердце человеческое, грехом омраченное: имея уши, человек не слышит!

Возвращение из мертвых в современной Греции

Свидетельство архимандрита Киприана, игумена монастыря свв. Киприана и Иустины. Фили, Греция

Около четырех лет тому назад нам позвонили с просьбой приобщить Святых Таин одну пожилую женщину, вдову, живущую в пригороде Афин. Она была старостильница и, будучи почти совсем прикована к постели, не могла бывать в церкви. Хотя обычно мы не совершаем таких треб вне монастыря и направляем людей к приходскому священнику, тем не менее в этом случае у меня было какое-то чувство, что я должен идти, и, приготовив Святые Дары, я отправился из монастыря.

Я обнаружил больную лежащей в бедной комнатке: не имея своих средств, она зависела от соседей, которые приносили ей еду и другие необходимые вещи. Я поставил Святые Дары и спросил ее, хочет ли она в чем-нибудь исповедаться. Она ответила: «Нет, за последние три года на моей совести ничего нет, что уже не было бы исповедано, но есть один старый грех, о котором я хотела бы рассказать вам, хотя и исповедовала его многим священникам». Я ответил, что, если она уже исповедовала его, ей не следует делать этого снова. Но она настаивала, и вот что она мне рассказала.

Когда она была молода и только что вышла замуж, лет 35 тому назад, она забеременела в тот момент, когда ее семья была в очень тяжелом положении. Остальные члены семьи настаивали на аборте, но она отказывалась наотрез. Все же в конце концов она поддалась на угрозы свекрови, и операция была сделана. Медицинский контроль подобных операций был очень примитивным, в результате чего она получила серьезную инфекцию и через несколько дней умерла, не имея возможности исповедать свой грех.

В момент смерти (а это было вечером) она почувствовала, что душа ее отделяется от тела так, как обычно это описывают: душа ее оставалась поблизости и смотрела, как тело обмывают, одевают и укладывают в гроб. Утром она последовала за процессией в церковь, наблюдала за отпеванием и видела, как гроб поставили в катафалк, чтобы отвезти его на кладбище. Душа как бы летала над телом на небольшой высоте.

Вдруг на дороге появились два, как она описывала, «диакона» в блистающих стихарях и орарях. Один из них читал свиток. Когда автомобиль приблизился, один из них поднял руку и автомобиль замер. Шофер выбрался, чтобы посмотреть, что случилось с мотором, а тем временем Ангелы начали беседовать между собой. Тот, который держал свиток, содержавший, несомненно, список ее грехов оторвался от чтения и сказал: «Жаль, в ее списке есть очень тяжелый грех, и она предназначается аду, потому что не исповедала его». «Да, – сказал второй, – но жаль, что она должна быть наказана, потому что она не хотела этого делать, а ее заставила семья». «Очень хорошо, – ответил первый, – единственное, что можно сделать, – это отослать ее обратно, чтобы она могла исповедать свой грех и покаяться в нем».

При этих словах она почувствовала, что ее тащат обратно в тело, к которому она в этот момент чувствовала неописуемое отвращение и омерзение. Спустя мгновение она очнулась и начала стучать изнутри гроба, который уже был закрыт. Можно вообразить последовавшую за этим сцену. Выслушав ее историю, которую я изложил здесь вкратце, я преподал ей Святое Причастие и ушел, славя Бога, даровавшего мне услышать это…⁽²⁾

Мытарства. Рукопись из архива монахини Сергии

Зимой 1923/24 года я заболела воспалением легких.

В течение восьми дней температура была 40,8 градусов. Приблизительно на девятый день болезни я видела знаменательный сон.

Еще в самом начале, в полузабытьи, когда я силилась творить Иисусову молитву, меня отвлекали видения – прекрасные картины природы, над которыми я словно плыла. Когда я вслушивалась в музыку или засматривалась на чудесные пейзажи, оставляя молитву, меня потрясала с ног до головы злая сила, и я скоро принималась за молитву. По временам приходила в себя и видела отчетливо всю окружающую меня обстановку.

Вдруг около моей кровати появился мой духовник, иеромонах Стефан. Он, взглянув на меня, сказал: «Пойдем». Памятуя всем сердцем учение Церкви относительно опасности доверия к видениям, я стала читать молитву «Да воскреснет Бог…». Прослушав ее с тихой улыбкой, он сказал: «Аминь» – и словно взял меня с собой куда-то.

Мы очутились как будто в недрах земли, в глубоком подземелье. Посреди протекал бурный поток с черной водой. Я подумала о том, что бы это означало. И в ответ на мою мысль отец Стефан без слов, мысленно мне ответил: «Это мытарство за осуждение. Осуждение никогда не прощается».

В глубоком потоке я увидела мою знакомую, еще в то время живую. С ужасом взмолилась я о ней, и она как бы вышла сухая. Смысл виденного был такой: если бы она умерла в том состоянии, в каком была в то время, она бы погибла за грех осуждения, не покрытый покаянием. (Она, бывало, говорила, что детей в целях отвращения от греха надо приучать осуждать дурно поступающих людей.) Но так как смертный час ее не настал, то она сможет великими скорбями очиститься.

Мы пошли к истоку ручья вверх и увидели, что он вытекает из-под огромных, мрачных, тяжелых дверей. Чувствовалось, что за этими вратами – мрак и ужас… «Что же это?» – подумала я. «Там мытарства за смертные грехи», – подумал мне в ответ ведущий. Слов между нами не было. Мысль отвечала на мысль непосредственно.

От этих ужасных, закрытых наглухо врат мы повернули обратно и словно поднялись выше (к сожалению, я не помню всей последовательности виденного, хотя все видения передаю совершенно точно).

Мы оказались словно в магазине готового платья. На вешалках кругом висело много одежды. Было нестерпимо душно и пыльно. И тут я поняла, что эти платья – мои мысленные пожелания хорошей одежды в течение всей жизни. Здесь же я видела свою душу словно распятую, повешенную на вешалке, как костюм. Душа моя точно претворилась в платье и пребывала, задыхаясь в скуке и томлении. Другой образ страдающей души был здесь в виде манекена, посаженного в клетку и тщательно, модно одетого. И эта душа задыхалась от пустоты и скуки тех суетных тщеславных желаний, которыми тешилась в жизни мысленно.

Мне стало понятно, что в случае моей смерти здесь бы мучилась, томясь в пыли, моя душа.

Но отец Стефан провел меня дальше. Я увидела как бы прилавок с чистым бельем. Две мои родственницы (в то время еще живые) без конца перекладывали с места на место чистое белье. Ничего особенно ужасного как будто эта картина не представляла, но на меня повеяло опять невероятной скукой, томлением духа. Я поняла, что такой бы была загробная участь моих родственниц, если бы они к этому времени умерли; они не совершили смертных грехов, были девицы, но не заботились о спасении, жили без смысла, и эта бесцельность перешла бы вместе с их душами в вечность.

Затем я увидела словно класс, наполненный солдатами, с укором глядевшими на меня. И тут я вспомнила о своей неоконченной работе: одно время мне пришлось заниматься с увечными воинами. Но потом я уехала, не отвечала на их письма и запросы, оставив их на произвол судьбы в трудное переходное время первых лет революции…

Затем меня окружила толпа нищих. Они протягивали ко мне руки и говорили умом, без слов: «Дай, дай!» Я поняла, что этим бедным людям я могла бы помочь при жизни, но почему-то не сделала этого. Непередаваемое чувство глубокой виновности и полной невозможности оправдать себя наполнило мое сердце.

Мы пошли дальше. (Еще я видела свой грех, о котором никогда не думала, – неблагодарность по отношению к прислуге, именно то, что труд ее принимала как нечто должное. Но образ виденного забылся, остался в памяти только смысл.)

Должна сказать, что передавать виденные образы мне очень трудно: они не улавливаются словами, грубея, тускнея.

Вот путь нам загородили весы. На одну чашу сыпались непрестанным потоком мои добрые дела, а на другую падали с шумом и разлетались вокруг с сухим треском пустые орешки: это был символ моего тщеславия, самомнения. По-видимому, эти чувства вполне обесценили все положительное, так как чаша с пустыми орешками перевесила, добрых дел без примеси греха не оказалось.

Ужас и тоска охватили меня. Но вдруг откуда-то упал на чашу пирог или кусок торта, и правая сторона перевесила. (Мне показалось, что кто-то мне дал «взаймы» свое доброе дело.)

Вот остановились мы перед горою пустых бутылок, и я с ужасом осознала, что это образ моей гордости – пустой, напыщенной, глупой. Ведущий подумал мне в ответ, что если бы я умерла, то на этом мытарстве мне пришлось как бы открывать каждую бутылку, что составило бы непосильный и бесплодный труд.

Но тут отец Стефан взмахнул словно каким-то гигантским штопором, изображавшим собою благодать, и все бутылки разом открылись. Я, освобожденная, пошла дальше.

Надо прибавить, что я шла в иноческой одежде, хотя в то время только готовилась к постригу.

Старалась я ступать по следам духовника, и если же ступала мимо, то вылезали змеи и старались ужалить меня.

Духовник сначала был в обычном монашеском одеянии, превратившемся потом в царственную пурпурную мантию. Вот подошли мы к бушующей реке. В ней стояли какие-то злые человекообразные существа, бросавшие друг в друга с неистовой злобой толстые бревна. Увидев меня, они завопили с какой-то ненасытной злобой, пожирая меня глазами и стремясь наброситься на меня. Это было мытарство гнева, проявленного, несдержанного. Оглянувшись, я заметила, что за мной ползет слюна величиной с человеческое тело, но без форм, с лицом женщины. Никакими словами не могу я передать ненависть, сверкавшую в ее неотступно смотревших на меня глазах. Это была моя страсть раздражительности, словно тождественная бесу раздражительности. Надо сказать, что я ощущала там свои страсти, которые развила и раскормила в жизни, как нечто единое с бесами, их возбуждающими.

Эта слюна все время хотела обвить и задушить меня, но духовник отклонял ее, мысленно говоря: «Еще она не умерла, может покаяться». Неотступно, с нечеловеческой злобой глядя на меня, она ползла за мной почти до конца мытарств.

Затем мы подошли к запруде или плотине в виде как бы вала со сложной системой трубочек, через которые просачивалась вода. Это был образ моего гнева сдержанного, внутреннего, символ многочисленных злобных мысленных настроений, имевших место только в воображении. Если бы я умерла, то мне бы пришлось словно через все эти трубочки протискиваться, процеживаться с невероятными муками. Опять чувство страшной безответной виновности охватило меня. «Еще не умерла», – подумал отец Стефан и увел меня дальше. Долго еще вслед мне неслись вопли и бешеный плеск из реки гнева.

После этого мы опять словно поднялись выше и попали в какое-то помещение. В углу, как бы отгороженном, стояли какие-то чудовища, безобразные, потерявшие облик человеческий, насквозь пропитанные каким-то отвратительным срамом. Я поняла, что это мытарства за непристойность, похабные анекдоты, неприличные слова. Я с облегчением подумала, что в этом-то я не грешна, и вдруг услышала, как эти чудовища ужасными голосами заговорили: «Наша, наша!» И мне с поразительной отчетливостью вспомнилось, как я, будучи десятилетней гимназисткой, писала в классе с подругой какие-то глупости на бумажках. И опять та же безответность, связанная с глубочайшим сознанием виновности, охватила меня. Но ведущий – с теми же мысленно произнесенными словами: «Еще не умерла» – отвел меня. Поблизости, словно при выходе из этого отгороженного закоулка, я увидела свою душу в виде фигурки, заключенной в стеклянную баночку. Это было мытарство за гадание. Я почувствовала тут, как унижает, умаляет бессмертную душу гадание, превращая ее словно в безжизненный лабораторный препарат.

Далее в противоположном углу, как бы сквозь окна, ведущие в соседнее нижнее помещение, я увидела бесчисленное множество кондитерских изделий, расставленных рядами: это были съеденные мною сласти. Хотя бесов я здесь не видела, но от этих заботливо собранных в течение моей жизни проявлений чревоугодия веяло бесовским ехидством. Я должна была бы снова все это поглощать, уже без наслаждения, но как бы под пыткой.

Потом мы прошли мимо бассейна, наполненного беспрестанно вращающейся, раскаленной, словно расплавленной, золотистой жидкостью. Это было мытарство за мысленное, извращенное сладострастие. Лютой мукой веяло от этой расплавленной двигающейся жидкости.

Затем я увидела душу моего знакомого (еще не умершего) в виде чудесного по цвету и нелепого по форме цветка. Он состоял из дивных розовых лепестков, сложенных в длинную трубочку: ни стебля, ни корня не было. Духовник подошел, обрезал лепестки и, глубоко всадив их в землю, сказал: «Теперь принесет плод».

Неподалеку стояла душа моего двоюродного брата, вся насквозь заложенная военной амуницией, словно души-то, собственно, и не было. Брат этот очень любил военное дело ради него самого, не признавал никаких других занятий для себя.

После этого мы перешли в другое, меньшее помещение, в котором стояли уроды: гиганты с крошечными головками, карлики с огромными головами. Тут же стояла я в виде огромной мертвой монахини, словно деревянной. Все это были символы людей, проводивших самочинно подвижническую жизнь, без послушания и руководства: у одних преобладал телесный подвиг, у других была слишком развита рассудочность. В отношении себя я поняла, что будет время, когда я оставлю послушание духовнику и умру духовно. (Так и случилось, когда в 1929 году я, нарушив советы отца Стефана, ушла в раскол, не желая признавать митрополита Сергия, будущего Патриарха. Отломившись от древа жизни, я действительно внутренне высохла, омертвела и только по заступничеству Пресвятой Пречистой Владычицы нашей Богородицы вернулась в лоно Церкви.) Ноги мои словно пристыли к полу, но после горячей молитвы к Божией Матери я снова получила возможность идти дальше за отцом Стефаном. Это было не мытарство, а как бы образ будущих моих уклонений от правильного пути к спасению.

Потом потянулся ряд огромных пустых храмов, по которым мы утомительно долго шли. Я еле передвигала ноги и мысленно спросила отца Стефана о том, когда же кончится этот путь. Он сейчас же подумал мне в ответ: «Ведь это твои мечты, зачем столько мечтала?» Храмы, через которые мы проходили, были очень высокими и красивыми, но чуждыми Богу; храмы без Бога.

По временам стали встречаться аналои, перед которыми я, становясь на колени, исповедовалась, в то время как ведущий, ожидая, стоял рядом. Первый священник, которому я исповедовалась, был отец Петр (наш соборный протоиерей, у которого я действительно и исповедовалась первый раз после этого сновидения). Далее я не видела во время исповеди духовника, но исповедовалась часто у аналоев. Все это мне говорило о моей предстоящей жизни, о спасении через частое Таинство Исповеди.

Вдруг мы услышали как бы барабанный бой и, оглянувшись, увидели в стене справа икону святителя Феодосия Черниговского, который мне словно напоминал о себе. Святитель стоял в кивоте во весь рост, живой. Я вспомнила, что в последнее время перестала ему молиться.

Затем, когда мы пошли дальше, навстречу нам вышел святитель Николай Мирликийский. Он был весь розовый и золотой, как лепесток розы, пронизанный золотистыми лучами солнца. Моя душа содрогнулась от соприкосновения со святыней, и я в ужасе бросилась ниц. Заныли мучительно все язвы душевные, словно обнаженные и освещенные изнутри этой потрясающей близостью со святостью. Лежа ниц, я между тем видела, как святитель Николай поцеловал духовника в щеку… Мы пошли дальше.

Вскоре я почувствовала, что Матерь Божия может спуститься к нам. Но моя немощная, грехолюбивая душа заметалась отчаянно от невозможности непосредственного общения со святыней.

Мы пошли и почувствовали, что близко выход. Почти у самого выхода я увидела мытарство одного моего знакомого, а при выходе – одну монахиню, которую словно подбрасывали на доске вверх. Но здесь чужие грехи не привлекали совершенно моего внимания.

Потом мы вошли в храм. Притвор был в тени, а главная часть храма – залита светом.

Высоко в воздухе около иконостаса стояла стройная фигура девушки необычайной красоты и благородства, облеченная в пурпурную мантию. Овальным кольцом в воздухе окружали ее святые. Эта дивная девушка показалась мне необычайно знакомой, родной, но я тщетно силилась вспомнить, кто она: «Кто ты, милая, родная, бесконечно близкая?» И вдруг что-то внутри мне сказало, что это моя душа, данная мне Богом, душа в том девственном состоянии, в каком она вышла из купели Крещения: образ Божий в ней не был еще искажен. Окружали ее святые заступники, не помню, кто именно, – один, помнится, был словно в древних святительских одеждах. Из окна храма лился чудный свет, озаряя все кротким сиянием. Я стояла и смотрела, замирая.

Но тут из сумеречной тени притвора ко мне подошло ужасное существо на свиных ногах – развратная баба, безобразная, низкая, с огромным ртом, с черными зубами поперек живота. О ужас! Это чудовище была моя душа в настоящем ее состоянии, душа, исказившая образ Божий, безобразная.

В смертной безысходной тоске затрепетала я. Чудовище как бы хотело прильнуть ко мне со злорадством, но ведущий отстранил меня со словами: «Еще не умерла», и я в ужасе устремилась за ним к выходу. В тени вокруг колонны сидели и другие подобные уроды – чужие души, но не до чужих грехов мне было.

Уходя, я оглянулась и опять с тоской увидела в воздухе, на высоте иконостаса, ту родную, близкую и давно забытую, утерянную…

Мы вышли и пошли по дороге. И тут как бы стала изображаться моя предстоящая земная жизнь: я увидела себя среди старинных, занесенных снегом монастырских построек. Меня окружили монахини, словно говоря: «Да, да, хорошо, что пришла». Подвели меня к игумену, тоже приветствовавшему мое прибытие. Но я почему-то страшно не хотела оставаться там, сама себе удивляясь во сне, так как в этот период жизни (перед болезнью) уже стремилась к монашеству.

Потом как-то мы вышли оттуда и очутились на пустынной дороге. Около нее сбоку сидел величественный старец с большой книгой в руках. Мы с духовником стали перед ним на колени, и старец, вырвав лист из книги, подал его отцу Стефану. Тот взял его – и исчез. Я поняла: умер. Исчез и старец. Я осталась одна. В недоумении, со страхом я пошла вперед, дальше по пустынной песчаной дороге. Она привела меня к озеру. Был закат. Откуда-то доносился тихий церковный звон. На берегу озера стеной стоял бор. Я остановилась в полном недоумении: дороги не было. И вдруг, скользя над землей, в воздухе передо мной явилась фигура духовника. В руках у него было кадило, и он строго смотрел на меня. Двигаясь в сторону леса лицом ко мне, он кадил и словно звал меня. Я последовала за ним, не спуская с него глаз, и вошла в чащу. Он скользнул сквозь стволы деревьев, как призрак, и все время кадил, неотступно глядя на меня. Мы остановились на полянке. Я опустилась на колени и стала молиться. Он, бесшумно скользя вокруг полянки и не спуская с меня строгих глаз, покадил ее всю и исчез – я проснулась.

Несколько раз во время этого сна я приходила в себя, видела комнату, слышала дыхание спящей родственницы.

Сознательно не желая продолжения сновидения, я читала молитву, но снова против воли словно уходила из себя.

Когда я уже окончательно проснулась, то ясно поняла, что умираю, и тут всю свою жизнь ощутила как бесцельную, не приготовившую меня к вечности.

«Даром, даром прожита жизнь», – твердила я и с горячей молитвой приникла к Царице Небесной, дабы Она испросила мне время на покаяние. «Обещаю жить для Сына Твоего», – вылилось из глубины моего сердца. И в тот же момент словно благодатной росой обдало меня. Жара как не бывало. Я почувствовала легкость, возвращение к жизни.

Сквозь ставни, в щели, я увидела звезды, зовущие меня к новой, обновленной жизни… Наутро врач констатировал мое выздоровление.

Примечание:

Епископ Тихон, бывший Гомельский, погибший в лагерях, которого монахиня Сергия видела всего один раз в жизни, окончательно и твердо убедил ее в том, что митрополит Сергий – законный глава Церкви. Вот почему так бережно, в назидание себе и другим находящимся в расколе, хранила монахиня Сергия воспоминания рясофорной инокини Юлии (Ильиной), бывшей письмоводительницы Елецкого женского монастыря. Приводим текст воспоминаний.

«Приблизительно в 1927 году в город Елец прибыл на жительство бывший викарий Воронежской епархии епископ Алексий (Буй), вынужденный оставить свою кафедру ввиду того, что он стал в оппозицию каноническому возглавлению Русской Православной Церкви в лице митрополита Сергия.

Как лично, так и через приехавших с ним лиц (иеромонахов) он начал привлекать к себе сестер местного монастыря и мирских, внушая им мысль о неправославии всех тех, кто следует за митрополитом Сергием, подписавшим «декларацию».

Кроме того, епископ Алексий, совершенно не стесняясь канонами, позволил себе вмешиваться в местную церковную жизнь, постригая в монашество многих из своих последовательниц.

В то время каноническим Елецким епископом был Преосвященный Василий, викарий Орловской епархии.

Преосвященный Василий почти ежедневно служил по церквям города Ельца и в произносимых им проповедях касался и деятельности епископа Алексия (Буя), разъясняя верующим неканоничность и мятежный характер оной.

За это свидетельство об истине Преосвященный Василий подвергался яростным нападкам со стороны отпадших от послушания законному Церковному Священноначалию.

До своего назначения на Елецкую кафедру Преосвященный Василий отбывал ссылку вместе с Местоблюстителем Московского Патриаршего престола Преосвященным Петром, митрополитом Крутицким, отношение которого к митрополиту Сергию было известно Преосвященному Василию непосредственно от Патриаршего Местоблюстителя митрополита Петра.

И вот Преосвященный Василий, дабы призвать отпавших от церковного общения к миру и раскаянию, разослал по церковно-приходским общинам особый письменный циркуляр (мною неоднократно прочитанный и переписанный. Рясофорная инокиня Юлия), в котором сообщил о завете митрополита Петра всем чадам Русской Православной Церкви.

Воспроизвести этот циркуляр слово в слово я, за давностью времени, не смогу, но в общем смысл был таков:

В опровержение распространяемых епископом Алексием (Буем) учений о незаконности и безблагодатности митрополита Сергия и, следовательно, неправоверии Церкви, за ним следующей и им фактически возглавляемой, я передаю всем завет моего отца, благодетеля и друга – Высокопреосвященного Петра, митрополита Крутицкого, который он мне лично завещал, провожая меня на пароход при отъезде моем из совместной с ним ссылки, где мы жили с ним вместе около двух лет в одном доме зырянина в Обдорском краю. Он завещал: «Говори всем, всем от меня, чтобы все держались митрополита Сергия; кто отделится от него, тот погибнет. Только ему законно дана благодать преемника Блюстителя Патриаршего престола, и в единении с ним только получат спасение, а все отпавшие от него – погибнут». (Слова, взятые в кавычки, – точные слова митрополита Петра.)

Записано сие по просьбе Преосвященного епископа Тихона и подписано мною собственноручно. Рясофорная инокиня Юлия Ильина».

(Записка сия во всем согласна с рассказом, слышанным мною лично из уст инокини Юлии. Епископ Тихон, бывший Гомельский, г. Самарканд УзССР, 1 октября 1935 г.)⁽³⁾

Свидетельство умерших о бессмертии души и загробной жизни

В 1864 году летом прибыл к нам в село молодой человек, лет двадцати пяти, – рассказывает один приходской священник, – и поселился в чистеньком домике. Этот господин сначала никуда не выходил, а недели через две я увидел его в церкви. Несмотря на молодые лета, лицо его было помято, морщины кое-где легли целыми складками и невольно говорили, что не без бурь и потрясений прошло его юношество. Он стал часто посещать нашу церковь, и не только в праздники, но и в будни можно было его видеть молящимся где-нибудь в углу, при слабом мерцании лампадки. Он всегда приходил рано, уходил позднее всех, и каждый раз с каким-то особенным благоговением целовал крест.

Вот что передал о себе этот молодой человек.

– Отец мой был мелкопоместный помещик в Я-ской губернии Д. уезда, принадлежала ему одна деревенька. Тихо, плавно текла моя жизнь, и я был примерный ребенок. Но вот мне исполнилось десять лет, и я поступил в одно из среднеучебных светских заведений. Тяжело мне было привыкать к новой жизни. В заведении я уже не слышал более теплого, истинно религиозного наставления, какое мне давали дома на каждом шагу. Сначала я был религиозен и часто молился, но эта молитва была нередко причиной насмешек моих товарищей. Все воспитанники этого заведения без надзора родителей были страшными кощунами, и их язвительные насмешки сыпались градом на мою голову за мою религиозность. Поддержки у меня не было, и моя охота к молитве ослабевала с каждым днем – сначала потому, что я стыдился товарищей, а потом опущение молитвы обратилось уже мне в привычку. Я пристал к моим товарищам, и молитва уже более никогда не приходила мне на ум. Беседы и разговоры наши были самые грязные, богопротивные. Насмешки над Священным Писанием, над богослужением, над усердием и религиозностью некоторых священников и простого народа, – вот что было постоянным предметом наших разговоров. Сначала меня коробило от всего этого, потом время и общество притупили во мне и это последнее проявление доброго, остаток домашнего воспитания. Но все-таки, как я ни опошлился в этой среде, во мне было сознание того, что я грешу перед Богом, а между тем я продолжал делать то же, что и товарищи. Время шло. Я перешел в последний класс, и тут-то окончательно совершилось мое падение, и прежние насмешки над священными обрядами и религиозностью людей перешли в полное осмеяние всей Божественной религии. Я сделался отъявленным материалистом. Бытие Бога, бессмертие души, будущая загробная жизнь – все это я считал порождением фантазии и зло смеялся над всем. Крест – это орудие нашего спасения – я сбросил с себя и с каким-то презрением посмотрел на него… Когда я стоял в церкви по приказанию начальства, как я издевался, как смеялся над отправлением Божественной службы. Когда наступали постные дни, я нарочно старался поесть скоромного, чтобы показать полное презрение к церковным постановлениям. Святые иконы, жития святых были главными предметами моих насмешек. Всегда перед принятием Святых Таин я старался хоть чего-нибудь поесть и потом уже шел к Причастию. Одним словом, в эту пору я был каким-то извергом, а не человеком.

Но вот наступило время выхода моего из заведения, и тут-то я ринулся со всей силой в бездну погибели, и много я увлек за собой чистых невинных душ!..

В один год померли от холеры мои добрые родители, и их теплая молитва пред престолом Всевышнего, должно быть, повела к исправлению заблудшего их сына. По получении известия об их смерти я отправился в село к ним на могилу. Странно: как я ни опошлел, как ни смеялся над всеми святыми чувствами человека, все-таки привязанность к родителям осталась, и холодный развратный ум уступил голосу сердца – желанию побывать на могиле – и не осмеял его. Это я приписываю особенному действию Промысла Божия, потому что эта поездка на родину была началом моего исправления. Приехав в родное село, я спросил церковного сторожа, где могила таких-то, и, не думая перекреститься на церковь, отправился к указанному месту…

Вот уже могила от меня шагах в десяти, вот уж я вижу и свежую насыпь, но… вдруг потемнело у меня в глазах, дыхание захватило, голова закружилась, и я упал без памяти на землю. Не знаю, что со мной тут было, только я пришел в сознание уже в квартире, нанятой моим слугой у одного крестьянина. Из рассказов его я узнал, что все окружавшие меня думали, что со мною удар, потому что я был без памяти, с багровым лицом и пеной у рта. На другой день я встал совершенно здоровый и, как ни ломал голову, не мог объяснить себе, отчего со мною сделался такой припадок. Потом я опять в те же часы дня отправился на могилу, но каково мое было удивление, когда и в этот раз случилось со мной то же, что вчера. Думая, что меня постигла падучая болезнь, периодически возвращающаяся в известные часы дня, на третий день я остался дома, и припадка не было. Но когда я пошел на четвертый день и стал только приближаться к могиле, прежний припадок снова повторился.

Встав утром на другой день, я встретил своего слугу каким-то испуганным, боящимся меня. После я узнал, что он тут же порешил, что в этих припадках что-нибудь недоброе и я, должно быть, слишком грешен, коли Господь не допускает меня до могилы родителей. Счастливее меня он был тогда: у него была вера в Промысл Божий, а я был жалкий человек и не хотел признавать во всем этом перста Божия. Впрочем, меня довольно озадачили эти странные припадки, и я послал на ближайшую станцию за доктором. Доктор обещался прибыть на другой день, и, в ожидании его, я уснул часов в двенадцать ночи. Утром я проснулся рано и, Боже мой, страшно вспомнить! Я не мог пошевелиться, язык не повиновался, я лежал весь расслабленный, тело мое было все в огне, губы высохли, я чувствовал страшную жажду и окончательно упал духом.

Явился доктор осмотреть меня и дал лекарство. Началось лечение… Сначала доктор мне прописывал лекарства без затруднений, но потом долго-долго иногда просиживал около меня, кусая губы, и однажды, после шестинедельного лечения, написал мне на бумаге: «Имея дело с мужчиной, я всегда открыто говорю о его болезни, как бы она ни была опасна. Ваша болезнь необъяснима, несмотря на мои усилия понять ее. Посему, не предвидя успеха от трудов моих, я оставляю вас ждать, когда она сама собой откроется». Каков же был мой ужас, когда меня оставляла человеческая помощь, на которую я только и надеялся! У другого есть надежда на высшую помощь, но ее отверг мой развращенный ум. С каждым днем болезнь моя усиливалась и осложнялась. На теле появились прыщи, которые перешли в гнойные раны, от них несся смрадный запах, я не знал, что и делать. Целые ночи я не спал и не находил себе покоя.

Но вот однажды, только что я стал засыпать, вдруг чувствую в своей руке чужую руку. Я вздрогнул, раскрыл глаза и – Боже мой! Передо мною стояла моя мать. Я не мог вообразить, каким образом она очутилась передо мною… Да ведь она умерла, подумал я, как же она явилась мне? А между тем сердце билось во мне. Мать моя была вся в белом, и только в одном месте виднелось черное пятно. Лицо ее было сумрачно, и она была вся в каком-то полумраке. «Я твоя мать, – начала она, – твои беззакония и твоя распутная жизнь, полная неверия и безбожия, дошли до Господа, и Он хотел истребить тебя, стереть с лица земли. Ты не только погубил себя, но даже запятнал и нас, и это черное пятно на моей душе – твои тяжкие грехи. Господь, говорю, хотел поразить тебя, но отец твой и я молились перед престолом Всевышнего о тебе, и Он захотел обратить тебя к Себе не милостью, потому что ты этого не мог понять, а строгостью. Он знал, что одна могила наша для тебя дорога здесь, и потому не допустил тебя к ней, поражая сверхъестественною болезнью, дабы ты признал над собою высшую силу, тобой отвергнутую, но ты не обратился. Потом Господь послал меня к тебе – это последнее средство для твоего исправления. Ты не признавал Бога, будущей жизни, бессмертия души, – вот же тебе доказательство загробной жизни: я умерла, но явилась и говорю с тобою. Уверуй же в отрицаемого тобою Бога. Вспомни твою мать, которая, жизни не жалея, старалась сделать из тебя истинного христианина!» С этими словами лицо ее более помрачилось, раздались в комнате рыдания ее и потрясли всю мою душу… «Еще раз заклинаю тебя, – продолжала мать, – обратись к Богу. Ты не веришь и, может быть, думаешь объяснить мое явление тебе расстройством твоего воображения, но знай, что твои объяснения ложны и я своим духовным существом теперь предстаю пред тобою. И в доказательство этого вот тебе крест, отвергнутый тобою. Прими его, иначе погибнешь. Уверуй, и твоя болезнь исцелится чудесным образом. Погибель и вечный ад тебе, если ты отвергнешь меня!» – так сказала мать и скрылась. Опомнившись, я увидел в руке своей маленький крестик. Все это до самой сокровенной глубины потрясло мою душу: совесть поднялась со всей силой. Прежние убеждения рушились, и я в минуту, кажется, весь переродился. Какое-то сладостное, непонятное чувство у меня явилось в груди, и я хотел уже поблагодарить Бога за Его милость, но в эту минуту вошел мой слуга с чайной чашкой, наполненной водою. «Испей-ка, батюшка, может, и полегче будет, – это святая водица с животворящего креста», – проговорил он. Я с радостью принял его предложение и, приподнятый им, выпил воды. Господи! Не могу без волнения вспомнить этой чудной минуты. Я тут же почувствовал себя здоровым: члены стали повиноваться, язык стал свободно говорить, на месте струпов остались одни только пятна… Я встал, и первым моим делом было помолиться пред образом, который принес слуга. После этого я пошел в церковь и там молился, и сколько было искренности в этой непритворной молитве! Тут же я отправился на дорогую могилу, целовал ее и плакал, и эти горячие слезы омывали прежнюю мою жизнь и были раскаянием блудного сына⁽⁴⁾.

Посмертное явление священника

В одном приходе по случаю смерти священника место его занято было другим. Но, к прискорбию прихожан, вновь назначенный иерей через несколько дней после первого богослужения, совершенного им в церкви, отошел в вечность.

Назначен был новый священник. По приезде в приход он вступил в должность и в первый же воскресный день отправился в церковь для богослужения. Войдя в алтарь, священник невольно остановил свои взоры на одном страшно поразившем его предмете: вблизи престола стоял незнакомый ему священник в полном облачении, но скованный по рукам и ногам железными цепями. Не понимая, что это значит, новый священнослужитель, однако, не потерял духа и приступил к совершению Божественной литургии.

Лишь только окончена была служба, к новому удивлению служившего обедню, привидение вдруг исчезло. Священнодействующий иерей понял, что виденный им священник есть обитатель загробного мира. Но что означало необычайное явление его в таком устрашающем виде, не мог разгадать. Одно только заметил, что незнакомый ему узник и собрат в продолжение всей службы не вымолвил ни слова и только время от времени, приподнимая скованные руки, указывал на одно место помоста в алтаре, на котором, по-видимому, ничего особенного не было. То же самое повторилось и в следующую службу, с той лишь разницей, что новый священник по входе в алтарь прежде всего обратил внимание на то место, на которое указывало привидение. В углу на полу, поблизости жертвенника, он заметил старый небольшой мешок. Когда он развязал его, то нашел в нем немалое число записок с именами умерших и живых лиц, какие обыкновенно подаются для поминовения на проскомидию. Как бы по внушению свыше священник понял, что записки эти при жизни стоявшего тут скованного собрата его, бывшего настоятелем этой же церкви, вероятно, остались непрочитанными им в свое время. Посему, начав службу, он первым долгом помянул на проскомидии имена живых и умерших, сколько было их в записках, и тут же увидел, какую важную услугу он оказал загробному обитателю исполнением того, что должен был сделать последний во время своей земной жизни. Едва только успел окончить чтение помянных записок, как железные оковы в одно мгновение спали с рук и ног узника, а сам он подошел к служащему священнику и, не говоря ни слова, поклонился ему в ноги до лица земли.

Затем вдруг ни его, ни железных оков не стало видно. После этого существо загробное не являлось уже более во время Божественной службы⁽⁵⁾.

Свидетельство генерала С. С. Апраксина о явлениях умершего друга

В 1831 году 28 февраля скончался в Москве генерал от инфантерии Степан Степанович Апраксин. В молодых летах он коротко познакомился с князем Василием Владимирович Долгоруковым. Оба они служили в одном полку: первый в чине полковника, второй – майора. Долгоруков умер в 1789 году в совершенной бедности, так что не было средств похоронить его. Друг его Степан Степанович Апраксин устроил за свой счет погребение и поминовение князя. Казалось, он отдал последний долг как бы родному брату.

На третий день после похорон Долгоруков явился к своему благодетелю с тем, чтобы принести ему свою благодарность.

Таинственный гость предсказал неизменному и сердобольному другу долгую и благополучную жизнь на земле, обещал явиться незадолго до его кончины. После того добрый Апраксин был особенно внимателен к нуждам бедных и радовался всякий раз, когда представлялся ему случай к благотворительности.

Прошло сорок два года, и верный своему обещанию князь Долгоруков вторично посетил старца генерала в десять часов вечера. Прежде всего, князь счел нужным напомнить о себе и о том благодеянии, какое ему было оказано много лет тому назад, потом увещевал своего друга готовиться к смерти, которая наступит через двадцать дней, обещался еще раз посетить его за три дня до его кончины и вдруг вышел из комнаты. Апраксин поверил словам загробного вестника: исповедался, причастился и освятился елеем. За три дня до смерти он пригласил к себе на ночь одного своего друга. В одиннадцать часов ночи явился Долгоруков и вступил в беседу со старцем Апраксиным. Присутствовавший его друг после рассказывал многим, что во время разговора Апраксина с Долгоруковым он ощущал невольный страх, хотя явившегося князя не видал, но голос его слышал. Через три дня Апраксин скончался. После его смерти в Москве долго носилась молва о его свиданиях с покойным Долгоруковым⁽⁶⁾.

Свидетельство афонского подвижника

Один из афонских подвижников открыл известному отцу Серафиму, святогорцу, следующее: «Причиною моего вступления в монашество было видение во сне загробной участи грешников. После двухмесячной болезни я пришел в сильное изнеможение. В этом состоянии я вижу двух юношей, вошедших ко мне. Они взяли меня за руки и сказали: «Следуй за нами!» Я, не чувствуя болезни, встал, оглянулся на свою постель и увидел, что тело мое лежало спокойно на постели. Тогда я понял, что оставил земную жизнь и должен явиться в загробный мир.

В лице юношей я узнал Ангелов, с которыми и отправился. Мне показаны были огненные места мучений; слышал там вопли страдальцев. Ангелы, показывая мне, за какой грех какое назначено огненное место, прибавили: «Если и ты не бросишь своих привычек к греховной жизни, то вот и твое место наказания!»

Вслед за тем один из Ангелов восхитил из пламени одного человека, который был черен, как уголь, весь обгорел и с ног до головы окован. Тогда оба Ангела приступили к страдальцу, сняли с него оковы, и вместе с ними исчезла вся его чернота: он стал чист и светел, как Ангел. Потом Ангелы облекли его в блестящее одеяние, подобное свету.

«Что значит это изменение сего человека?» – решился я спросить Ангелов. «Это грешная душа, – отвечали Ангелы, – будучи отлученной от Бога за свои грехи, должна вечно гореть в этом пламени. Между тем, родители этой души подавали много милостыни, делали частые поминовения за литургиями, отправляли панихиды, и вот ради родительских молитв и молитв святой Церкви Бог умилостивился, и грешной душе даровано совершенное прощение.

Она избавлена от вечного мучения и теперь предстанет пред лице своего Господа и будет радоваться со всеми Его святыми». Когда видение кончилось, я пришел в себя. И что же увидел? Вокруг меня стояли и плакали, приготовляя тело мое к погребению»⁽⁷⁾.

Поучительное видение

Когда я был на Новом Афоне (на Кавказе), мне пришлось исповедовать одного мещанина, А. П. Писаревского. В беседе со мною после исповеди он рассказал мне замечательный случай, бывший с ним, и уполномочил меня объявить о нем во всеобщее свидетельство к пользе единоверной собратии. «Однажды, – говорил он, – ехал я на паре лошадей, в повозке с кладью пудов пятьдесят и заснул. Лошади, спускаясь под гору рысью, опрокинули повозку, которая всей тяжестью придавила меня. К счастью, случилось это в селении. Четверо человек с трудом высвободили меня из-под тяжести и, так как я был без сознания, стали обливать меня холодной водой, чтобы привести в чувство.

Когда я был без чувств, я увидал двух страшных эфиопов, приблизившихся ко мне и говоривших: «Это душа наша, потому что она умерла без покаяния». К великому утешению своему, я увидал в другой стороне двух Ангелов в белом одеянии, которые сказали эфиопам: «Какое вы имеете право говорить, что душа ваша?» – и начали спорить с ними. Эфиопы представляли Ангелам все грехи, мною содеянные от юности и до настоящего дня, даже забытые мною грехи воспомянули и особенно сильно осуждали меня за сквернословие. Все, что говорили они, была сущая правда. Ангелы в защиту меня представляли мои добрые дела, но эфиопы переспорили. Я ощущал страх и ужас, все думал: «Вот сейчас ввергнут меня в бездну ада». Тогда сказал Ангел: «Вот какое доброе дело сделал этот человек: однажды ночью он привез хлеба, крупы и муки одному бедному семейству и подал все тайно это в окно, говоря в себе: «Примите Господа ради», а сам поспешно скрылся. Это семейство до сих пор молит Бога о нем». Милостыня бедным и молитва их спасли и оправдали меня. Эфиопы сказали только на это: «Если он останется жить, еще более согрешит». «Не ваше дело, – отвечали Ангелы, – касаться этого. Если согрешит, то и покается», – и отогнали эфиопов. Более этого ничего я не видал и не слыхал; я пришел в сознание».

С тех пор прошло уже четыре года, но видение это, глубоко запавшее в душу Писаревского, всякий раз, как он впадает в какой-либо грех, возбуждает в нем сердечное раскаяние, и он старается загладить его исповедью, молитвою и милостыней⁽⁸⁾.

О безропотном перенесении скорбей. Свидетельство старца Макария Оптинского

В начале сороковых годов (ХIХ столетия. – Ред.) в одной из южных губерний России, Харьковской или Воронежской, не помню, случилось следующее замечательное событие, о котором тогда же одно достоверное лицо письменно сообщило покойному старцу Оптиной Пустыни батюшке Макарию.

Жила там вдова, по происхождению своему принадлежавшая к высшему сословию, но вследствие разных обстоятельств доведенная до самого бедственного и стесненного положения, так что она с двумя молодыми дочерями своими терпела великую нужду и горе и, не видя ниоткуда помощи в своем безвыходном положении, стала роптать сперва на людей, потом и на Бога. В таком душевном настроении она заболела и умерла. По смерти матери положение двух сирот стало еще невыносимее. Старшая из них также не удержалась от ропота и также заболела и умерла. Оставшаяся младшая до чрезмерности скорбела как о кончине матери и сестры и о своем одиночестве, так и о своем крайне беспомощном положении; и наконец также тяжко заболела. Знакомые ее, видя, что приближается ее кончина, предложили ей исповедаться и причаститься Святых Таин, что она и исполнила; а потом завещала и просила всех, чтобы, если она умрет, ее не хоронили до возвращения любимого ею духовника, который в то время по случаю был в отсутствии. Вскоре после сего она и скончалась; но ради исполнения ее просьбы не торопились с похоронами, ожидая приезда священника. Проходит день за днем – духовник умершей, задержанный какими-то делами, не возвращается, а между тем, к общему удивлению всех, тело умершей нисколько не подвергалось тлению, и она, хотя охладевшая и бездыханная, более походила на уснувшую, чем мертвую.

Наконец, только на восьмой день после ее кончины, приехал ее духовник и, приготовившись к служению, хотел похоронить ее на другой день, по кончине ее уже девятый. Во время отпевания неожиданно приехал, кажется из Петербурга, какой-то родственник ее и, внимательно всмотревшись в лицо лежавшей во гробе, решительно сказал: «Если хотите, отпевайте ее, как вам угодно; хоронить же я ее ни за что не позволю, потому что в ней незаметно никаких признаков смерти». Действительно, в этот же день лежавшая во гробе очнулась, и, когда ее стали спрашивать, что же с ней было, она отвечала, что она действительно умирала и видела исполненные неизреченной красоты и радости райские селения. Потом видела страшные места мучения и здесь в числе мучимых видела свою сестру и мать. Потом слышала голос: «Я посылал им скорби в земной их жизни для спасения их; если бы они все переносили с терпением, смирением и благодарением, то за претерпение кратковременной тесноты и нужды сподобились бы они вечной отрады в виденных тобою блаженных селениях. Но ропотом своим они все испортили; за то теперь и мучаются. Если хочешь быть с ними, иди и ты и ропщи». С этими словами умершая возвратилась к жизни⁽⁹⁾.

Ожившая покойница

Много подобных примеров рассказывается в нашем народе. Вот два таких примера, заимствованные нами из рукописей и сохранившиеся в нашем Пантелеймоновом монастыре.

В Смоленской губернии в городе Рославле жила одна бедная дворянка Окнова, которая имела тут собственный дом. После долгой болезни она умерла: ее же, по обыкновению, обмыли и положили в гроб. На третий день собравшиеся священники готовились выносить тело из дому в церковь, как, к общему изумлению, она поднялась из гроба и села. Все пришли в ужас, а когда удостоверились, что она жива, вынули ее из гроба и положили опять в постель. Болезнь ее после оживления не прошла. Ожившая жила еще несколько лет.

Я, будучи в Рославле в 1836 году, слышал от многих об этом необыкновенном событии, ходил к ней в дом и нашел ее при первом знакомстве уже разбитую параличом; она рассказывала мне следующее: «Когда я умирала, то видела себя вознесенною наверх по воздуху и была представлена на какое-то страшное судилище, должно полагать, мытарство, где стояла пред какими-то мужами весьма грозного вида, пред которыми была развернута большая книга. Судили они меня очень долго: в это время находилась я в несказанном ужасе, так что когда теперь я об этом вспоминаю, прихожу в трепет; тут представляли многие дела мои, от юности сделанные, даже те, о которых я совершенно забыла и в грех не ставила. По милости Божией, однако, казалось мне, я прощена была во многом и уже надеялась быть оправданной, когда один грозный муж строго начал требовать от меня, почему я слабо воспитала сына своего, что он впал в разврат и гибнет от своего поведения, я со слезами и трепетом оправдывалась, представляя ослушания сына, что он развратился, будучи уже в совершеннолетии, очень долго длился суд над сыном.

Тогда не внимали ни просьбам, ни воплям моим; наконец, грозный оный муж, обратившись к другому, сказал: «Отпустите ее, чтобы она принесла покаяние и оплакала, как следует, грехи». Тогда один из Ангелов толкнул меня, и я почувствовала, как будто опускаюсь вниз, и, оживши, увидела себя лежащей в гробу, а около меня зажженные свечи горят и священники в облачении поют».

«Не столько строго я за прочие грехи судилась, – говорила она, – как за сына, и это истязание невыразимо было». Также рассказывала Окнова, что сын ее совершенно развратился, не живет с нею, и нет возможности и надежды исправить его⁽¹⁰⁾.

Предсмертное видение и мирная кончина православного христианина

Диакон Иоанн Свиридов

В городе Карачеве Орловской губернии жил боголюбивый гражданин Петр Иванович Подсалихин. В течение пятидесятидвухлетней своей жизни он часто страдал от болезней, в последние же два года постигла его болезнь самая тяжкая. И вот 1849 года, месяца октября двадцать первого числа после сильных, мучительных пароксизмов, в час пополудни, он, наконец, обмер. Следы жизни едва были заметны по самому легкому биению некоторых жил. В таком положении находился он четыре часа. Потом, вдруг всплеснув руками, обмерший окинул жадным взором окружавшую одр его толпу родных и двукратно произнес: «Где Знамение Божией Матери? Где Знамение Божией Матери?» Жена его Евдокия Михайловна, осенив больного крестным знамением, сказала: «Петр Иванович, что с тобою?» Помолчав несколько, пробудившийся от неестественного сна отвечал: «Ах, друзья мои! Послушайте, что я расскажу вам». И, перекрестившись, начал говорить: «Я еще жив. Слава Тебе, Господи, что я еще жив после того, как мне казалось, что я совершенно умер. Мне представилось, что грешное мое тело уже положено было в гроб и перенесено в нашу Преображенскую церковь, где совершена была Божественная литургия и отпето по мне погребение. Потом из церкви понесли меня на Думную горку (Думною горкой в городе Карачеве от глубокой древности называется общественное градское кладбище). Когда стали подходить к могиле, покойные отец мой, мать и все те дети, которых я прежде похоронил, вышли ко мне навстречу. Дети обратились ко мне с таким приветствием: «Папенька! Папенька! Мы здесь давно вас ждем!» Когда же мой гроб хотели опустить в могилу, вдруг явился какой-то монах и сказал предстоящим: «Остановитесь!» Носильщики остановились, и в это время мне представился прекрасный рай.

Тот монах, подойдя к райскому древу, отвернул в нем кран, налил стакан горькой воды и дал мне выпить его. Выпив стакан горькой воды, я почувствовал ужаснейшую горечь. Тут страдания мои дошли до крайней степени. Во время этих страданий тот же монах подошел к другому райскому древу, тоже отвернул кран, налил стакан сладкого меду и дал мне выпить его. Выпив этот стакан меду, я почувствовал невыразимую сладость. После сего прежний монах сказал предстоящим: «Оставьте его! Он должен умереть через десять дней, первого числа ноября, на праздник Космы и Дамиана, в четыре часа пополудни». Только монах окончил свою речь, я увидел над собою икону Знамения Божией Матери с распростертыми надо мною руками. Пораженный столь дивным явлением, я бросился поцеловать образ и вдруг ожил».

Рассказ больного поразил очень многих. Все с нетерпением желали узнать, оправдается ли сновидение больного относительно его смерти, которая, по предсказанию, должна была последовать первого числа ноября, в четыре часа пополудни. На другой день после видения больной приобщен был Святых Таин, и совершено над ним Святое Таинство Елеосвящения. Через пять дней, во второй раз был он удостоен Причастия Святых Таин. Тридцать первого октября, родные, не спросив больного, опять пригласили было священника для той же требы, но больной умолял отложить это до утра. После ранней литургии первого ноября он в самый день своей кончины в третий раз был удостоен Причащения Святых Таин, причем прочитана была ему и отходная молитва. По отбытии священника больной благословил детей, а во время прощанья с родными предсказал многим на будущее время удачи и неудачи в жизни. Между прочим просил их внимательнее следить за его кончиной и свою просьбу выразил в таких словах: «Когда наступит урочная минута моей кончины, я буду говорить вам так: «Простите меня грешного и помилуйте!» А вы отвечайте: «Бог тебя простит и помилует», – и при этом как можно внимательнее всматривайтесь в движение моего тела и выражение лица. Если я сам стройно и спокойно выпрямлюсь, сложу руки, сомкну глаза, и на лице моем выразится веселье и радость, то знайте, что Ангелы Божии будут брать мою душу; а когда скорчусь и умру безобразно, злые духи возьмут ее». Это наставление больного тем более усилило старание предстоящих точнее следить за его кончиной. Наконец, роковая минута его смерти настала действительно первого ноября, в четыре часа пополудни, раб Божий Петр, произнеся последние слова: «Простите меня грешного и помилуйте!» – стройно сам выпрямил свое тело, сложил руки и, закрыв глаза, с ясною улыбкой отошел к Господу.

В течение десяти дней после видения больной явным образом пил горькую чашу земных страданий, а под самый конец жизни выпил стакан сладкого меду, – что доказывает мирная его кончина.

Дай Бог всякому православному христианину вкусить столь блаженную и мирную кончину!⁽¹¹⁾

О тайне спасения. Откровение старицы

Перед открытием святых мощей преподобного Серафима, когда стало известно, что от него сохранились только кости, а тело истлело, многие неверующие люди стали утверждать, что преподобный Серафим совсем не святой. Напрасно православные говорили им о многочисленных чудесах, совершающихся по предстательству преподобного Серафима, напрасно доказывали на основании житий древности, что нетление тела – не самый главный признак святости, они стояли и стоят на своем. Да и как им сознаться в своем заблуждении? Ведь открытие мощей святого Серафима – это еще одно свидетельство святости нашей Православной Церкви. Однако, чтобы еще раз показать, что ложно мудрование человеческое, приведем следующий рассказ одной старицы.

«Однажды, – говорил преподобный Аммон, – спросил я у знакомой мне старицы-постницы, почему она оставила мир, и услышал в ответ следующее.

– Когда я была маленькой, то очень любила своего отца, человека тихого, кроткого, справедливого, но больного. Изредка, и то с большим трудом, он пахал землю и плоды трудов своих приносил домой; но чаще лежал больной на постели и все молчал, так что посторонние считали его немым. Мать же моя была злоязычна, болтлива, постоянно ссорилась, пьянствовала, жила блудно и тратила все, что приносил домой мой отец; однако всегда была здорова и вплоть до смерти ни разу не хворала. Но вот умер мой отец. В это время шли такие сильные дожди, что не было никакой возможности похоронить его, так что соседи говорили: «Се есть враг Божий, яко и земля не приемлет его в погребение». Тело отца настолько испортилось, что невозможно было держать его дома, и потому хоть с трудом, но похоронили его. После смерти отца мать еще с большей свободой стала продолжать прежнюю нечестивую жизнь, а когда померла, то была погребена с честью, и казалось, что погода благоприятствовала ее погребению. Прошло несколько лет; я выросла, нужно было подумать о дальнейшей жизни. Сижу раз вечером и думаю: «Как мне жить? Кому подражать: отцу или матери? Если жить, как отец, то что это будет за жизнь? Никогда он не видел светлого дня, а когда умер, то насилу и похоронили его. Между тем, если бы угодна была Богу его жизнь, то все бы шло по-другому. Если же жить так, как мать, – продолжала я раздумывать, – то ведь грешно предаваться пьянству и блуду? Нет, все-таки лучше жить так, как она: по крайней мере, буду всегда здорова». Но тут я подумала: «Хорошо бы посмотреть своими глазами, как они живут на том свете». С этими мыслями я уснула. Вдруг ночью является ко мне страшный, великорослый муж и с гневом спрашивает: «Скажи, о чем ты думаешь?» Я молчу. Он снова повторил вопрос, но я опять ни слова. Тогда он сам передал мне мои мысли и сказал: «Пойдем, я покажу тебе, где твои отец и мать, и тогда сама выбирай, кому из них лучше подражать в жизни». Пошли, и вот привел он меня на какое-то большое поле, на котором находилось множество садов с красивыми деревьями, обремененными плодами, и тут я встретила своего отца. Он обнял меня и поцеловал. Я упала к ногам его и стала просить позволения остаться с ним. «Нет, чадо, – отвечал он, – теперь еще не время; но если последуешь по моим стопам, то через непродолжительное время будешь здесь». Затем явившийся муж сказал: «А теперь пойдем, посмотрим, где твоя мать, и тогда тебе будет ясно, кому лучше последовать в жизни». С этими словами привел он меня к темному месту, и увидела я печь горящую и в ней мою мать, объятую пламенем. При виде меня она стала кричать: «Чадо! Горе мне от моих дел, тяжко мучаюсь за грехи мои. Не верила я учению святых книг, не думала, что за любодеяние и пьянство буду мучиться, и вот постигли меня нежданные беды. Помоги мне, дочь моя, подай руку и вытащи из этого пламени». Так кричала она, но я не могла ей помочь и в страхе проснулась. После этого я не стала больше раздумывать и по силам стала проводить постническую жизнь, всегда молясь о своих родителях»⁽¹²⁾.

Нерадивый инок по смерти был ввергнут в огненную реку

У некоторого игумена в монастыре под руководством было двадцать иноков. Один из них был ленив: не соблюдал постов, неумеренно пил и особенно был невоздержан на язык. Старец-игумен постоянно уговаривал его, чтобы исправился, и даже умолял об этом. «Брат, – говорил он ему, – позаботься о своей душе, ведь ты не бессмертный, а потому и муки не миновать тебе, если не опомнишься». Инок же шел наперекор старцу, нисколько не обращал внимания на его слова и в таком небрежении скончался. Сильно загрустил сострадательный старец о его душе и стал молиться. «Господи Иисусе Христе, истинный Бог наш, – говорил он между прочим, – покажи мне, где теперь душа инока?» И часто просил он об этом Бога и, наконец, был услышан. Однажды напал на него какой-то ужас и увидел он огненную реку и множество людей в ней, опаляемых огнем и громко стонавших. К величайшему огорчению, между этими страждущими он увидел и умершего в небрежении своего ученика, находившегося по самую шею в пламени. «Не ради ли того, чтоб ты избежал этой муки, я умолял тебя, – воскликнул тогда игумен, – чтоб ты хоть сколько-нибудь позаботился о своей душе, чадо мое? Видишь ли теперь, до чего ты довел себя?» «Отче, – отвечал инок, – слава Богу и за то еще, что, по твоим молитвам, получила отраду хотя голова моя!» Этим видение кончилось⁽¹³⁾.

Беспечность

Один старец рассказывал, что некий брат желал удалиться в пустыню, но ему не позволила родная мать. Он не оставлял своего намерения и говорил: «Хочу спасти свою душу». Мать долго уговаривала его, но, будучи не в силах удержать, наконец отпустила. Удалившись и сделавшись монахом, он в беспечности проводил свою жизнь. Случилось так, что мать его умерла. Через некоторое время он сам впал в сильную болезнь и в исступлении был восхищен на суд, где встретил свою мать вместе с прочими судными. Когда она увидела его, изумилась и сказала: «Что это, сын мой, и ты осужден на это место! Где же твои слова: хочу спасти душу?» Смущенный, он стоял с поникшей головой и не знал, что отвечать матери. И слышит опять голос: «Возьмите его отсюда. Я послал вас в киновию за другим монахом, соименным этому, из такой-то пустыни». Когда кончилось видение, он пришел в себя и рассказал о нем присутствующим. Для утверждения и удостоверения своего видения он попросил одного брата сходить в ту киновию и узнать, не скончался ли там брат, о котором он слышал. Посланный, придя (в киновию), увидел, что все действительно так. После этого, когда брат восстал от болезни и мог располагать собой, он стал затворником и сидел, помышляя о своем спасении, каялся и плакал о том, что прежде проводил жизнь в беспечности. Таково было его сокрушение, что многие уговаривали его сделать себе послабление, чтобы не потерпеть какого-нибудь вреда из-за безудержного плача. Он не хотел на это склониться, говоря: «Если я не снес упрека от своей матери, то как могу перенести в день Судный стыд перед Христом и святыми Ангелами?»⁽¹⁴⁾

Вор

Некий брат подделал ключ, отворил келию одного из старцев и взял его деньги. Старец же написал хартию: «Господин брат, кто бы ты ни был, окажи любовь, оставь половину на мою нужду». И, разделив деньги на две части, положил хартию. Тот же, придя в другой раз и разорвав хартию, взял все деньги. Спустя два года он стал умирать, и душа его не выходила. Тогда, призвав старца, сказал ему: «Помолись за меня, отче, ибо я украл твои деньги». Спросил старец: «Почему же не признался ты прежде?» И когда стал он молиться, тот предал дух⁽¹⁵⁾.

Грех

В некоем городе жил один юноша, который сотворил много зла, и ремеслом его было то, что он обкрадывал мертвецов. Но вот однажды благодать Божия коснулась его сердца, ужаснулся он своих злых дел, вспомнил Божий суд и решился в покаянии и смирении провести остаток жизни. Он пришел в пещеру, где лежали обворованные им мертвецы, сначала горько плакал, не смея даже произнести имени Божия, а потом и совсем затворился в одной из пещер. Но тут и началась ужасная для него бесовская брань. Прошла неделя его жития в гробницах, и бесовские полчища явились и возопили: «Где же этот скверный и нечистый, который, пресытившись грехом, теперь хочет показать себя целомудренным и благочестивым? Неужели думаешь быть помилованным, содеяв столько зол? Выходи скорее отсюда и приступай к своим прежним делам. Блудницы и скупщики краденого уже ждут тебя. Что же не идешь, чтобы удовлетворить свои скверные желания? Смотри, если не пойдешь, то мы возьмем свое. И к чему так морить себя? И ты, окаянный, думаешь избежать муки? Не наш ли ты? И потому не всем ли нам повинен? Посмеешь ли что-либо на все это ответить нам?» Так вопили бесы.

Но юноша, при вере в беспредельное милосердие Божие к кающимся грешникам, укреплялся Божией помощью и силой и бесам ничего не отвечал. Долго-долго бесы продолжали мучить его своими воплями, но видели, что они мало помогают, и, для того чтобы опять взять юношу в свои руки, по попущению Божию начали наносить зло и его телу. Бесы много раз так сильно били его, что оставляли едва живым. И были времена, что юноша не мог даже шевельнуть ни одним своим членом. Между тем родные разыскали его и, найдя в пещере, спросили: «Зачем ты пришел сюда?» Не зная его намерений, они всячески его убеждали возвратиться домой, но юноша не послушался их. Бесы же продолжали его мучить, а родные приходили к нему и снова умоляли уйти из пещеры. Юноша говорил им: «Нет, лучше умру я в этих гробницах, чем возвращусь в мир на смертные грехи». И сколько близкие ни увещевали его, он остался непреклонным, они вынуждены были одни возвратиться домой. По их удалении бесы снова напали на юношу с таким остервенением, что едва не убили его. Но зато это уже было последнее их нападение. Видя юношу непоколебимым, как скала, терпеливым и мужественным, они, наконец, удалились от него, вопия: «Да, благодатью Божией и своим терпением ты одолел нас!» И после этого юноша уже не видел зла от бесов и без обиды, сказано, жил в гробах до своей смерти⁽¹⁶⁾.

Во искупление греха…

Авва Агафоник, настоятель Кастеллийской киновии святого Саввы, рассказывал. «Однажды я пришел в Руву к отшельнику авве Пимену. Найдя его, я поведал ему свои помыслы. Настал вечер, и он пустил меня в пещеру. Тогда стояла зима, и в ту ночь было особенно холодно, так что я озяб страшно. Утром приходит ко мне старец и говорит: «Что с тобой, чадо?» – «Прости, отче! Я очень плохо провел ночь от холода». – «Правда? Но я, чадо, не озяб». Я удивился этому, потому что он был наг. «Сделай милость, скажи мне, почему ты не озяб?» – спросил я. «Пришел лев, лег подле меня и согревал собой. Впрочем, я скажу тебе, брат, что я буду съеден зверями». – «За что?!» – «Когда я еще находился на нашей родине (они оба были из Галатии), пас овец. Однажды пришел странник. Мои собаки бросились на него и на моих глазах растерзали. Я мог бы его спасти, но не сделал этого. Я оставил его без помощи, и мои собаки съели его. Знаю, что и мне предстоит такая же участь». И, действительно, через три года старец, по его слову, был съеден зверями»⁽¹⁷⁾.

О нарушившем устав монастыря

Наверно, братие, вы знаете, что над умершим во время совершения погребения священник читает разрешительную молитву. В этой молитве он разрешает умершего от клятв и запрещений, под которые тот подпал при жизни и просит Господа разрешить его «от всех, елика согреши Богу словом, или делом, или мыслию, волею или неволею, ведением или неведением». Такая молитва приносит великую пользу душам умерших, как это можно видеть из рассказа о святителе Григории, папе Римском. Святитель Григорий построил некогда большой монастырь и заповедал игумену строго наблюдать, чтобы никто из братии не имел ничего своего в келье. Один монах этого монастыря, имевший брата-мирянина, стал просить того купить ему срачицу⁽¹⁸⁾. Тот дал ему три златницы и говорит: «Купи сам, какую знаешь». Взяв деньги, монах оставил их у себя. Другой монах, увидев эти деньги, сказал об этом игумену, а тот – Патриарху. Патриарх за такое нарушение установленной им заповеди отлучил нарушителя от Святого Причащения. Спустя немного времени этот инок умер, не получив разрешения. Через три дня сказали об этом Патриарху. Тот сильно опечалился, что не успел при жизни разрешить от запрещения скончавшегося инока, и, желая хоть чем-нибудь помочь ему, написал на хартии молитву о разрешении его, отдал архидиакону и велел прочесть при гробе умершего. Архидиакон исполнил его приказание. В ту же ночь игумен увидел умершего инока и в недоумении спрашивает: «Ведь ты умер?» «Да», – отвечал умерший. «А где ты был доселе?» – продолжал спрашивать игумен. «До вчерашнего дня я был в темнице», – ответил инок, – но после девятого часа был освобожден из нее». Когда игумен рассказал об этом видении, то все узнали, что это был тот час, когда было прочитано разрешение, именно в это время душа была освобождена из темницы.

Отсюда видите, братие, какое значение имеет разрешение священника, потому что он тоже имеет власть прощать и разрешать грехи. Посему, братие, большой грех совершают те, кто дерзает хулить Православную Церковь и ее пастырей, без которых не может совершаться ни одно Таинство. Аминь⁽¹⁹⁾.

Искусительница

Был в нижнем Египте некий отшельник, пользовавшийся известностью, потому что он безмолвствовал наедине в келье в пустынном месте. По действию сатаны, некая женщина развратного поведения, услыхав о нем, сказала своим знакомым: «Что дадите вы мне, когда я низложу вашего отшельника?» Они условились вознаградить ее щедро. Она вышла вечером и, как бы сбившись с дороги, пришла к келье отшельника, постучалась в дверь. Он вышел, увидев ее, смутился и спросил: «Каким образом ты сюда пришла?» Она, заплакав притворно, отвечала: «Сбилась с дороги и пришла».

Умилосердившись над ней, он ввел ее в сени, которые были перед кельей, а сам вошел в келью и запер за собой дверь. Но окаянная начала кричать: «Авва! Здесь съедят меня звери!» Он опять смутился, но вместе с тем убоялся суда Божия за жестокий поступок и спрашивал сам себя: «Откуда пришла мне эта напасть?» Отворив дверь, он ввел ее в келью. Тогда диавол начал стрелами вожделения разжигать его сердце. Поняв, что это действует диавол, отшельник сказал себе: «Пусть враг – тьма, а Сын Божий – свет». С этими словами он зажег лампаду. Чувствуя, что вожделение воспламеняется более и более, сказал: «Так как удовлетворяющие вожделение пойдут в муку, испытай себя, можешь ли выдержать огонь вечный?» С этими словами он наставил палец на огонь лампады. Палец начал гореть, но он не чувствовал боли по причине необыкновенного воспламенения плотской страсти. До рассвета он сжег себе все пальцы на руке. Окаянная, увидев, что делает отшельник, от ужаса как бы окаменела. Рано утром пришли заговорщики к отшельнику и спрашивают: «Приходила ли сюда поздно вечером женщина?» Он отвечал: «Вот она там спит».

Юноши, подойдя к ней, нашли ее мертвой и сказали: «Авва! Она умерла». Тогда он, раскрыв малую мантию, в которой был, показал им свои руки. «Вот что сделала мне эта дщерь диавола, – и, рассказав им все, присовокупил: – Но Писание говорит: Не воздавайте злом за зло» (1 Пет. 3, 9). Помолившись, он воскресил умершую. Воскресшая покаялась и провела благочестно остаток жизни⁽²⁰⁾.

О приготовлении к смерти

В поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься (Быт. 3, 19). Адам преступил заповедь Божию и смерть стала уделом людей. Не будет того вовек, чтобы остался кто жить навсегда и не увидел могилы. Каждый видит, что и мудрые умирают, равно как и невежды (Пс. 48, 9–11). Одна участь праведнику и нечестивому… они отходят к умершим (Еккл. 9, 2 и 3). Смерть – неизбежна и час ее скрыт от нас. Но страшно, если она застанет нас врасплох. Вы, братие, спросите, как же готовиться к ней? Ответ на это можно найти в житиях святых.

Достигнув глубокой старости, преподобный Никон, ученик преподобного великого аввы Сергия Радонежского, когда почувствовал упадок сил и приближение смерти, причастился Тела и Крови Христовых и сказал братии: «Отнесите меня в светлую храмину, которую уготовили мне святого отца молитвы, потому что здесь я не могу больше жить». «И тако на мног час глаголя и братии мир дав, душу свою предаде Господеви».

Вот и другой пример. Когда святителю Иоанну Златоусту было открыто Богом через апостолов Петра и Иоанна о близости смертного часа, то он совлек с себя все бывшие на нем одежды, облекся в светлые церковные ризы, причастился Тела и Крови Христовых, сотворил молитву и, сказав поучительное слово, уснул блаженным сном. А вот как готовился к смерти святой благоверный князь Александр Невский. Возвратясь из татарской орды, он через некоторое время почувствовал приближение смерти: тогда он изъявил желание постричься в монахи и принял великую схиму. Затем испросил у всех находившихся при нем прощение, простил всех сам, причастился Тела и Крови Христовых, благословил всех, осенил себя крестным знамением, воздел руки, помолился и предал дух свой Господу.

Так, братие, готовились к смерти святые: все они считали непременным долгом причаститься Тела и Крови Христовых, так как твердо помнили слова Господа: Ядый Мою Плоть и пияй Мою Кровь имать живот вечный, и Аз воскрешу его в последний день (Ин. 6, 54). Кто будет так готовиться к смерти, для того она не страшна. Аминь⁽²¹⁾.

Ад. Беседа преподобного Макария с черепом о вечных муках

Однажды авва Макарий, ходя по пустыне, нашел лежавший на земле человеческий череп. Когда авва прикоснулся к нему пальмовой палкой, которая была у него в руке, череп подал голос. Старец сказал ему: «Кто ты?» Череп отвечал: «Был жрецом идолопоклонников, которые жили в этом месте, а ты – авва Макарий, имеющий в себе Святого Духа. Когда, умилосердясь над теми, которые находятся в вечной муке, ты молишься о них, то они получают некоторое утешение». Старец спросил: «В чем состоит это утешение?» Череп отвечал: «Сколько отстоит небо от земли, настолько огня под ногами нашими и над нашими головами. Мы стоим посреди огня, и никто из нас не поставлен так, чтобы видел лицо ближнего своего. У нас лицо одного обращено к спине другого. Но когда ты помолишься о нас, то каждый несколько видит лицо другого. Вот в чем наша отрада!» Тогда старец, обливаясь слезами, сказал: «Горе тому дню, в который родился человек, если только таково утешение в муке». К этому старец присовокупил: «Есть ли мука более тяжкая этой?» Череп отвечал: «Ниже нас мука больше». Старец сказал: «Кто в ней?» Череп отвечал: «Нам, не ведавшим Бога, оказывается хоть некоторое милосердие, но те, которые познали Бога, и отреклись от Него, и не исполняли волю Его, находятся ниже нас». После этой беседы старец предал череп земле.

Епископ Игнатий: Здесь указывается на отвержение деятельности по заповеди Евангелия как на отречение от Христа⁽²²⁾.

Из собеседований святого Григория Двоеслова

Книга 2⁽²³⁾

Глава 23

О монахинях, после их смерти возвращенных в общение с Церковью молитвами Венедикта при Евхаристии

Две благочестивые жены, происходившие от знатного рода, спасались в собственном доме; для поддержания внешней их жизни оказывал им услуги один благочестивый муж. Но как в некоторых высокость рода иногда производит снижение духа и они только потому и считают себя великими в этом мире, что помнят свое высшее пред прочими происхождение, так и вышеупомянутые монахини не совершенно еще обуздали язык свой под внешним покровом благочестия и того благочестивого мужа, который доставлял им средства жизни, часто вызывали на гнев неосторожными речами. Долго он сносил такие речи, но потом пошел к человеку Божию и рассказал, какие обиды на словах терпел от монахинь. Святой муж, услышав о них это, тотчас дал им такую заповедь: «Обуздайте язык ваш; если не исправитесь, отлучу вас от Церкви». Эту мысль об отлучении он, очевидно, произнес не решительно, но в виде угрозы. Жены же, нисколько не исправивши своего недостатка, чрез несколько дней умерли и погребены были в церкви.

Когда в той церкви совершалась Божественная Евхаристия и диакон по обычаю возглашал: «Лишенные общения, изыдите», кормилица тех жен, которая имела обыкновение подавать приношение за них Господу, видела, как они вставали из своих гробов и выходили из церкви. Чаще и чаще видя, как по возглашении диакона они выходили вон и не могли оставаться в церкви, кормилица вспомнила, что заповедал им, еще живым, человек Божий. Монахини, решила она, лишены общения с Церковью за то, что не исправили своих нравов и языка. Тогда с тяжкою скорбью она рассказала о сем рабу Божию. Святой Венедикт тотчас дал ей просфору из своих рук, сказав: «Иди, принеси за них Господу эту просфору, и они не будут более в отлучении». Когда сделано было за них сие приношение и диакон провозгласил по обыкновению, чтобы отлученные вышли из церкви, уже не видно было, чтобы и монахини выходили из церкви. Из этого ясно видно, что лишенные общения не могли выйти из числа отлученных, пока не удостоились от Господа общения с Церковью чрез раба Божия.

Книга 4⁽²⁴⁾

Глава 1

Вечному и духовному люди плотские не верят, потому что не знают по опыту того, что слышат о духовном

Григорий. Праотец человеческого рода, за вину свою лишенный райских наслаждений, стал терпеть несчастие слепоты и изгнания, в котором и мы теперь находимся; через грех он вышел из себя самого и не может вкушать тех радостей небесного отечества, которыми прежде наслаждался. В раю человек привык слушать слова Самого Бога; по чистоте сердца и высоте созерцания находился в кругу блаженных духов – Ангелов; но после того как ниспал сюда, лишился умственного света, которым был исполнен. Рожденные от плоти его, во тьме сего изгнания, мы хотя и слышим о небесном отечестве, о гражданах его – Ангелах Божиих, слышим о сожителях Ангелов – душах праведных и совершенных, но как невидимых вещей нельзя знать опытом, то плотские люди сомневаются, есть ли на самом деле то, чего не видят телесными очами. Конечно, этого сомнения не могло быть в прародителе нашем; лишенный райских наслаждений, он сохранил воспоминание о том, что потерял, потому что видел это. Плотские же люди не могут чувствовать и вспоминать о том, о чем слышат; они не знают сего по опыту, как знал прародитель, по крайней мере, как прошедшее. Если бы, например, беременная женщина была заключена в темницу и родила там сына, который потом воспитался бы в темнице и вырос, и мать стала бы рассказывать своему сыну о солнце, луне, звездах и полях, о летающих птицах и бегающих конях, сын, рожденный и воспитанный в темнице, ничего не видевший, кроме темничного мрака, вероятно, не поверил бы тому, что слышал, потому что не знал бы сего на опыте. Так и люди, рожденные во тьме своего изгнания, когда слышат о предметах высших и невидимых, не доверяют, действительно ли они существуют, потому что знают только предметы низшие, видимые, между которыми рождены. Вот почему Сам Творец видимых и невидимых, Единородный Сын Отца пришел для искупления рода человеческого и послал в наши сердца Святого Духа, дабы, оживотворяемые Им, мы верили и тому, что еще не можем знать опытом. Посему, если мы сколько-нибудь получаем сего Духа, залог наследия нашего (Еф. 1, 14), то уже не сомневаемся в бытии невидимого. А кто нетверд еще в этой уверенности, без сомнения, должен верить словам совершеннейших людей, которые уже по опыту знают о невидимом, чрез Святого Духа, подобно как неразумен был бы тот отрок, который почел бы рассказы матери о свете лживыми на том основании, что сам ничего не видел, кроме темничного мрака.

Петр. Я согласен с тем, что тыговоришь. Но кто не верит невидимому, тот совершенный невер; а кто совершенный невер, тот ищет не веры в то, в чем сомневается, а доказательства на то.

Глава 2

О том, что и неверующий имеет веру

Григорий. Смело скажу, что и неверующий имеет веру. Если этого невера я спрошу, кто у него отец, кто мать, он, без сомнения, ответит – тот и та. Если я потом буду спрашивать его, знает ли он, когда зачался, видел ли, когда родился, то сознается, что не знает и не видел; однако ж верит тому, чего не видел, потому что, не сомневаясь, указывает, кто его отец и кто мать.

Петр. Признаюсь, доселе я не знал, что и неверующий имеет веру.

Григорий. И неверы имеют веру, но, – о, если бы в Бога! Если бы имели сию веру, не были бы неверами. Но то самое осуждает их неверие, то самое призывает их к вере, что они верят относительно своего видимого тела тому, чего не видели, и не верят не-видимому, которого и не могут видеть телесными очами.

Глава 3

О том, что сотворены троякого рода духи жизни

О том, что душа живет по смерти тела, свидетельствует разум, но в соединении с верою. Всемогущий Бог сотворил троякого рода духов жизни: один из них не сопрягается с плотию; другой сопрягается с плотию, но не умирает с нею; третий, наконец, сопрягается с плотию и умирает с нею. Дух, который не сопрягается с плотию, есть дух Ангелов; дух, который сопрягается с плотию, но не умирает с нею, есть дух человеков; наконец, дух, который сопрягается с плотию и умирает с нею, есть дух скотов и всех животных. Итак, человек поставлен как бы в средние: ниже Ангела и выше скота, имеет нечто общее с высшим и нечто общее с низшим, то есть бессмертие духа с Ангелом и тленность плоти со скотом, доколе слава воскресения не отнимет тления у самой плоти, когда плоть, сопряженная с духом, вовеки сохранится от истления, как и самый дух, сопряженный с плотию, сохраняется в Боге. Посему ту плоть (воскресшую) даже в отверженных не истребят самые мучения; она будет существовать в вечных мучениях, дабы согрешившие духом и плотию бесконечно умирали и духом и плотию, оставаясь всегда живыми (по бытию).

Петр. Уму верующих понятно, что ты говоришь. Но если ты делаешь такое различие между душами людей и животных, то скажи, пожалуйста, что значат слова Соломона: Рех аз в сердцы моем о глаголании сынов человеческих, яко разсудит их Бог: и еже показати, яко сии скоти суть. Ибо и тем якоже случай сынов человеческих и случай скотский, случай един им (Еккл. 3, 18–19)? Для тончайшего определения мысли своей, он прибавляет: якоже смерть того, тако и смерть сего, и дух един во всех, и что излишше имать человек паче скота (Еккл. 3, 19). И потом присоединяет общее объяснение на слова свои: всяческая суета. Вся идут во едино место: вся быша от персти и вся в персть возвращаются (Еккл. 3, 19–20).

Глава 4

О словах Соломона: случай (конец) сынов человеческих и случай скотский, случай един им

Григорий. Книга Соломона, в которой написаны эти слова, называется Екклезиаст. Екклезиаст, собственно, значит проповедник. В проповеди обыкновенно предлагается мысль, которая останавливает волнение шумной толпы. Слово проповедника приводит к единомыслию многих, которые различно думают. И эта книга потому названа проповедник, что в ней Соломон как бы себе усвояет мысли волнующейся толпы, дабы после рассмотрения их сказать то, на что согласилась бы, вникнувши, и неопытная толпа. Ибо сколько мыслей приводит в движение (проповедник) чрез рассмотрение, столько же различных лиц представляет в своем лице. И истинный проповедник как бы простертою рукою останавливает волнение всех и заставляет их соглашаться на одну мысль; подобно как говорит он же в конце этой книги: Конец слова, все слушай: Бога бойся и заповеди Его храни, яко сие всяк человек (Еккл. 12, 13). Ибо если в речи, помещенной в этой книге, он не представляет в своем лице многих, тогда чего призывает всех вместе с собою к выслушанию конца речи? Итак, кто говорит в конце книги: все будем слушать, тот сам свидетельствует, что, представляя в себе многие лица, он как бы не один говорит. Поэтому в сей книге некоторые мысли высказаны только для рассмотрения их, другие удовлетворяют уму; одни принадлежат духу человека колеблющегося и еще преданного удовольствиям мира сего; другие, согласные с умом, предлагаются для того, чтобы удержать душу от этих удовольствий. Так, Соломон говорит в сей книге: Се, видех аз благое, еже есть изрядно, еже ясти и пити и видети благостыню во всем труде своем (Еккл. 5, 17); а гораздо ниже прибавляет: Благо ходити в дом плача, нежели ходити в дом пира (Еккл. 7, 3). Если хорошо есть и пить, то лучше, по-видимому, ходить в дом пира, нежели в дом плача. Отсюда видно, что первое говорится от лица несовершенных, а последнее прибавляется от разума. Излагая разумные причины, он далее показывает и пользу, какую получает человек в доме плача: понеже сие конец всякому человеку, и живый даст благо в сердцы его (Еккл. 7, 3), то есть в доме плача указывается конец всех людей, и живой размыслит, что с ним будет. Опять там написано: Веселися, юноше, во юности твоей (Еккл. 11, 9), и немного спустя прибавлено: яко юность и безумие удовольствия суета (Еккл. 11, 10). Если он обличает как суету то, к чему прежде, по-видимому, побуждал, то ясно показывает, что первые слова сказаны как бы от лица плотского человека, а последние прибавлены по суду истины. Так выражая прежде удовольствие плотских людей, преданных заботам, возвещает, что хорошо есть и пить, то же самое потом, по суду разума, отвергает, когда говорит, что лучше идти в дом плача, нежели в дом пира; также и о веселии юноши в юности его предлагает как бы от лица плотских людей, а потом, после объяснения мысли, и юность и веселие называет суетою. Точно так же наш проповедник предлагает мысль от лица несовершенных умом, когда говорит: якоже случай сынов человеческих и случай скотский, случай един им: якоже смерть того, тако и смерть сего, и дух един во всех: и что излишше имать человек паче скота (Еккл. 3, 19), ибо, по разуму, он предлагает другую мысль, говоря: кое изобилие (человеку) мудрому паче безумнаго; понеже нищь позна ходити противу живота (Еккл. 6, 8). Итак, он говорит: что излишше имать человек паче скота, а потом сам объясняет, что мудрый имеет нечто более не только скота, но и глупого человека: именно то, что он стремится туда, где есть жизнь. Сими словами прежде всего показывает он, что не здесь собственно жизнь человеческая, а в ином месте. Имеет, значит, человек нечто более скота, потому что животные не живут после смерти, а человек тогда и начинает жить, когда со смертию плоти оканчивает сию видимую жизнь. Он же еще ниже говорит: Вся, елика аще обрящет рука твоя сотворити, якоже сила твоя, сотвори: зане несть сотворение и помышление и разум и мудрость во аде, аможе ты идеши тамо (Еккл. 9, 10). Каким же образом один конец человека и скота и одинаково назначение того и другого? Как же человек ничего не имеет более скота, когда животные не живут по смерти плоти, а души человеческие, низведенные во ад за злые дела свои по смерти плоти, и в самой смерти не умирают? Такие противоположные мысли показывают, что истинный проповедник говорит одно от лица колеблющихся плотских людей, а другое – от лица духовной истины.

Петр. Хорошо, что я спросил о том, чего не знал; теперь с такою точностью удалось мне выразуметь то, чего прежде я не знал. Но прошу тебя, потерпи великодушно, если и я, по примеру нашего Екклезиаста, приму на себя лицо несовершенных, чтоб им же принести пользы более, нежели сколько бы я мог принести чрез собственное исследование.

Григорий. Отчего же не терпеть великодушно тебя, снисходящего к немощи ближних, когда апостол Павел говорит: Всем бых вся, да всяко некия спасу (1 Кор. 9, 22). Но как ты делаешь снисхождение по любви, то еще более заслуживаешь почтения, потому что подражаешь именитому проповеднику.

Глава 5

Существует ли душа, когда ее нельзя видеть при исходе из тела?

Петр. Я был при смерти одного брата. Он внезапно, во время разговора, испустил дух, и я вдруг увидел умершим того, которого видел разговаривающим со мной. Но вышла ли душа его или нет, я не видел и, кажется, весьма трудно поверить бытию существа, которого никто не может видеть.

Григорий. Что удивительного, Петр, если ты не видел исходящей души, которой не видишь и в то время, когда она находится в тебе? Неужели, когда ты разговариваешь со мною, почтешь меня бездушным на том основании, что не можешь видеть во мне души моей? Существо души невидимо и так же невидимо исходит из тела, как невидимо находится в нем.

Глава 6

Как жизнь души, находящейся в теле, познается из движения членов, так жизнь души по смерти тела святых познается из чудес

Петр. Но жизнь души, пребывающей в теле, я могу узнать из самых движений тела, потому что если бы не было в теле души, члены тела не могли бы двигаться; в каких же движениях и в каких действиях я могу видеть жизнь души по смерти тела, чтобы понять из видимых предметов бытие того, чего не могу видеть?

Григорий. Скажу хотя не совсем точное подобие: как сила души оживотворяет и движет тело, так сила Божия наполняет все, что сотворила: она иное оживотворяет своим дыханием, в ином содействует жизни, а иному только дает бытие своим присутствием. Поелику же ты не сомневаешься, что есть Бог творящий и правящий, все наполняющий и объемлющий, все превышающий и поддерживающий, неописуемый и невидимый, то не должен также сомневаться и в том, что Он имеет невидимых слуг. А служащим прилично стремиться к уподоблению тому, кому служат, так что нельзя и сомневаться, что невидимому служат невидимые слуги, в бытие которых мы веруем. Кто же эти невидимые слуги, как не святые Ангелы и души праведников? И как, видя движение тела, ты от низшего заключаешь о жизни души, пребывающей в теле, так от высшего должен заключать о жизни души, выходящей из тела, потому что может жить невидимо душа, обязанная пребывать в служении невидимому Творцу.

Петр. Все справедливо сказано; но ум отказывается верить тому, что нельзя видеть телесными очами.

Григорий. Когда Павел говорит: Есть же вера уповаемых извещение, вещей обличение невидимых (Евр. 11, 1), то указывает, что должно верить тому, чего нельзя видеть. Чтобы скорее уничтожить твое сомнение, скажу, что ничего видимого нельзя видеть без невидимого. Вот, например, твой телесный глаз видит все телесное, однако ж твой телесный глаз ничего не видел бы телесного, если бы не изощряло его зрения существо бестелесное. Отними ум, которого не видно, и напрасно будешь открывать глаз, который видел. Пусть выйдет душа из тела, телесные глаза твои, без сомнения, закроются. Итак, если они видели сами по себе, то почему ничего не видят по выходе души из тела? Отсюда заключай, что и все видимое можно видеть только посредством невидимого. Представим еще, что строится дом, поднимаются огромные тяжести, большие столпы поддерживаются машинами: кто, спрошу тебя, совершает это дело, видимое ли тело, которое двигает руками сии тяжести, или невидимая душа, оживотворяющая тело? Отними невидимое в теле – и тотчас останутся неподвижными все видимые груды металлов, которые видишь движущимися. Отсюда должно заключить, что и в сем видимом мире ничто не может устроиться без невидимой творящей силы. Ибо как всемогущий Бог Своим дыханием и проникновением оживотворяет и движет невидимые существа, так и невидимые существа проникновением движут и животворят видимые тела.

Петр. Признаюсь, побежденный сими доказательствами, я должен считать за ничто все видимое (без невидимого), хотя прежде выражал сомнение в невидимом, представляя в своем лице неутвержденных (в вере). Итак, согласен на все, что ты говоришь; однако ж как жизнь души, пребывающей в теле, я узнаю из движения тела, так хочется узнать мне о жизни души по смерти тела из свидетельства каких-нибудь видимых явлений.

Григорий. Если ты имеешь особенную любовь к сему предмету, то нетрудно найти свидетельство. Неужели святые апостолы и мученики Христовы стали бы презирать настоящую жизнь и предавать себя на смерть, если бы не были твердо уверены, что за ней последует жизнь души? Ты же сам говоришь, что жизнь души, пребывающей в теле, узнаешь из движений тела, и вот те, которые предали себя на смерть и верили жизни души по смерти тела, сияют ежедневными чудесами. К умершим телам их приходят живые больные и получают исцеление; приходят клятвопреступники, и овладевают ими демоны; приходят бесноватые и освобождаются (от демонов); идут прокаженные и очищаются; приносятся мертвые и воскресают. Отсюда заключай, что где-то живут души тех, которых мертвые тела производят здесь такие чудеса. Итак, если жизнь души, пребывающей в теле, ты признаешь из движения членов, то почему не хочешь видеть жизни души по смерти тела в чудесах, совершаемых даже чрез мертвые кости?

Петр. Никакой ум, кажется, не может противостоять сему доказательству: оно видимыми предметами побуждает верить тому, чего не видим.

Глава 7

Об исходе души

Григорий. Несколько прежде ты сказал, что не видел, как исходила душа из умирающего брата; но причиною сему и было именно то, что ты хотел видеть телесными очами существо невидимое. Многие из тех, которые очищали око ума своего чистою верою и плодоносною молитвою, часто видели души, исходящие из плоти. Считаю нужным рассказать сперва, сколько раз видимы были исходящие души и сколько разных предметов сами они видели при своем исходе из тела, дабы убедить примерами слабый ум, который не убеждается доказательствами.

Во второй книге сего сочинения я уже рассказал, что достоуважаемый муж Венедикт, по свидетельству верных его учеников, находясь вдали от города Капуи, видел душу епископа сего города, несомую Ангелами на небо в огненном шаре. Смотря на сию восходящую душу, он видел расширенным оком ума весь мир, собранный в его глазах как бы под одним лучом солнца.

Глава 8

Об исходе души инока Специоза

От тех же самых учеников святого Венедикта я слышал рассказ, что два знаменитых мужа, образованных и в мирских науках, два родных брата, из коих один назывался Специозом, а другой Григорием, поступили под его руководство в святой монашеской жизни. Достоуважаемый отец сей поместил их в монастыре, который построил он около города Таррацины. Братья владели в мире большими богатствами, но все раздали бедным для спасения своих душ, а сами остались жить в монастыре. Один из них, именно Специоз, послан был в город Капую по нуждам монастыря. В один день брат его Григорий, сидя с братиею за общею трапезой, восхищенный духом, увидел выходящую из тела душу брата своего Специоза, который так далеко находился от него; тотчас сказал он братии о своем видении, а сам поспешно побежал и нашел своего брата уже погребенным. Смерть его последовала именно в тот час, в который Григорий видел исход души из тела.

Глава 9

О душе некоего узника

Когда я был еще в монастыре, то один благочестивый и достойнейши веры муж рассказывал, что некоторые путешественники, плывшие на корабле из Сицилии в Рим, находясь на Средиземном море, видели восходящую на небо душу одного раба Божия, заключенного в Самнии в темницу. Сошедши на берег и расспрашивая, как было дело, они узнали, что раб Божий умер именно в тот день, в который видели его восходящим в небесные жилища.

Глава 10

Об исходе души настоятеля Спеса

Быв еще в монастыре, я слышал от одного достопочтенного мужа рассказ, который передам теперь. Он говорил, что достоуважаемый отец, по имени Спес, построил монастырь на месте, называемом Кампле, которое от древнего города Нурсии отстоит почти на шесть миль. Всемогущий и милосердный Бог наказанием сохранил его от вечных мук и показал в Своем Промышлении над ним и строгость, и благость: как прежде выражал любовь к нему наказанием, так после показал ее совершенным исцелением. Целые сорок лет Бог держал глаза его в слепоте, не показывая внешнего света. Но в наказаниях Божиих никто не бывает оставлен благодатию. Если бы Милосердный Отец, полагающий наказание, не оказывал и снисхождения, то самое исправление грехов только умножило бы в нас грехи чрез наше нетерпение и, таким образом, вместо уменьшения вины, на которое можно было надеяться, вина увеличивалась бы. Посему Бог, знающий наши немощи, с ударами Своими соединяет попечение и в самом наказании милосердно справедлив к избранным детям, дабы после сделать их такими, которым по справедливости следовало бы оказывать милосердие. Так было и здесь: наказывая достопочтенного старца тьмою, Бог никогда не лишал его внутреннего света; во время страданий телесных, по благодати Святого Духа, он чувствовал утешения сердца. Когда же исполнилось сорок лет слепоты, Бог возвратил ему свет и объявил о скорой его смерти; но прежде повелел ему проповедовать слово жизни в построенных вокруг монастырях, дабы при посещении братии открыл им свет сердца тот, кому возвращено зрение телесное. Повинуясь этому велению, старец тотчас стал обходить киновии братьев и проповедовать правила жизни, которые сам изучил на деле. В пятнадцатый день, по окончании проповеди, он возвратился в свой монастырь. Находясь среди созванных им братий, причастился Тела и Крови Господних, потом начал с ними таинственное пение псалмов и во время самого пения братии с молитвою предал дух Богу. Все присутствовавшие братия видели, как вылетела из уст его голубка, которая немедленно, сквозь отверстие кровли храма, на виду у братии, полетела на небо. Должно верить, что в образе голубки явилась душа его, – и самым этим видом Бог показал, с какою простотою служил Ему отшедший муж.

Глава 11

Об исходе души нурсийского пресвитера

Не умолчу еще об одном событии, случившемся в том же городе Нурсии. О нем рассказывал мне достоуважаемый муж Стефан, который незадолго пред сим временем погребен в этом городе и которого я сам хорошо знал. Он говорил, что там некоторый пресвитер правил вверенною ему церковью с великим страхом Божиим. Со времени получения пресвитерской должности он стал любить жену свою только как сестру, но опасался ее как врага: ни в каком случае не позволяя ей приближаться к себе, решительно прервал супружеские связи с нею. Имеют и такое свойство святые мужи: чтобы навсегда избежать непозволенного, они запрещают себе и многое позволенное. Так и пресвитер, чтобы не впасть от жены в какой-нибудь грех, отказался принимать от нее даже необходимые услуги. Сей достоуважаемый пресвитер прожил таким образом многие годы; на сороковом году своего служения он заболел жестокою лихорадкой и стал близок к смерти. Когда супруга его увидела, что члены его помертвели и он вытянулся, как умерший, приложивши ухо к его ноздрям, старалась узнать, есть ли еще в нем жизненное дыхание. Он почувствовал это и, хотя в нем было самое слабое дыхание, сделал некоторое усилие произнести слово, собрался с духом и сказал громко: «Отойди от меня, женщина, огонек еще жив, убери солому». Когда она отошла, его силы телесные как будто несколько окрепли и он начал кричать с великою радостию: «Добро пожаловать, господа мои; добро пожаловать, господа мои; как вы удостоили посетить такого ничтожного раба вашего?.. Иду, иду, благодарю вас, благодарю». Много раз он повторял слова сии учащенным голосом; окружавшие его ближние спросили, кому он говорил. Умирающий с удивлением ответил им, говоря: «Неужели не видите пришедших сюда святых апостолов? Неужели не замечаете первых апостолов Петра и Павла?» Потом, обратившись к апостолам, опять сказал: «Иду, иду», – и с сими словами предал дух Богу. Таким образом шествием за святыми апостолами засвидетельствовал, что действительно видел их. Часто случается с праведными, что во время своей смерти видят предшествующих им святых, дабы не страшила их мучительная мысль о смерти; чтобы они безболезненно и безбоязненно разрешались от уз своей плоти, в то время представляется пред умственными очами их общество граждан небесных.

Глава 12

О душе Проба, епископа города Реаты

Не умолчу и о том, что обыкновенно рассказывал раб всемогущего Бога Проб, который теперь в сем городе настоятельствует в монастыре, называемом Рената, о своем дяде Пробе, епископе города Реаты. Когда приблизился конец жизни епископа, им овладела тяжкая болезнь. Отец его, по имени Максим, повсюду разослал рабов собирать врачей в надежде, что они, может быть, излечат его болезнь. Но собранные отовсюду из соседних мест врачи по биению пульса объявили, что скоро настанет его конец. Когда настало время обеда и день стал склоняться к вечеру, достопочтенный епископ, заботясь более о здоровье окружавших его, нежели о своем, просил их отправиться вместе с отцом его в верхние комнаты епископского дома и после трудов подкрепить себя пищею. Все отправились в верхние комнаты, а с ним остался один только отрок, который, по словам вышеупомянутого Проба, и доселе жив.

Находясь при одре больного, он вдруг видит: входят к человеку Божию два мужа в белом одеянии, которые светом своих лиц затемняли даже белизну своих одежд. Пораженный страхом от этого блеска, отрок начал кричать громким голосом: «Кто такие?» Епископ Проб, встревоженный сим криком, посмотрел на входящих мужей, узнал их и стал утешать беспокойно кричащего отрока: «Не бойся, сын мой, это пришли ко мне святой Ювеналий и святой Елевферий – мученики». Отрок же, не перенесши такого небывалого видения, бегом бросился из дверей и рассказал о виденных мужах отцу и врачам. Они тотчас сошли вниз, но больного, которого незадолго оставили, нашли уже умершим; его взяли с собой те, видения которых не мог снести отрок, там бывший.

Глава 13

О смерти Галлы, служительницы Божией

Считаю нужным рассказать еще событие, о котором я слышал от лиц важных и заслуживающих доверия. Во времена готфов знатная отроковица сего города Галла, дочь консула и патриция Симмаха, в молодости своей выдана была в замужество и потом через год овдовела. И удовольствия мира, и богатство, и молодость призывали ее к вторичному браку, но она пожелала лучше сочетаться со Христом духовным союзом, который начинается слезами, а оканчивается вечными радостями, нежели связать себя узами плотского брака, всегда начинающегося веселием и оканчивающегося слезами. Когда началось у Галлы огненное раздражение в теле, врачи стали уверять ее, что если она не вступит в супружество, то от чрезмерного жара, вопреки самой природе, будет иметь бороду (что после и случилось). Но святая жена не боялась внешнего безобразия, любя всем сердцем Небесного Жениха, Который ищет в нас благообразия внутреннего. Поэтому тотчас по кончине своего мужа, снявши мирскую одежду, предала себя на служение всемогущему Богу в монастыре при церкви святого апостола Петра и там, украшаясь много лет простотою сердца и молитвою, раздавала щедрою рукою милостыню нищим. Когда же всемогущий Бог определил воздать Галле вечную награду за подвиги, то грудь ее поражена была раком (болезнию). В ночное время у ее постели обыкновенно горели два светильника, потому что подруга света ненавидела не только духовную, но и вещественную тьму. Однажды, утомленная своею болезнию, Галла лежала в постели и вдруг видит у своего ложа святого апостола Петра, стоящего между светильниками. Она не устрашилась, напротив, в любви нашла смелость приветствовать его и спросила: «Что, господине мой, отпущены ли мне грехи мои?» Апостол с приветливым лицом кивнул ей наклоненною головою и сказал: «Отпущены, иди». Но Галла, более всех любя в монастыре одну монахиню, прибавила: «Молю, чтоб и сестра Венедикта шла со мною». «Нет, – отвечал ей апостол, – такая-то пойдет с тобою; а та, о которой ты просишь, последует за тобою в тридцатый день». После сих слов стоявший около нее и говоривший апостол стал невидим. Галла тотчас позвала настоятельницу монастыря и рассказала ей, что видела и что слышала. В третий день она была погребена с той сестрой, о которой сказал апостол; а та, о которой она сама просила, последовала за ними в тридцатый день. Это событие доселе памятно в том монастыре, и молодые монахини монастыря так обстоятельно передают слышанный ими от старших рассказ об этом, как будто сами в то время присутствовали при столь великом чуде.

Глава 14

О кончине Сервула, разбитого параличом

Должно заметить еще, что исходящие души избранных часто слышат сладкие небесные песноспения, так что, с упоением слушая их, не чувствуют разлучения души от тела. Еще в беседах на Евангелие, помнится, я рассказал, что в той галерее, чрез которую проходят идущие в церковь блаженного Климента, был некто по имени Сервул, о котором ты, вероятно, помнишь. Он был беден имением, но богат заслугами и долгое время страдал болезнью. Его можно было узнать по тому, что до конца жизни он лежал разбитый параличом. Мало сказать, что он не мог стоять, он не мог даже привстать на постели или сидеть; не мог поднести к устам свою руку; не мог поворотиться на другой бок. При нем находились для служения мать с братом; милостыню, которую получал, он их же руками раздавал бедным. Никогда не учился он грамоте, но купил себе Библию и, принимая в больницу благочестивых людей, постоянно заставлял их читать перед собою. Таким образом он изучил все Святое Писание, хотя решительно не знал грамоты, как я сказал. Сервул в болезни всегда воспевал Богу благодарственные гимны и песни, днем и ночью.

Но когда уже наступило время вознаграждения его за такие страдания, члены тела его ожили. Узнавши о близости своей смерти, Сервул попросил посетителей и живших в больнице встать и пропеть с ним псалмы в ожидании его кончины. Во время этого предсмертного пения с ними он вдруг с великим криком и ужасом прервал голоса поющих, сказав: «Молчите! Неужели не слышите, какие хвалы воспеваются на небе?» В то самое время, когда он устремил слух сердца своего к хвалебным песням, которые слышал он внутри себя, святая душа его разрешилась от тела. При исходе ее вокруг разлилось такое благоухание, что присутствовавшие почувствовали невыразимую сладость и через то ясно узнали, что душу Сервула приняли на небе с хвалебными песнями. При этом событии был наш монах, который доселе находится в живых и с великим плачем свидетельствует, что, пока тело умершего не предали погребению, благоухание не переставало исходить из ноздрей его.

Глава 15

О кончине Ромулы, служительницы Божией

В тех же беседах, помнится, я рассказывал одно событие, которое засвидетельствовал во время самого рассказа моего пресвитер мой Специоз, знавший это событие. В то время, когда я вступал в монастырь, некоторая старица по имени Редемпта, посвященная в монашеский образ в этом городе, жила подле церкви Пресвятой Богородицы и Приснодевы Марии. Она была ученицею Герундины, которая, украшаясь многими добродетелями, проводила, говорят, пустынническую жизнь на горах Препестинских. У этой Редемпты были две ученицы в монашестве: одна по имени Ромула, а другая, которая теперь еще жива, знакома мне в лицо, но не известна по имени. Три сии женщины, обитая в одном доме, проводили жизнь бедную внешними средствами, но богатую добродетелями. Ромула, о которой я сказал, превосходила другую соученицу свою великими заслугами жизни. Она была удивительно терпелива, в высшей степени послушна, молчалива и очень прилежна к молитве. Но весьма часто те, которых люди почитают уже совершенными, в очах Небесного Творца имеют еще некоторые несовершенства, подобно как часто мы, неопытные люди, рассматриваем еще не совсем обделанные печати и хвалим как уже оконченные, тогда как художник, хотя и слышит похвалы им, не перестает еще обделывать и усовершать их. Нечто подобное случилось и с Ромулой. Она поражена была телесною болезнию, которую врачи называют параличом. Много лет Ромула лежала в постели, лишенная почти всякого движения членов; но и такие страдания не доводили ее до нетерпения. Напротив, самые болезни тела служили для нее средством к умножению добродетелей; тем прилежнее она молилась, чем менее имела силы делать что-нибудь другое. В одну ночь вдруг она стала звать вышеупомянутую Редемпту, которая обеих учениц своих воспитывала вместо дочерей: «Матушка, иди, матушка, иди сюда». Редемпта немедленно встала и пошла с другой ученицей ее, как обе они и многие рассказывали об этом событии, и я в то же время слышал о нем. В самую полночь они находились при постели Ромулы; вдруг снисшедший с небес свет наполнил всю ее келию и сиял таким блеском, что поразил сердца присутствующих невыразимым страхом; все тело их, как после сами они говорили, оцепенело от ужаса, и они оставались неподвижными. Потом послышался шорох, как бы от какой-нибудь большой толпы людей; дверь келии стала сотрясаться, будто в нее толкалась толпа входящих; они чувствовали, как говорили, присутствие вошедших; но от необыкновенного страха и света не могли видеть, потому что и страх, и самая ясность такого света поражали и закрывали им очи. За сим светом тотчас распространилось необыкновенное благоухание, так что приятность запаха успокоила их души, пораженные сиянием света. Но когда они не могли сносить силы такого света, Ромула начала ласковым голосом утешать находившуюся при ней и дрожащую Редемпту, наставницу ее в добродетелях, говоря: «Не бойся, матушка, я еще не умираю». Много раз повторила она слова сии, и свет, нисшедший с небес, стал мало-помалу исчезать, но запах, явившийся после него, оставался. Так прошел другой и третий день, а запах, разлившийся в келии, все еще оставался. В четвертую ночь она снова позвала свою наставницу и, по приходе ее, попросила и приняла Святое Причастие. Ни сама Редемпта, ни другая соученица больной не отходили от постели ее, – и вот внезапно на площадке пред дверью ее келии устроились два хора поющих и, как рассказывали, из звука голосов можно было узнать два различных пола: мужчины пели псалмы, а женщины вторили. Во время небесного отпевания пред дверьми келии святая душа Ромулы разрешилась от тела. Когда она возносилась на небо, то чем выше возлетали хоры поющих, тем слабее слышалось псалмопение, доколе не исчезли наконец и звуки псалмопения, и благоухание.

Глава 16

О кончине монахини Тарсиллы

Иногда для утешения исходящей души является сам Виновник и Раздаятель жизни. Здесь я повторю, что рассказывал, помнится, в беседах на Евангелие о Тарсилле, моей тетке. Она между двумя другими сестрами своими отличалась постоянною молитвою, трезвою жизнию, необыкновенным воздержанием и сими добродетелями достигла высокой святости. Ей явился в видении прапрадед мой Феликс, предстоятель Римской Церкви и, показав ей жилище вечного света, сказал: «Иди, я приму тебя в это жилище света». Тотчас за сим Тарсилла заболела лихорадкой и приблизилась к смерти. И как обыкновенно при кончине знатных жен и мужей сходятся многие для утешения родственников их, так и в час ее смерти многие мужи и жены окружили ее ложе. Вдруг она взглянула вверх, увидела идущего Иисуса и громким голосом стала кричать окружающим ее: «Отойдите, отойдите! Иисус идет». И в то время как устремила она очи свои на Явившегося, святая душа ее вышла из тела. Вдруг распространилось такое удивительное благоухание, которое сладостью своей всем доказало, что точно приходил туда Виновник сладости. Когда же тело ее по обыкновению раздето было для омовения, увидели на локтях и коленах ее дикие наросты, подобные наростам у верблюдов, образовавшиеся от продолжительных коленопреклоненных молений, и мертвая плоть засвидетельствовала, что всегда делала душа ее при жизни.

Глава 17

О кончине отроковицы Музы

Не умолчу и о том, что рассказывал вышеупомянутый раб Божий Проб о сестре своей по имени Муза, малой отроковице. В одну ночь явилась ей в видении Пресвятая Богородица и Приснодева Мария и показала равных ей по возрасту отроковиц в белых одеждах. Муза желала присоединиться к ним, но не смела; Пресвятая Дева Мария спросила ее о том, желает ли она быть с ними вместе и проводить жизнь в служении Ей. Отроковица сказала Богоматери: «Желаю», – и тотчас получила от Нее заповедь, чтоб отселе она не делала ничего детского и легкомысленного, воздерживалась от смеха и игр, зная, что в тридцатый день придет на служение Ей в ряду с теми девицами, которых видела. После сего видения отроковица совершенно изменилась во всем своем поведении, бросила детские шалости и стала вести строгую жизнь. Родители удивились такой перемене и спросили о причине ее. Муза рассказала, что заповедала ей Богоматерь, и объявила, в какой день отойдет на служение Ей. После двадцать пятого дня она заболела. В тридцатый день, когда приблизился час ее кончины, Муза увидела идущую к себе Богоматерь с теми отроковицами, которые явились ей в видении. На зов Богоматери она отвечала с благоговейно потупленными глазами, громким голосом: «Иду, Госпожа моя, иду, Госпожа моя». С этими словами она испустила дух и вышла из девственного тела на жительство со святыми девами.

Петр. Как род человеческий предан многим, бесчисленным порокам, то Небесный Иерусалим, я думаю, большею частью, наполнен малыми детьми и младенцами.

Глава 18

О том, что некоторым детям родители худым воспитанием закрывают вход в Царствие Небесное, и о богохульном отроке

Григорий. Правда, должно верить, что все крещеные младенцы и умирающие в самом младенчестве входят в Царство Небесное, но должно также верить, что не все малые дети, которые могут уже говорить, входят в Царство Небесное. Некоторым детям вход в него заключают родители, когда худо воспитывают их.

Один муж, всем известный в нашем городе, за три года пред сим имел сына лет, кажется, пяти, которого, по причине чрезмерной плотской любви, слабо воспитывал. Этот мальчик, как только встречал что-нибудь противное себе, имел обыкновение (тяжело и говорить) хулить величество Божие. За три года пред сим он тяжко заболел и приблизился к смерти. Когда отец держал его на руках, мальчик, затрепетав от ужаса, увидел, как свидетельствовали бывшие при смерти его, идущих к себе злых духов и начал кричать: «Защити, отец, защити, отец». Во время крика он наклонил лицо, чтобы скрыться от них на груди у отца. Отец спросил его, дрожащего, что он видит, мальчик отвечал: «Черные люди пришли, хотят меня унести». Сказавши это, он тотчас похулил имя величества Божия и испустил дух. Всемогущий Бог, чтобы показать, за какую вину он предан был таким мучителям, допустил умирающего повторить то, в чем не хотел исправлять его отец при жизни, допустил, чтобы долго живший, по долготерпению Божию, богохульником, произнес хулу при смерти, дабы отец его познал вину свою и увидел, что небрежением о душе малого сына он воспитал немалого грешника для огня геенского.

Но оставим эту печальную повесть и станем рассказывать утешительные события, как начали.

Глава 19

О кончине благочестивого мужа Стефана

Из рассказов вышеупомянутого Проба и других благочестивых мужей узнал я то, что передал слушателям в беседах на Евангелие о достопочтенном отце Стефане. Он был муж, по словам Проба и других свидетелей, ничего не имевший в сем мире, ничего не приобретавший; любил одну бедность ради Бога; в несчастии всегда был терпелив, избегал мирских собраний и жаждал постоянно заниматься молитвою. Из его добродетелей я расскажу об одной такой, по которой можно заключать о многих. Однажды он отвез на гумно сжатый хлеб, который сеял своей рукой; кроме сего хлеба он не имел ничего другого для содержания со своими учениками в продолжение целого года. Один злой человек, возбужденный древним врагом, подложил огня под хлеб, бывший на гумне, и зажег. Другой, когда увидел случившееся, побежал рассказать рабу Божию. После рассказа он прибавил: «Увы, горе, о. Стефан, что с тобою случилось!» Стефан тотчас со светлым лицом и голосом отвечал: «Горе тому, кто сделал это; а со мной что случилось?» Из этих слов видно, на какой высоте добродетели стоял тот, который с таким спокойным духом терял все, что имел для годового содержания, и более жалел о сделавшем грех, нежели о себе, хотя потерпел от греха его вред; он не ценил того, что потерял вне, но жалел о том, что виновник зла потерял внутри. Когда настал день его смерти, сошлись многие, чтобы поручить свои души молитвам такой святой души, отходящей из сего мира. Собравшиеся окружили его ложе; некоторые из вошедших видели Ангелов, но ничего не могли говорить, другие же совсем ничего не видели; но всех тут бывших поразил такой сильный страх, что никто не мог стоять там при исходе сей святой души. И те, которые видели, и те, которые совсем ничего не видели, поражены были одинаковым страхом и разбежались от ужаса, так что ясно можно было понять, какая сила принимала отходящую душу, исхождения которой никто из смертных не мог перенести.

Глава 20

О том, что заслуги души иногда яснее открываются не во время кончины, а по смерти

Но должно знать, что иногда заслуги души яснее открываются не во время кончины, а по смерти. Так, святые мученики, претерпевшие многие страдания от неверных, мертвыми костями своими, как выше сказали мы, ежедневно творят знамения и чудеса.

Глава 21

О двух монахах настоятеля Валентия

Валентий, человек достопочтенный по жизни, который был, как ты знаешь, моим и моего монастыря настоятелем, управлял прежде своим монастырем в области Валерии. Свирепые лонгобарды тогда пришли в его монастырь и, как он мне сам рассказывал, повесили на сучьях одного дерева двоих его монахов, которые в тот же день и были погребены. По наступлении вечера души повешенных начали петь на том месте ясными и громкими голосами, так что сами убийцы их, когда услышали голоса поющих, чрезвычайно удивились и устрашились. Эти голоса слышали и все пленные, тут бывшие, и после свидетельствовали о псалмопении убиенных. Всемогущий Бог для того сделал голоса сих душ слышимыми для телесного уха, чтобы живущие еще во плоти научились, что, если будут служить Богу, и по смерти плоти будут жить истинною жизнию.

Глава 22

О кончине игумена Сурана

Из рассказов некоторых благочестивых мужей, будучи еще в монастыре, я узнал, что во времена лонгобардов в области, называемой Сура, был один настоятель монастыря по имени Суран, который пришедшим к нему пленным и бежавшим от грабительства лонгобардов раздал все, что было в монастыре. Он отдал им все одежды, свои и братии, монастырские припасы, отдал потом и все, что имел в саду, и таким образом раздал все имущество. Вскоре после того пришли лонгобарды, схватили его и стали требовать от него золота. Когда он сказал, что совершенно ничего не имеет, то отведен был ими на соседнюю гору, на которой находился неизмеримой величины лес. Там один бежавший пленник скрывался в дупле дерева; около этого дерева лонгобард умертвил мечом вышепоименованного знаменитого мужа. При падении тела его на землю тотчас затряслись вся гора и лес. Дрожавшая земля как будто выражала, что не может снести величия его святости.

Глава 23

О кончине диакона Марсийской Церкви

Был также в области Марсийской диакон весьма достопочтенной жизни; его схватили лонгобарды, из коих один отсек ему голову мечом. Но когда тело его пало на землю, то самим убийцею овладел нечистый дух, поверг его на землю и показал, что убивший друга Божия предан врагу Божию.

Петр. Почему это, скажи пожалуйста, всемогущий Бог допускает умирать такою смертью людям, великой святости которых Сам же не скрывает по смерти их?

Глава 24

О смерти святого мужа, который был послан в Вефиль

Григорий. Когда написано: Праведник же аще постигнет скончатися, в покои будет (Прем. 4, 7), то какой вред для избранных, которые, без сомнения, стремятся к вечной жизни, если они иногда умирают горькою смертию? Может быть, и у них иногда есть прегрешение, хотя малое, которое должно быть очищено такою смертию. Посему случается, что отверженные получают над праведниками власть, когда они живы, но по смерти их тем жесточае отмщается на отверженных то, что они с жестокостию воспользовались властию своею. Так убийца, которому попущено было неистовствовать над вышеупомянутым достопочтенным диаконом, когда он был жив, не был допущен радоваться о его смерти. То же подтверждает и Святое Писание. Муж, посланный в Самарию, оказал неповиновение Богу – ел на пути, за то на сем же самом пути умертвил его лев. Но там же тотчас написано: осел и лев стояста над телом, и не снеде лев телесе человека Божия (3 Цар. 13, 28). Отсюда видно, что грех неповиновения очищен был самою смертию: тот же самый лев, который решился умертвить его живого, не решился коснуться мертвого. Он имел позволение умертвить, но не получил позволения пожрать труп, потому что тот, который был виновен в жизни, по наказании неповиновения был уже праведен по смерти. Посему и лев, прежде отнявший жизнь у грешника, охранял потом труп праведника.

Петр. Мне нравится, что ты говоришь; но желал бы я знать, могут ли быть принимаемы на небе души праведных прежде воскресения тел?

Глава 25

Принимаются ли на небе души праведных прежде воскресения тел?

Григорий. Этого не можем утверждать о всех праведниках, не можем и отрицать. Ибо есть души некоторых праведников, которые отделены несколькими обителями от Царства Небесного. Что другое выражается в этом расстоянии, как не то, что они имели не совсем еще совершенную праведность?

Впрочем, яснее света известно, что души совершенных праведников тотчас, как выйдут из окон сей плоти, принимаются в небесные жилища, как и Сама Истина Своими устами свидетельствует, говоря: идеже тело, тамо соберутся и орли (Лк. 17, 37). Где Сам Искупитель наш находится телом, туда, без сомнения, собираются и души праведников. И Павел желает разрешитися и со Христом быти (Флп. 1, 23). Итак, кто не сомневается, что Христос на небе, не будет отрицать и того, что душа Павла на небе. Он же говорит о разрешении от своего тела и вселении в небесном отечестве: Вемы бо, яко аще земная наша храмина тела разорится, создание от Бога имамы, храмину нерукотворену, вечну на небесех (2 Кор. 5, 1).

Петр. Итак, если души праведников теперь находятся на небе, что же они получат в воздаяние за свою праведность в день суда?

Григорий. Воздаяние чудным образом возрастет для них в день суда: теперь они блаженствуют только душами, а после суда будут блаженствовать и телами, в которых переносили ради Господа болезни и страдания. О сей имеющей возрасти славе их написано: землю свою вторицею наследят (Ис. 61, 7). Еще прежде дня воскресения о душах святых написано: И даны быша коемуждо их ризы белы, и речено бысть им, да почиют еще время мало, дондеже скончаются и клеврети их и братия их (Откр. 6, 11). Итак, если они теперь получили по ризе, то в день суда будут иметь по две ризы; потому что теперь наслаждаются только славою душ, а тогда будут наслаждаться славою душ и телес.

Петр. Согласен; теперь желал бы я знать, каким образом умирающие часто многое предсказывают?

Глава 26

Каким образом умирающие нечто предсказывают? О монахах Геронтии и Меллите и об отроке Арментарии

Григорий. Иногда самые души, по своей тонкости, нечто провидят; иногда выходящие из тела души узнают будущее по откровению; иногда же незадолго перед смертью свыше вдохновленные усматривают бестелесным оком ума небесные тайны. Что душа, по тонкости своей, узнает иногда будущее, видно из следующего события. Один адвокат, умерший в настоящем городе два года назад от болезни в боку, незадолго перед смертью позвал раба своего и приказал приготовить ему одежды для выхода. Отрок подумал, что он бредит, и не исполнил приказания; тогда больной встал, надел на себя одежду и сказал, что пойдет по Аппиевой дороге в церковь блаженного Ксиста. Спустя немного времени от усилившейся болезни он помер. Положено было похоронить тело его на Пренестинской дороге около церкви блаженного мученика Януария. Но тем, которые несли прах его, путь этот показался длинным; поэтому несшие прах его вдруг порешили идти по Аппиевой дороге и, не зная, что он говорил перед смертью, похоронили его в той самой церкви, о которой он предсказал. Мы знаем, что этот человек занят был мирскими заботами и притом пристрастен до земной корысти, какою же силою он мог предсказывать? Очевидно, сама душа его, по своей тонкости, провидела, что будет с телом. А как умирающие узнают будущее по откровению, можем заключить из того, что случилось у нас в монастыре.

В моем монастыре, за десять лет перед сим, был один брат по имени Геронтий. Будучи одержим тяжкою болезнию тела, однажды увидел он в ночном видении беловидных мужей, которые сходили с небес в светлых одеждах в этот самый монастырь. Когда они предстали к постели больного, один из этих мужей сказал: «Мы пришли затем, чтоб некоторых братьев из монастыря Григорьева взять на службу, – и, обращаясь к другому, присовокупил: – Запиши: Маркелла, Валентиниана, Агнелла». Он перечислил и других, которых я теперь не помню. После сего еще прибавил: «Запиши и этого, который на нас смотрит». Убежденный сим видением, вышеупомянутый брат утром же известил братий этого монастыря, которые должны были в скором времени умереть; объявил также, что и сам последует за ними. Со следующего дня упомянутые братия начали умирать, и именно в том порядке, в каком были записаны. Наконец умер и сам предвидевший смерть сих братьев.

Во время сей смертности, которая сильно опустошила этот город три года назад (то есть в 590 году), в монастыре города Порты был монах по имени Меллит, постриженный еще в юношеских летах, но обладавший удивительною простотою и смирением; он с наступлением дня своего Ангела поражен был той же язвой и приближался к смерти. Епископ сего города Феликс, муж достопочтенной жизни, от которого я и слышал об этом, поспешил прийти к больному и стал ободрять утешениями, чтобы он не боялся смерти; стал даже обещать ему от имени милосердия Божия многие годы жизни. Но умирающий отвечал, что течение его кончено; рассказал, как явился ему юноша и принес письмо, со словами: «Распечатай и читай». Открывши письмо, больной нашел, как сам рассказывал, себя и всех, которые в то время крещены были вышеупомянутым епископом в праздник Пасхи, вписанными в нем золотыми буквами. Первое имя, как говорил он, нашел свое, а потом имена всех в то время крещенных. Из сего письма Меллит уверился, что и он, и те скоро перейдут из сей жизни. Так и случилось. Он умер в тот же день, а за ним последовали все, которые были крещены, так что спустя несколько дней ни одного из них не было в живых. Отсюда очевидно, что этот раб Божий потому видел имена их написанными золотыми буквами, что эти имена освещены были вечным сиянием.

Как эти могли узнавать будущее по откровению, так иногда исходящие души могут предузнавать небесные тайны даже не во сне, а в бодрственном состоянии. Ты хорошо знаешь Аммония, монаха из моего монастыря. Когда он был еще в мире, сосватал себе родную дочь Валериана, адвоката нашего города; он непрестанно пользовался его услугами, поэтому знал все, что делалось в его доме. Живши уже в монастыре, он рассказывал мне, что во время той смертности, которая сильно опустошила Рим при патриции Нарсе, в доме упомянутого Валериана был отрок Арментарий, с необыкновенной простотою и смирением. Когда дом адвоката поражен был той же язвой, заболел и этот отрок и приблизился к смерти. Он внезапно восхищен был от присутствующих, потом возвратился в себя, позвал своего господина и рассказал: «Я был на небе и узнал, кто умрет из этого дома. Тот, тот и тот умрут, а ты не бойся, не умрешь в это время. А что я правду говорю, что был на небе, можешь узнать из того, что я получил там дар говорить всеми языками. Тебе известно, что я совершенно не знал греческого языка; а теперь поговорю по-гречески, чтобы ты удостоверился в истине того, что я действительно получил дар говорить всеми языками». Тогда господин его стал говорить с ним по-гречески, и он так отвечал на этом языке, что все присутствовавшие дивились. В доме упомянутого Валериана жил аптекарь-болгарин; он тотчас приведен был к больному и стал разговаривать с ним на болгарском языке – и отрок, рожденный и воспитанный в Италии, так отвечал ему на этом языке, как будто сам происходил из того же народа. Все слышавшие удивились и из опыта над двумя языками, которых он, как им известно было, не знал прежде, уверились и о всем прочем, чего не могли проверить опытом. Через два дня стали показываться признаки смерти; но на третий день, неизвестно по какому сокровенному суду, он истерзал себе зубами руки и плечи и потом испустил дух. По смерти его скоро взяты были из сего мира все, о которых он предсказал; но в том доме не умер от той язвы никто, чьего имени не произносил больной.

Петр. Страшно то, что удостоившийся получить такой дар после поражен был такою казнью.

Григорий. Кто знает сокровенные суды Божии? Чего не можем понять в суде Божием, должны более трепетать, нежели исследовать.

Глава 27

О смерти правителя Феофана

Если уже начали говорить об исходящих душах, которые многое предузнают, нельзя умолчать и о том, что я узнал от многих свидетелей о Феофане, правителе города Центумцеллы⁽²⁵⁾. Он был муж милосердый, усердный к добрым делам и особенно к гостеприимству. Занимаясь делами по управлению страною, Феофан совершал дела земные и временные, но, как открылось при смерти, более по чувству долга, нежели по расчетам временным. С наступлением его кончины в воздухе сделалась величайшая непогода, так что нельзя было бы вынести его тела для погребения. Жена больного с горьким плачем стала жаловаться, говоря: «Что я буду делать? Как я похороню тебя, когда нельзя выйти за двери дома по причине величайшей непогоды?» Тогда он отвечал: «Не плачь, жена; как только я умру, в воздухе сделается ясно». За сими словами тотчас последовала смерть, а за смертью ясная погода. Это чудо сопровождали и другие чудеса. Руки и ноги его, распухшие от подагры, все покрыты были ранами и стали смердеть от истекающей гнойной материи. Но когда тело его раздето было для обыкновенного омовения, руки и ноги его оказались так здоровы, как будто никогда не имели ни одной раны. Потом он отвезен был на кладбище и погребен. Супруге его вздумалось на четвертый день переменить мрамор, положенный на могиле. Когда снят был положенный над его телом мрамор, такое истекло благоухание из могилы, как будто из гниющего тела его вместо червей исходили ароматы. Некоторые нетвердые (в вере), слышавшие мой рассказ об этом событии в беседах, сомневались. Но однажды сидел я в собрании знатных мужей; туда пришли те самые мастера, которые переменяли мрамор на его могиле, спросить меня кое о чем по собственному делу. Тогда я спросил их об этом чуде в присутствии клира, знатных мужей и народа. Они засвидетельствовали, что могила чудным образом наполнилась благоуханием; рассказывали и еще нечто о его гробе, еще более чудное, о чем, по моему мнению, долго было бы теперь рассказывать.

Петр. Достаточно уже, кажется, удовлетворена моя пытливость; но еще один вопрос занимает мой ум. Если, как выше сказано было, души святых на небе, то, без сомнения, души нечестивых, должно верить, не в ином месте, как во аде. А что сказать положительно об этом предмете, я не знаю, потому что человеческое суждение не допускает, чтобы души грешников прежде суда были мучимы.

Глава 28

Должно верить, что как души совершенных находятся на небе, так души грешников, по разлучении с телом, находятся во аде

Григорий. Если благочестивая беседа вполне убедила тебя, что души святых на небе, то совершенно необходимо верить и тому, что души нечестивых во аде. По суду вечной правды необходимо, чтобы как праведные прославлялись, так грешники мучились. Как блаженство утешает избранных, так, должно верить, отверженные со дня самой смерти своей горят в огне.

Петр. Каким же образом представить, что в вещественном огне может содержаться существо бестелесное?

Глава 29

Каким образом представить, что бестелесные души могут содержаться в вещественном огне?

Григорий. Если невещественный дух живого человека содержится в теле, то почему же по смерти невещественный дух не может быть одержим вещественным огнем?

Петр. В живом существе невещественный дух потому содержится в теле, что оживотворяет тело.

Григорий. Если, Петр, невещественный дух может содержаться в том, что оживотворяет, то почему же для наказания не может содержаться там, где царствует смерть? Мы утверждаем, что дух для того содержится в огне, чтобы мучился, видя и чувствуя огонь. Он страдает от того самого, что видит этот огонь, сожигается через то самое, что видит себя сожигаемым. И таким образом вещество телесное жжет бестелесное существо, когда из видимого огня извлекается невидимый жар, причиняющий боль, дабы через огонь вещественный бестелесный ум мучился невещественным пламенем. Из евангельского сказания мы можем заключать, что душа терпит от огня не только видением, но и ощущением. По слову Истины, умерший богач низвержен был во ад. Что душа богача содержалась в огне, показывают следующие слова его, которыми умолял он Авраама: посли Лазаря, да омочит конец перста своего в воде и устудит язык мой, яко стражду во пламени сем (Лк. 16, 24). Итак, если Сама Истина утверждает, что грешный богач осужден был на мучение в огне, то кто из умных людей станет отрицать, что души грешников содержатся в огне?

Петр. Правда, и разумом, и свидетельством Истины душа побуждается к вере, но, когда приходит в раздумье, опять медлит убеждаться. Ибо каким образом бестелесное существо может быть содержимо и мучимо вещественною силою?

Григорий. Скажи, пожалуйста, телесными или бестелесными ты считаешь отпадших духов, лишенных небесной славы?

Петр. Какой здравомыслящий человек духов назовет телесными?

Григорий. А огонь геенский ты признаешь невещественным или вещественным?

Петр. Не сомневаюсь, что огонь геенский вещественный и в нем непременно будут мучиться тела.

Григорий. Истинно скажет отверженным в последний день Сама Истина: идите… во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его (Мф. 25, 41). Итак, если диавол и его ангелы, будучи бестелесными, осуждены на мучения в вещественном огне, что удивительного, если и души, еще прежде соединения с телами, могут чувствовать вещественные мучения?

Петр. Истина очевидна, и ум не должен более сомневаться в этом предмете.

Глава 30

О смерти царя Феодорика, арианина

Григорий. Если ты с таким трудом убедился, то надеюсь в вознаграждение за труд умножить твою веру, когда расскажу тебе то, что сам слышал от людей, заслуживающих доверия.

Юлиан, второй апокрисиарий Римской Церкви, которой я по воле Божией служу, умерший почти семь лет назад, часто ходил ко мне, когда я был еще в монастыре, и обыкновенно беседовал со мной о предметах душеспасительных. Однажды он рассказал мне следующее: «В правление царя Феодорика отец тестя моего исполнял в Сицилии должность сборщика податей и уже возвращался в Италию. Корабль его пристал к острову, называемому Липарис. Там жил один пустынник, муж, украшенный великими добродетелями. Пока корабельщики приготовляли корабельные снасти, упомянутому отцу моего тестя вздумалось (со своими спутниками) сходить к сему человеку Божию и поручить себя его молитвам. Святой муж принял их и между другими разговорами сказал: «Знаете ли, что царь Феодорик помер?» Посетители тотчас отвечали ему: «Нет, мы оставили его живого и ничего такого не слыхали о нем доселе». Раб Божий опять сказал им: «Действительно помер: вчерашний день он, раздетый и разутый, со связанными руками отведен был в девятом часу папой Иоанном и Симмахом, патрицием, и низвергнут в это соседнее жерло вулкана». Услышав об этом, они с точностью записали день и по возвращении в Италию узнали, что царь Феодорик умер именно в тот день, в который показаны были рабу Божию его смерть и наказание». За то, что папу Иоанна Феодорик замучил в темнице, а патриция Симмаха усек мечом, по правде брошен был в огонь, как показано в видении, теми, которых неправедно судил в сей жизни.

Глава 31

О смерти Репарата

В то время когда я только еще начинал жаждать уединенной жизни, один почтенный старец по имени Деусдедит, друг знатным людям нашего города, особенно со мной был связан узами дружбы. Он рассказал мне следующее.

Во времена готфов один знаменитый муж (сенатор), по имени Репарат, приблизился к смерти. Долго лежал он уже безгласный и окоченелый, так что, казалось, дыхание жизни совсем оставило его и тело лежало бездыханным. Многие пришедшие и его семейство уже оплакивали его как умершего, вдруг он ожил, и слезы всех плачущих превратились в удивление. Возвратившись к жизни, он сказал: «Скорее пошлите раба к церкви блаженного мученика Лаврентия, которая называется по имени строителя ее Дамасовою, чтоб он узнал и уведомил, что делается с пресвитером Тибурцием». Тибурций, говорят, предан был тогда плотским пожеланиям; о его жизни и нравах хорошо помнит и Флоренций, теперешний пресвитер той церкви. Раб отправился, а Репарат, возвратившийся к жизни, рассказал, что узнал о нем там, куда взят был, именно: «Приготовлен был большой костер; пресвитер Тибурций возведен был на него и положен; потом подложили огня и зажгли костер. Приготовлялся и другой костер, которого высота простиралась, по-видимому, от земли до неба». Услышавши это, слушатели вскричали: «Для кого?» Но Репарат уже помер тотчас после сих слов; а раб, который был послан к Тибурцию, нашел его уже умершим. Очевидно, Репарат водим был на место мучений, видел их, возвратился к жизни, рассказал и потом умер не для себя, но для нас, чтобы мы, пока еще находимся в сем мире, отстали от худых дел. Приготовление же костров Репарат видел не потому, чтобы во аде горели дрова, но для удобнейшего рассказа живущим видел в горении грешников то, чем обыкновенно поддерживается у живущих вещественный огонь, дабы они, слыша об известном, научились бояться того, что им еще не известно.

 

Глава 32

О смерти куриала, которого могила была сожжена

Муж достопочтенной жизни Максимиан, епископ Сиракузский, который долго настоятельствовал в Риме над моим монастырем, обыкновенно рассказывал страшное происшествие, случившееся в области Валерии. Там один куриал в Великую Субботу воспринял в Таинстве Крещения одну молодую девицу. Возвратившись после поста домой и напившись чрез меру вина, он упросил эту (восприемную) дочь свою остаться с ним и в ту же ночь (что и сказать непристойно) растлил ее. Встал он утром и, нечистый, стал собираться в баню, как будто банная вода смывает греховные пятна. Сходил в баню, омылся и со страхом стал размышлять о том, как пойдет он в церковь: не идти в такой день в церковь – стыдился людей, а идти – боялся суда Божия. Стыд пред людьми победил, и он пошел в церковь, но стоял со страхом и трепетом, ежеминутно ожидая, как овладеет им нечистый дух и станет мучить пред всем народом. Однако ж, вопреки сильному опасению, с ним не случилось такого несчастия в продолжение литургии. С радостью вышел он и на другой день, уже беззаботный, отправился в церковь; и таким образом во все шесть дней ходил в церковь, веселый и беззаботный, воображал, что Бог или не видел его злодеяния, или, по милосердию, простил. Но на седьмой день он умер внезапной смертью и предан был погребению. Спустя долгое время на виду у всех появился из гроба его пламень и дотоле жег его кости, пока не сжег весь гроб и землю, которая была насыпана над ним. Этим действием всемогущий Бог показал, что терпела втайне душа того человека, тело которого перед глазами человеческими истреблено пламенем. Нам же, слушающим об этом событии, дал страшный урок, что претерпевает за свои грехи живая и чувственная душа, если таким огнем сожигаются и нечувствующие кости.

Петр. Желал бы я знать, узнают ли добрые добрых в Царстве Небесном и злые злых во аде?

Глава 33

Узнают ли добрые добрых в Царстве Небесном и злые злых во аде?

Григорий. Яснее света ответ на этот вопрос дан в словах Господних, которые мы уже приводили. Там сказано: Человек же некий бе богат, и облачашеся в порфиру и виссон, веселяся на вся дни светло. Нищь же бе некто, именем Лазарь, иже лежаше пред враты его гноен и желаше насытитися от крупиц падающих от трапезы богатаго: но и пси приходяще облизаху гной его (Лк. 16, 19–21).Затем прибавлено, что бысть же умрети нищему и несену быти Ангелы на лоно Авраамле: умре же и богатый, и погребоша его: и во аде возвед очи свои, сый в муках, узре Авраама издалеча, и Лазаря на лоне его: и той возглашь рече: отче Аврааме, помилуй мя и посли Лазаря, да омочит конец перста своего в воде и устудит язык мой, яко стражду во пламени сем. Рече же Авраам: чадо, помяни, яко восприял еси благая твоя в животе твоем, и Лазарь такожде злая (Лк. 16, 22–25). Богач, не имея уже надежды на свое спасение, обращается к заботливости о спасении своих родственников, говоря: молю тя убо, отче, да послеши его в дом отца моего: имам бо пять братий: яко да засвидетельствует им, да не и тии приидут на место сие мучения (Лк. 16, 27–28). Этими словами ясно дается знать, что узнают и добрые добрых, и злые злых. Если бы Авраам нисколько не знал Лазаря, никак не мог бы говорить с богачом, вверженным в мучения, о прошедших страданиях его, утверждая, что Лазарь восприял злая в животе своем. И если бы злые не узнавали злых, то богач, вверженный в муки, не стал бы упоминать о своих братьях, еще отсутствующих: почему же он не узнал бы их при свидании, если за них, отсутствующих, молит по воспоминанию? Здесь можно видеть и то даже, о чем ты не спрашивал, именно: что и добрые узнают злых, и злые добрых. Богача узнает Авраам, когда говорит ему: восприял еси благая в животе твоем; и избранного Лазаря узнает отверженный богач, когда молит Авраама послать его, называя по имени: посли Лазаря, да омочит конец перста своего в воде и устудит язык мой. От этого узнавания с той и другой стороны возрастает мера воздаяния: и добрые более радуются, когда видят блаженствующими вместе с собою тех, кого любили, и злые, когда с ними мучаются те, кого они любили в сем мире, забывши Бога, страдают не только от своих, но и от их мучений. Между избранными случается еще нечто более чудное: они узнают не только тех, которых знали в сем мире, но признают как известных и знаемых таких добрых, которых никогда не видали. Ибо когда увидят древних отцов в вечном наследии, не будут неизвестны тем, которых всегда знали в делах. Если там все в общем свете созерцают Бога, то чего они не могут знать там, где знают Всеведца?

Глава 34

Об одном благочестивом муже, который при смерти видел пророков

Один из наших, человек весьма достопочтенной, благочестивой жизни, умерший за четыре года перед сим, по свидетельству других благочестивых мужей, бывших при его кончине, в час смерти своей видел пророков Иону, Иезекииля и Даниила и называл их по именам своими господами. Он сказал окружавшим о прибытии пророков, своими смиренными взглядами выразил благоговение к ним и потом отдал дух Богу. Из этого обстоятельства можно ясно понять, какое познание будет в той нетленной жизни, если сей муж, находясь еще в тленной плоти, узнал святых пророков, которых никогда не видел.

Глава 35

О том, что даже неизвестные одна другой души, но имеющие получить или одинаковое наказание за грехи, или одинаковые награды за добродетели, узнают одна другую при смерти; также о кончине Иоанна и Урса, Евморфия и Стефана

Весьма часто случается, что исходящая душа узнает даже тех, с которыми за одинаковые грехи или добродетели приговорена будет жить в одном месте. Муж достопочтенной жизни старец Елевферий, о котором я много рассказывал в предыдущей книге, имел в монастыре своем родного брата по имени Иоанн, который, по его словам, за сорок дней предсказал братиям свою кончину. Ежедневно считал Иоанн уменьшающиеся дни своей жизни, и за три дня перед смертью заболел. При наступлении смертного часа он принял Таинство Тела и Крови Господних. Потом заставил созванных братий петь псалмы и сам отвечал им антифоном: Отверзите мне врата правды: вшед в ня исповемся Господеви. Сия врата Господня: праведнии внидут в ня (Пс. 117, 19–20). Во время пения окружающих Иоанна братий он внезапно возвысил голос и вскричал: «Урс, иди». После сих слов он тотчас окончил свою бренную жизнь. Братия удивились, потому что не знали, к кому вскричал умирающий брат. Смерть его произвела в монастыре великую печаль. На четвертый день братии нужно стало послать за чем-то в монастырь, находившийся вдали от сего монастыря. Посланные туда братия нашли весьма печальными всех монахов того монастыря. На вопрос: «Какая причина столь горькой печали вашей?» – монахи отвечали: «Мы оплакиваем потерю монастыря: один брат наш, жизнь которого поддерживала нас в этом монастыре, вот уже четвертый день как перешел из сего мира». Пришедшие братия заботливо спросили, как звали умершего, и им отвечали: «Урс». Подробно расспрашивая о часе его смерти, они узнали, что Урс умер в ту самую минуту, в которую позван был Иоанном, умершим у них. Из этого обстоятельства видно, что заслуги умерших были равны, и тем, которые умерли в одно время, дарована была награда жить в одном месте.

Не умолчу и о том, что случилось мне узнать от некоторых моих соседей, когда я, быв еще мирянином, жил в собственном доме, доставшемся мне в Риме по наследству от отца. Подле меня жила одна вдова по имени Галла. Она имела юного сына именем Евморфий; а недалеко от них жил некто Стефан, исправлявший должность оптиона⁽²⁶⁾. Когда наступила смерть Евморфия, он позвал своего раба и дал следующее приказание: «Иди скорее, скажи Стефану, оптиону, чтобы немедленно шел, потому что готов уже корабль, на котором нам нужно ехать в Сицилию». Раб подумал, что он бредит, и не хотел исполнить приказания. Тогда Евморфий с сильной угрозой сказал: «Иди и скажи ему, что я говорю; я не в бреду». Раб пошел, но на половине дороги встретился с ним некто и спросил: «Куда идешь?» Раб отвечал ему: «Я послан своим господином к Стефану, оптиону». Но тот немедленно сказал ему: «Я иду от Стефана; он сейчас при мне помер». Раб возвратился к господину своему Евморфию, но нашел его уже умершим. Таким образом, если раб встретился с вестником на средине пути и возвратился, то из пройденного пространства можно заключить, что умершие были позваны (из сего мира) в одну и ту же минуту.

Петр. Весьма страшен твой рассказ; но скажи, пожалуйста, почему исходящей душе явился корабль, или почему умирающий предсказал, что его повезут в Сицилию?

Григорий. Душа не нуждается в вознице, но не удивительно, если человеку, находящемуся еще в теле, является то, что привык он видеть телесными очами, дабы он понял через это, каким образом душа может быть препровождаема духовно. Свидетельство умиравшего, что его повезут в Сицилию, может означать то, что на сих островах, преимущественно перед другими местами, из горных жерл извергаемый огонь приготовлен для мучений. Эти жерла, как рассказывают видевшие их, ежедневно расширяются в своем объеме, так что чем более, с приближением конца мира, собирается туда грешников, назначенных для мучений в огне, тем шире открываются и самые места мучений. А что избранные, равно и отверженные, заслужившие одинаковыми делами одинаковую судьбу, отводятся в одинаковые места, могут уверить нас слова Самой Истины, если бы и недоставало примеров. Христос говорит в Евангелии, имея в виду избранных: в дому Отца Моего обители многи суть (Ин. 14, 2). Если бы в вечной жизни воздаяние было всем равное, то скорее была бы одна обитель, а не многие. Итак, существует много обителей, в которых добрые пребывают по степеням. По причине соучастия в заслугах они вместе блаженствуют, и все трудившиеся получают хотя бы по одному пенязю (см. Мф. 20, 9); но различаются блаженствующие многими обителями; одно блаженство, которым они там наслаждаются, но разная мера воздаяния следует за разные дела. Господь, возвещая о дне суда Своего, говорит: во время жатвы реку жателем: соберите первее плевелы и свяжите их в снопы, яко сожещи я (Мф. 13, 30). То есть жатели-Ангелы связывают плевелы в снопы для сожжения, или равных соединяют с равными в одинаковых мучениях: гордые, например, будут гореть вместе с гордыми, роскошные – с роскошными, скупые – со скупыми, обманщики – с обманщиками, завистники – с завистниками, неверные – с неверными. Когда Ангелы виновных в одинаковых преступлениях распределяют в местах наказания и предают одинаковым мучениям, то как бы связывают плевелы в снопы для сожжения.

Петр. Мысль моего вопроса вполне объяснена удовлетворительным ответом. Но скажи, пожалуйста, что значит, что некоторые души как бы по-видимому только изъемлются из тела, так что снова возвращаются в тела, бывшие бездыханными, и кто из таких (обмиравших) скажет, что слышал о себе, как не сам тот, кого велено было отвести (из сего мира)?

Глава 36

О тех душах, которые как бы по-видимому только изъемлются из тела; об успении и оживлении монаха Петра, о смерти и воскресении Стефана, также о видении некоего воина

Григорий. Это не видимость только, Петр, но предостережение, если понять хорошо. Бог, по Своей благости и неизреченному милосердию, так устрояет, что некоторые и после действительной смерти внезапно оживают и начинают бояться адских мучений, которые видели, но которым не верили, когда только слышали об них.

Один иллирийский монах, живший в этом городе со мной в монастыре, рассказывал мне событие, случившееся с некоторым монахом Петром, родом из Иверии. Когда иллирийский монах жил в пустыне, к нему присоединился в одном пустынном месте, называемом Евазою, этот Петр и рассказывал о себе следующее: еще до отшествия в пустыню после сильной телесной болезни, Петр помер, но вскоре жизнь возвратилась в тело. Он рассказывал, что видел адские мучения и бесчисленные места, наполненные пламенем; видел некоторых знатных людей сего мира, вверженных в огонь. Когда его самого вели уже к огню, чтобы бросить в него, то внезапно явился Ангел в блестящей одежде, который запретил ввергать его в огонь. Ангел сказал Петру: «Возвратись и внимательнее подумай, как следует тебе жить после сего». После сих слов члены тела мало-помалу начали отогреваться; он пробудился от сна вечной смерти и рассказал все, что происходило с ним. Вразумленный страшным событием, он предался такому посту и бодрствованию, что, если бы язык и не говорил, самая жизнь показывала, что он видел адские мучения и трепетал их. Так милосердие всемогущего Бога посредством смерти сделало то, что он не умер вечно.

Но как сердце человеческое бывает иногда слишком жестко, то и самое показание мучений бывает не для всех одинаково полезно. Знаменитый муж Стефан, которого ты хорошо знаешь, обыкновенно рассказывал о самом себе, что, оставшись по некоторому делу в Константинополе, он помер от приключившейся телесной болезни. В день смерти не нашли врача и продавца мазей для вскрытия и бальзамирования его тела; посему тело в следующую ночь пролежало непогребенным. Он был приведен во ад и видел там многое, чему прежде не верил, когда слышал. Там Стефан представлен был председящему судье; но судья не принял его и сказал: «Не его велел я привести, а Степана, занимающегося кованием железа». Он немедленно возвращен был в тело, а Степан, другой, живший подле него, в тот же час помер. Таким образом самая смерть Степана доказала, что слова, которые он слышал, были справедливы.

Ты знаешь, что Стефан этот помер за три года перед сим, во время той язвы, которая произвела в нашем городе страшное опустошение, во время которой даже в виду телесных очей летали стрелы с неба и грозили поразить всех до одного. Один воин в этом самом городе нашем поражен был той же язвой и помер. Тело его, по исшествии души, полежало бездыханным, но скоро возвратилась душа, и он рассказал, что с ним делалось. Многим тогда известно было, как говорил он, что видел мост, под которым протекала река, черная и туманная, испускающая несносный запах и мглу. Позади же моста был широкий зеленеющий луг, украшенный цветами пахучих трав, на котором виднелись собрания людей, одетых в белые одежды. Такой был приятный запах в этом месте, что самая приятность запаха насыщала живущих и гуляющих там. Были там различные жилища, наполненные светом; там же воздвигался удивительной красоты дом, который, по-видимому, строился из золотых кирпичей; но чей это был дом, он не мог узнать. На берегу упомянутой реки были жилища; в некоторые из них проникал смрад и мрак, исходящие из реки, а в других этого не было. На мосту было такого рода испытание: кто из нечестивых хотел перейти через него, тот падал в мрачную и смердящую реку; праведные же, на которых не было вины, свободно и безопасно переходили через него к прекрасным местам. Он признавался, что видел там и Петра, старейшину церковного чина, который умер четыре года назад; он был повешен вниз головой в страшных этих местах и скован тяжелыми железами. Когда он спросил, за что Петр так мучится, услышал то, что мы, знавшие его в церковном дому, припоминаем, зная его поступки. Именно сказано было: «За то он так мучится, что когда получал приказание наказать кого-нибудь, то наносил удары не столько из повиновения, сколько по страсти к жестокости». Что действительно так было, всякий знает, кто знал его. Там, рассказывал он, видел еще одного чужестранного пресвитера, который, подошедши к упомянутому мосту, перешел по нему с такою смелостью, с какою искренностью жил здесь. На том же мосту он узнал, как рассказывал, и Стефана, о котором мы выше говорили. Когда Стефан хотел перейти через мост, то нога его поскользнулась, и он спустился уже с моста до половины тела, как некоторые страшные люди, высунувшиеся из реки, стали тащить его за ноги вниз, а другие, одетые в белые одежды и благообразные видом мужи, – за плечи вверх. Во время самой борьбы, то есть когда добрые духи влекли его вверх, а злые вниз, сам видевший это возвратился в тело и не знал ничего, что далее происходило со Стефаном. Из этого происшествия со Стефаном можно понять, что в жизни его зло плоти боролось с делами милосердия. Тем, что его за ноги влекли вниз, а за плечи вверх, ясно показано, что он и милосердие любил, и не совсем противился порокам плоти, которые влекли его вниз. Но что возьмет в нем верх при этом испытании тайных помыслов, не известно ни нам, ни тому, кто видел и снова возвратился к жизни. Видно только, что Стефан и после того, как видел адские места и снова возвратился в тело, как я выше рассказывал, не совсем еще исправил свою жизнь, когда спустя много лет умер для новой борьбы между жизнью и смертью (вечною). Отсюда понятно и то, что показание адских мучений иным доставляет пользу, а другим обращается во вред: одни, видя зло, опасаются его, а другие тем строже осуждаются, что не хотели избегать виденных и известных уже мучений ада.

Петр. Что это значит, скажи, пожалуйста, что в прекрасных местах виден был чей-то дом, строившийся из золотых кирпичей? Смешно, мне кажется, поверить, что и в той жизни будем иметь нужду в таких металлах.

Глава 37

Что значит построение дома в прекрасных местах. О Деусдедите, дом которого, по видению, строился только в субботу, и о казни содомлян

Григорий. Кто так будет понимать, если имеет здравый смысл? Из показанного там ясно дается понять, что делает здесь тот, для кого строится там это жилище.

Кто заслужит здесь награду вечного света щедрыми милостынями, без сомнения, из золота построит там себе жилище. Скажу, что прежде ускользнуло из памяти: тот воин, который видел постройку, рассказывал, что золотые кирпичи для строения дома несли старцы и юноши, девы и отроки. Отсюда понятно, что те, которым здесь оказана была любовь, там являлись строителями дома (для милосердого).

Здесь подле нас жил благочестивый муж, по имени Деусдедит, который занимался шитьем обуви. О нем другой некто имел такое видение: строился для него дом, но строители дома являлись работающими в один только субботний день. После, исследуя подробно жизнь Деусдедита, имевший откровение нашел, что он имел обычай относить в субботний день в церковь блаженного Петра и раздавать нищим то, что из выработанного в прочие дни оставалось от пищи и одежды. Отсюда можно понять, что не напрасно дом его казался строящимся только в субботу.

Петр. Относительно сего предмета я достаточно вразумлен; но скажи, пожалуйста, почему смрадная мгла проникала в некоторые жилища, а некоторых не могла коснуться? А также что это за мост, что за река, которые умиравший видел?

Григорий. Из образных явлений мы можем, Петр, догадываться о заслугах лиц. Он видел праведных переходящими в прекрасные места через мост потому, что узкая врата, и тесный путь вводяй в живот (Мф. 7, 14). Внизу видел протекающую реку с дурным запахом потому, что ежедневно из сего мира стекает в преисподнюю нечистота плотских пороков. Смрадная мгла проникала в некоторые жилища, а до некоторых не могла коснуться: это значит, что много есть людей, которые совершают весьма многие добрые дела, однако ж прикасаются еще и к плотским порокам услаждением воображения. И весьма справедливо проникает смрадная мгла в жилища тех, которых услаждает здесь запах плоти. Почему и блаженный Иов, смотря на услаждение плотью под образом запаха, сказал о роскошном и сладострастном человеке следующие слова: сладость его червь (Иов. 24, 20 [с подлинника евр.]). Которые же совершенно сохраняют свое сердце от всякого услаждения плотью, в жилища тех, без сомнения, не проникает смрадный запах. Должно также заметить, что видел он смрадную мглу для вразумления, как плотские наслаждения помрачают ум преданного им человека до такой степени, что он не видит сияния истинного света, но чем ниже его наслаждения, тем большим мраком покрываются для него высшие предметы.

Петр. Можно ли доказать из свидетельства Святого Писания, что грехи плотских людей наказываются смрадным запахом?

Григорий. Можно. Из свидетельства книги Бытия знаем, что Господь одожди на Содом и Гоморр жупел, и огнь (Быт. 19, 24), чтобы жителей сих городов и огонь палил, и серный запах мучил. Они горели преступной любовью к тленной плоти, посему и погибли от пламени и смрада, дабы познали в своей казни, что преданы вечной смерти за услаждение зловонием своих страстей.

Петр. Признаюсь, что теперь не имею ничего возразить против того, в чем доселе сомневался.

Глава 38

О душах, которые, находясь еще в теле, видят часть будущих наказаний; об отроке Феодоре; о смерти Хрисаория и одного иконийского монаха

Должно знать и то, что иногда души, находясь еще в телах, видят часть наказаний, назначенных для душ. Это бывает с некоторыми из них иногда для собственного их назидания, иногда для назидания слышавших. В мой монастырь поступил вслед за братом своим, более по необходимости, нежели по воле, один весьма неспокойный отрок по имени Феодор, о котором, помнится, я рассказывал народу в беседах. Ему тяжело было, если кто говорил что-нибудь о его спасении, потому что он не только не мог делать доброго, но и слышать о нем. Феодор клятвою, гневом и насмешками свидетельствовал, что никогда не желал вести святой монашеской жизни. Во время язвы, которая истребила значительную часть народонаселения сего города, он заболел и приблизился к смерти. При последнем уже издыхании Феодора сошлись братия сопровождать молитвою исход его. Тело стало уже холодеть в конечностях, и в одной только груди сохранялась его жизненная теплота. Братия тем ревностнее начали молиться, чем яснее видели близкий конец его. Вдруг он закричал к предстоящим братиям, громким голосом прервав их молитву: «Отойдите, отойдите; я отдан на съедение дракону, но он не может пожрать меня по причине вашего присутствия. Голову мою он проглотил уже; дайте ему место, чтобы не мучил меня более, но сделал со мной, что хочет. Если я отдан ему для пожрания, то зачем из-за вас терплю замедление?» Тогда братия стали говорить ему: «Что это ты говоришь, брат? Положи на себе знамение святого креста». С великим криком отвечал он: «Хочу перекреститься, но чешуя дракона препятствует мне». Услышав об этом, братия простерлись на землю со слезами и стали еще усерднее молиться об его избавлении. Вдруг больному сделалось получше, и он воскликнул громким голосом: «Благодарение Богу! Дракон, намеревавшийся пожрать меня, бежал. Отгоняемый вашими молитвами, он не мог стоять здесь. Молитесь только за мои грехи, потому что я готов раскаяться и совсем оставить мирскую жизнь». Таким образом, человек, который, как сказано было, стал уже холодеть в конечностях своего тела, сохраненный для жизни, всем сердцем обратился к Богу; после того, изменив свои мысли, он долго подвизался с сокрушением сердца, и тогда только душа его разрешилась от тела.

Напротив, Хрисаорий, как рассказывал о нем Проб, о котором я уже выше упоминал, был человек в этом мире весьма богатый, но столько же обладавший пороками, сколько имуществом, надменный и гордый, преданный пожеланиям своей плоти, корыстолюбивый и жадный к приобретению богатства. Но Господь определил положить конец таким порокам его и поразил его телесной болезнью. Хрисаорий приблизился к смерти и перед тем самым временем, как душе выйти из тела, открытыми глазами увидел черных и страшных духов, которые стояли перед ним и готовы были схватить душу его и отвести в адскую темницу. Он затрепетал, побледнел, громко стал просить отсрочки и странным и смущенным голосом звал сына своего Максима, которого я, будучи уже в монашестве, видел монахом: «Максим, беги, я тебе никогда не делал ничего худого, поддержи меня своею верой». Встревоженный Максим тотчас прибежал; собралось и все семейство с плачем и трепетом. Злых духов, от которых он так сильно страдал, домашние не могли видеть, но узнали о присутствии их из смущения больного, бледности и трепета. Со страха от их черных лиц Хрисаорий обращался на постели туда и сюда; лежал на левом боку и не мог не видеть их; поворачивался к стене, и там они были. Стесненный ими до чрезвычайности, он отчаялся уже в своем освобождении от них и стал громким голосом кричать: «Отсрочку хоть до утра! Хоть до утра!» Но во время самого этого крика душа его была взята из тела. Из этого очевидно, что ему было такое видение не для него, а для нас, чтобы видение его принесло пользу нам, которых ожидает еще долготерпение Божие. Ибо какую пользу принесло ему то, что он видел перед смертью мрачных духов и просил отсрочки, когда не получил отсрочки, которой просил?

Есть у нас еще Афанасий, пресвитер исаврийский, который рассказывает страшное событие, случившееся в то время, когда он был еще в Иконии. Есть там монастырь, говорит он, называемый монастырем Галатов, в котором один монах пользовался большим почетом у других. По наружности он был доброго поведения и казался благочестивым во всех своих действиях; но на самом деле жил совсем не так, как казалось. Это показал конец его жизни. Пред братией он являлся постящимся, но имел обыкновение есть тайно; братия вовсе не знали за ним такого порока. От приключившейся болезни тела он приблизился к смерти. При самом конце своей жизни он позвал к себе всех братий, живших в монастыре. Братия надеялись услышать что-нибудь великое и утешительное от такого, по их мнению, великого умирающего мужа. Но в смущении и трепете он должен был сознаться, какому врагу предан при смерти. Умирающий говорил: «Когда вы думали, что я пощусь вместе с вами, я тайно ел и вот теперь предан дракону для пожрания, который хвостом своим опутал мои колена и ноги, а голову свою всунул в мой рот и высасывает из меня душу». С этими словами он умер. Дракон, которого он видел, не ждал, пока он освободится от него покаянием. Очевидно, он имел видение только для пользы слушателей; он не избежал врага, которому так явно был предан.

Глава 40⁽²⁷⁾

О душе диакона Пасхазия

Когда я был еще юношей и в мирской одежде, то слышал рассказ от старших и знающих людей, что Пасхазий, диакон нашего апостольского седалища, от которого есть у нас книги о Святом Духе, исполненные света и истины, был человек удивительной святости, преданный делам милосердия, питатель нищих до пренебрежения к себе самому. Пасхазий в том споре, который вели с горячей ревностью верующие относительно Симмаха и Лаврентия, избранных на первосвятительский престол, держал сторону последнего. Побежденный единодушным сопротивлением других, он, однако ж, до конца жизни остался при своем мнении, любил и предпочитал Лаврентия, которого суд епископов не удостоил предстоятельства над Церковью. Так он и умер во время управления апостольским престолом первосвятителем Симмахом. Когда несли тело Пасхазия для погребения, то один беснующийся прикоснулся к покрову, положенному на гроб, и тотчас получил исцеление. Спустя много времени Герману, епископу Капуи, о котором я выше упоминал, врачи присоветовали для излечения болезни мыться в ангулянских купальнях. Вошедши в купальни, он увидел упомянутого диакона Пасхазия, который стоял тут и прислуживал. Герман чрезвычайно изумился его присутствию и спросил, что тут делает такой муж. Пасхазий отвечал ему: «Не за другую какую вину я поставлен в этом месте наказания, а только за то, что держал сторону Лаврентия против Симмаха. Но прошу тебя, помолись за меня Господу; а что принята будет молитва твоя, узнаешь, когда, пришедши сюда снова, не найдешь меня здесь». Святой муж Герман с сокрушением сердца молился о нем и спустя несколько дней, пришедши снова в купальни, уже не нашел в них диакона Пасхазия. Он мог очиститься по смерти от греха своего, потому что погрешал не по злобе, а по заблуждению. Должно, однако ж, верить, что своим милосердием к бедным Пасхазий заслужил возможность получить прощение тогда, когда уже ничего не мог делать.

Петр. Почему это, скажи, пожалуйста, в последнее время открывается столь многое о душах, чего прежде не было известно, так что с этими откровениями и указаниями, по-видимому, открывается перед нами будущий мир?

Глава 41

Почему в последнее время открывается столь многое о душах, что прежде не было известно?

Григорий. Это правда. Чем более настоящий век приближается к концу, тем ближе становится будущий век и открывается в более ясных знамениях. Если в настоящем веке мы не видим взаимных помышлений друг друга, а в будущем станем смотреть в сердца друг другу, то чем назвать настоящий век, как не ночью, и будущий, как не днем? Но как с окончанием ночи и наступлением дня, пред восходом солнца, тьма некоторым образом смешана со светом, доколе остатки предшествующей ночи не будут совершенно поглощены светом следующего за ней дня, так и в то время, когда запад сего мира смешается с востоком будущего, самые остатки тьмы сего мира исчезнут от соединения со светом мира духовного. Посему хотя многое познаем мы из принадлежащего к тому миру, однако не совсем ясно постигаем; потому что видим то как бы в некотором рассвете пред восходом солнца.

Петр. Мне нравится, что говоришь ты. Но относительно Пасхазия, такого святого мужа, невольно возникает вопрос: каким образом отведен был по смерти на место наказания такой муж, покров которого, положенный на одре, имел силу отогнать злого духа от бесноватого?

Григорий. В этом деле можно познать, как многоразлично домостроительство всемогущего Бога. Своим судом Он определил: Пасхазий, такой святой муж, потерпел несколько времени наказание за то, в чем погрешал, и в то же время чрез свое тело по смерти творил чудеса пред глазами людей, которые знали благочестивые дела, совершаемые им до смерти, дабы и те, которые видели его добрые дела, поняли достоинство его милосердия, и он сам не остался без наказания за вину, которую не считал виною и потому не омыл слезами.

Петр. Взвешиваю слова твои и побуждаюсь твоим доводом страшиться не только тех грехов, которые знаю, но и тех, которых не понимаю. Но скажи, пожалуйста, так как несколько выше была речь о местах адских мучений, где мы должны полагать ад, на этой земле или под землей?

Глава 42

Где должно полагать ад?

Григорий. Не дерзаю неосмотрительно сказать об этом предмете ничего определенного. Некоторые полагали ад на какой-нибудь части земли, а другие думают, что он находится под землей. Однако ж должно заметить, что если мы потому называем ад преисподнею, что он находится внизу, то ад по отношению к земле будет то же, что земля по отношению к небу. Поэтому, может быть, и псалмопевец говорит: Избавил еси душу мою от ада преисподнейшаго (Пс. 85, 13), чтобы показать, что земля есть как бы верхний ад, а под землей находится ад преисподнейший. С этим мнением согласны и слова Иоанна, когда он говорит, что видел книгу, запечатанную семью печатями, и никто не нашелся достойным – ни на небе, ни на земле, ни под землею – раскрыть книгу и сломить ее печати; и аз плакахся горько, прибавляет он (см. Откр. 5, 4). Впрочем, далее он говорит, что книгу раскрыл Лев от колена Иудова. Что разумеется под этой книгой, как не Святое Писание? Ее раскрыл один наш Искупитель, Который воплощением, смертью, воскресением и вознесением открыл все тайны, заключенные в Святом Писании. И никто на небе не мог открыть книгу, то есть ни Ангелы, никто на земле, то есть ни люди, живущие еще в теле, никто под землей, то есть ни души, вышедшие из тела, – никто, кроме Господа, не мог открыть нам тайн Святого Писания. Когда же говорится, что никто под землей не нашелся достойным раскрыть книгу, то я не нахожу ничего противного слову Божию полагать ад под землей.

Петр. Скажи, пожалуйста, один ли геенский огонь или, сколько различных грехов, столько и различных огней приготовлено?

Глава 43

Один геенский огонь или несколько различных?

Григорий. Хотя один геенский огонь, но не всех грешников будет жечь одинаковым образом. Каждый по степени вины терпит там наказание. Как в здешнем мире многие живут под одним солнцем и, однако, не одинаково чувствуют теплоту солнца: один более согревается, а другой менее – так и там: в одном огне не для всех одинаковые степени мучения. Что здесь производит различие тел, то там производит различие грехов: хотя огонь один для всех грешников, но не одинаково будет жечь каждого из них.

Петр. Скажи еще, неужели вечно будут гореть те, которые однажды будут ввержены туда?

Глава 44

Всегда ли будут гореть грешники, вверженные в геенну огненную?

Григорий. Очевидно и несомненно истинно то, что как не будет конца блаженству добрых, так не будет конца и мучению злых. Ибо Сама Истина говорит: идут сии в муку вечную, праведницы же в живот вечный (Мф. 25, 46); и если справедливо то, что Бог обещает, то, без сомнения, не будет ложно то, чем угрожает.

Петр. А что, если кто скажет: «Бог только для того угрожает грешникам вечным мучением, чтоб удержать их от совершения грехов»?

Григорий. Если ложно то, чем Бог угрожал для удержания грешников от беззаконий, ложно также и то, что Он обещал для возбуждения к праведности. Но кто, кроме безумного, осмелится сказать это? И если Он угрожал тем, чего не исполнит, то, прежде нежели захотим признать Его милосердым, должны будем назвать Его (что страшно и сказать) лживым.

Петр. Желал бы я знать, как согласить с правосудием то, что за вину, имевшую конец, будут терпеть бесконечное наказание?

Григорий. Справедливо было бы недоумение, если бы раздраженный Судия рассматривал не сердца людей, а одни дела. Нечестивые потому имели конец грехов, что имели конец жизни. Они желали бы, если бы могли, жить без конца, чтоб иметь возможность грешить без конца. Те, которые никогда не перестают грешить во время своей жизни, показывают, что они желают всегда жить во грехе. Следовательно, великая справедливость со стороны Судии, что вечно будут наказываемы те, которые в сей жизни никогда не хотели отстать от греха.

Петр. Но ни одного верного раба правдивый господин не судит с излишнею строгостью и лукавого раба повелевает бить только для того, чтоб исправить его пороки: ему наносятся удары в надежде исправления. Если же нечестивые, преданные геенскому огню, не достигнут исправления, то с какой целью будут вечно гореть?

Григорий. Всемогущий Бог как Милосердый управляет добрыми людьми без жестокости; но как Правосудный не перестанет вечно наказывать нечестивых. Впрочем, нечестивые люди, определенные на вечные мучения, хотя наказываются за свое нечестие, будут гореть и с другою некоторою целью. Все праведники увидят и блаженство в Боге, которое получат, и мучения грешников, которых избежали. И чем яснее увидят они вечное наказание за грехи, которые победили при помощи Божией, тем более будут сознавать себя вечными должниками Божественной благодати.

Петр. Как же мы будем считать святыми людей, которые не будут молиться за врагов своих, видя их в огне, когда сказано: молитеся за творящих вам напасть (Мф. 5, 44)?

Григорий. За врагов своих молятся в то время, когда могут обратить их сердца к плодотворному покаянию и спасти сим обращением. Ибо о чем другом должно молиться за врагов своих, как не о том, по завещанию апостола, еда како даст им Бог покаяние в разум истины, и возникнут от диавольския сети, живи уловлени от него в свою его волю (2 Тим. 2, 25–26)? Как же тогда молиться за грешников, когда они уже никоим образом не будут в состоянии переменить свое нечестие на дела правды? Значит, причина, почему тогда не будут молиться за людей, осужденных на вечный огонь, та же, какая и теперь причина того, что не молятся за диавола и ангелов его, присужденных к вечному наказанию. Какая и ныне причина того, что святые люди не молятся за умерших людей, неверных и нечестивых, как не та, что узнали о них как об осужденных на вечное наказание и потому не хотят приносить тщетную молитву пред лицом Праведного Судии? Если же ныне живущие праведники не сострадают умершим и осужденным нечестивцам, когда сами сознают нечто достойное осуждения в своей плоти, тем строже будут смотреть на мучения нечестивых тогда, когда, свободные от всякой тленной страсти, еще тверже и полнее усвоят себе святость. Судное решение, принадлежащее Правосуднейшему Судии, так согласно с их духом, что решительно не позволяет им ни в чем различествовать от определений Его вечной правды.

Петр. Ничего не нахожу сказать против ясного довода. Но теперь следующий вопрос занимает мой ум: каким образом душа называется бессмертною, когда известно, что она осуждается на смерть в вечном огне?

Глава 45

Каким образом душа называется бессмертною, когда известно, что она осуждается на смерть?

Как два смысла имеет слово «жизнь», так два же смысла имеет и слово «смерть». Иное дело, когда мы живем в Боге, и иное дело, когда мы живем просто как сотворенные или рожденные на свет; то есть иное дело жить блаженно, иное дело существовать, иметь бытие. Поэтому душа может быть названа смертною и бессмертною. Смертна душа, когда теряет блаженную жизнь; бессмертна, потому что никогда не перестает иметь бытие, не может потерять жизни, свойственной ее природе, и если притом не будет осуждена на вечную смерть. Подверженная осуждению, она теряет блаженную жизнь, но не лишается бытия. Отсюда следует, что она претерпевает смерть без смерти, лишение без лишения, конец без конца, дабы и смерть ее была бессмертна, и лишение неоскудевающее, и конец бесконечный.

Петр. Кто при смерти не устрашится столь неизъяснимого суда, каковы бы ни были дела его, когда хотя и знает, что делает, но не знает, как подробно будут разбираемы его дела?

Глава 46

Об одном святом муже, который трепетал при смерти

Григорий. Действительно так, Петр, как ты утверждаешь. Но самый этот страх уже очищает исходящие души праведников, как доказывает рассказ об одном святом муже, часто слышанный тобою вместе со мной. Он сильно трепетал при смерти, но после смерти явился ученикам в белой одежде и тем показал, как светло принят был там.

Глава 47

О том, что некоторых откровения укрепляют против страха смерти; также о монахах Антонии, Меруле и Иоанне

Иногда всемогущий Бог предварительно укрепляет трепетные умы некоторыми откровениями, чтобы не страшились смерти. Со мной жил в монастыре один брат по имени Антоний, который многими ежедневными слезами выражал жажду к радостям небесного отечества. Когда он с особенным старанием и с великою жаждою изучал Святое Писание, то искал в нем не предметов для познаний, но слез для сердечного сокрушения, дабы возбужденный ими ум распалялся и, оставляя земное, летел созерцанием в страну небесного отечества. Ему сказано было в ночном видении: «Будь готов и отправляйся в путь по повелению Господню». Когда же он сказал, что не имеет нужного для путешествия, тотчас получил ответ: «Если дело идет о грехах твоих, то они отпущены». Однако ж он находился еще в великом страхе после первого извещения о смерти; а на другую ночь получил новое откровение в тех же словах. Спустя пять дней он заболел и умер среди всех братий, молящихся и плачущих.

Был и другой брат в том же монастыре, по имени Мерул; он постоянно плакал и молился; псалмопение почти никогда не переставало исходить из уст его, исключая разве время принятия пищи и сна… Ему было такое ночное видение: спускался с неба на его голову венок из белых цветов. Вскоре после сего он заболел и умер с ясным и спокойным духом. Спустя четырнадцать лет, когда нынешний настоятель монастыря Петр захотел сделать себе могилу подле его гроба, то, по словам его, из могилы Мерула истекло такое благоухание, как будто там собраны были благоухания всех цветов. Отсюда ясно стало, что истинно было ночное видение его.

В этом же монастыре был некто другой, по имени Иоанн, юноша с большими природными дарованиями, который превосходил свои лета рассудительностью, смирением, приятным обхождением и подвижничеством. Когда он сделался болен и близок был к смерти, в ночном видении явился ему некоторый старец, ударил его лозой и сказал: «Вставай, ты не умрешь от этой болезни, но будь готов, потому что недолго будешь трудиться здесь». После сего он тотчас выздоровел, хотя врачи отчаивались уже в его жизни. Он рассказал свое видение и еще два года предавался не по летам своим, как я сказал, служению Богу. За три года пред сим умер один брат и погребен был нами на кладбище монастыря. Когда мы вышли с кладбища, Иоанн, как после сам рассказывал, бледный и дрожащий, остался там после нашего ухода и позван был из могилы умершим братом. Этот голос послужил для него известием о близкой кончине. Спустя десять дней он разрешился от уз плоти, изнуренный болезнию.

Петр. Желал бы я знать, должно ли наблюдать за тем, что представляется в ночных видениях?

Глава 48

Должно ли наблюдать за сновидениями и скольких родов бывают сны?

Григорий. Должно знать, Петр, что от шести причин входят в душу образы сновидений. Иногда сны рождаются от полноты желудка, иногда от пустоты его, иногда от наваждения (диавольского), иногда от размышления и наваждения вместе, иногда от откровения, иногда от размышления и откровения вместе. Сновидения двух первых родов мы знаем по опыту; а примеры сновидений остальных четырех родов находим в книгах Святого Писания. Если бы не случались часто сновидения от наваждения тайного врага, то премудрый муж никогда бы не указал на это словами: многих бо прельстиша сония, и отпадоша надеющеся на ня (Сир. 34, 7). Также: не ворожите, не гадайте по снам (Лев. 19, 26 [по Вульгате – латинскому переводу Библии]). Этими словами ясно показывается, что должно отвращаться сновидений, которые соединяются с гаданиями. Опять, если бы сны не происходили иногда от размышления и наваждения вместе, то не сказал бы премудрый муж: приходит соние во множестве попечения (Еккл. 5, 2). Если бы сны не рождались иногда от тайных откровений, то Иосиф не видел бы во сне своего превознесения пред братьями (см. Быт. 37); и Ангел не внушил бы во сне обручнику Марии бежать в Египет, взявши Младенца (см. Мф. 2). Опять, если бы иногда не происходили сны от размышления и откровения вместе, то пророк Даниил, рассуждая о сновидении Навуходоносора, не полагал бы основания ему в размышлении: помышления твоя на ложи твоем взыдоша, чесому подобает быти по сих, и открываяй тайны яви тебе, имже подобает быти (Дан. 2, 29), и несколько ниже: Ты, царю, видел еси: и се, тело едино, велие тело оно, и обличие его высоко, стоящо пред лицем твоим (Дан. 2, 31) и прочее. Итак, когда Даниил с благоговением рассматривает сон и значение его и объясняет, из какого размышления произошел он, то ясно показывает, что сновидения весьма часто бывают от размышления и откровения вместе. Но если сны отличаются такою разнородностию, то, очевидно, тем менее должно верить им, чем труднее понять, из какого источника они происходят. Впрочем, святые мужи в наваждениях и откровениях некоторым внутренним чувством различают самый голос и образ видений, так что узнают, что воспринимают от доброго духа и что претерпевают от наваждения диавольского. Если ум не будет осторожен в отношении к снам, то чрез духа-обольстителя впадет во многие мечтания: он имеет обыкновение предсказывать много истинного, чтобы после опутать душу какой-нибудь ложью.

Глава 49

Об одном муже, которому во сне была обещана продолжительная жизнь, но в скором времени прервана смертию

Это недавно случилось, как известно, с одним из наших граждан, который слишком доверял снам. Ему во сне обещана была продолжительная жизнь. Когда же он собрал много богатства для провождения продолжительной жизни, так внезапно помер, что оставил все имение нетронутым, а сам не понес с собой никакого доброго дела.

Глава 50

Полезно ли для душ, если тела умерших будут погребены в церкви?

Петр. Помню, кто он был. Но рассмотрим, что начали. Приносит ли какую-нибудь пользу душам, если тела умерших будут погребены в церкви?

Григорий. Тем из умерших полезно, когда погребают их в церкви, которые не отягощены важными грехами, потому что родственники их каждодневно собираются в эти священные места и, взирая на гробницы их, вспоминают о них и молятся за них ко Господу. Напротив, если полагаются в церквах тела таких людей, которые отягощены важными грехами, то не только не получают они отпущения грехов, но навлекают на себя еще большее осуждение. Чтобы яснее показать это, мы кратко расскажем происшествие, случившееся в наши дни.

Глава 51

Об одной монахине, погребенной в церкви святого Лаврентия, половина тела которой явилась в видении сожженною

Муж достопочтенной жизни Феликс, епископ Портуенский, рожденный и воспитанный в Сабинской области, рассказывал об одной монахине, жившей в том месте, которая хотя предавалась воздержанию плоти, но не удерживала язык от дерзости и пустословия. Она померла и погребена была в церкви. В ту же ночь сторож той церкви видел в откровении, как она, приведенная к святому алтарю, рассечена была на две части, из коих одна часть сожжена была огнем, а другая осталась в целости. Вставши утром, он рассказал об этом братиям и захотел показать место, на котором она была сожжена огнем. На мраморе пред алтарем так отпечатлелось горение пламени, как будто эта женщина была сожжена там вещественным огнем. Таким видением ясно дается понять, что священные места не помогают избежать суда после смерти тем, которым грехи не будут отпущены.

Глава 52

О погребении патриция Валериана

Мы знаем, каким достоинством и правдивостию отличается именитый муж Иоанн, наместник префектов в Риме. Он рассказывал мне о патриции Валериане, умершем в городе Бриксе. Епископ этого города, приняв плату, отвел в церкви место для погребения его тела. Валериан до самой смерти своей вел рассеянную и греховную жизнь, не заботился об очищении своих пороков. В самую ночь погребения его блаженный мученик Фавстин, в церкви которого было погребено его тело, явился церковному сторожу и сказал: «Иди и скажи епископу, чтобы он выбросил смрадное тело, которое здесь положил; если же не сделает этого, сам умрет в тридцатый день». Сторож побоялся сказать епископу об этом видении даже и после вторичного напоминания. В тридцатый же день епископ, совершенно здоровый и невредимый, легши вечером в постель, поражен был внезапною смертью.

Глава 53

О теле Валентина, вынесенном из церкви после погребения

Жив еще и теперь достоуважаемый брат Венантий, епископ Лунийский, и именитый Ливерий, муж благороднейший и достойнейший доверия. Они рассказывают об известном им событии, случившемся в Генуе, при котором, по их свидетельству, были их слуги. Там, говорят они, умер Валентин, адвокат церкви Медиоланской, человек весьма легкомысленный и подверженный всем слабостям. Тело его погребено было в церкви блаженного мученика Сира. В полночь послышались в этой церкви голоса, как будто кого насильно гнали из нее или тащили вон. Сторожа церковные сбежались на эти голоса и увидели двух страшных духов, которые связали путами ноги этого Валентина и тащили его вон; он громко кричал и рвался. Устрашенные сторожа возвратились на свои места. Открывши утром гроб, в котором положен был Валентин, они не нашли его тела; стали искать около церкви, куда бы оно было брошено, и наконец нашли в другом гробе, со связанными еще ногами, так как духи тащили его из церкви. Из этого события пойми, Петр, что если обремененные тяжкими грехами заставляют похоронить себя в священном месте, то будут судимы еще за свою дерзость; священные места их не очищают, а безрассудная гордость подвергает еще большему осуждению.

Глава 54

О теле красильщика, погребенном в церкви и после не найденном

Многие из красильщиков, живущих здесь, свидетельствуют, что случилось в этом городе. Один лучший мастер по их ремеслу умер и погребен был своей женой в церкви блаженного мученика Януария, подле ворот святого Лаврентия. В следующую ночь церковный сторож услышал, как из его гроба начал кричать дух его: «Горю, горю». Долго он слушал этот крик и потом известил о нем жену умершего. Жена красильщика, желая узнать, в каком состоянии находилось тело, о котором душа его так вопияла, послала людей того же ремесла, чтоб они ближе посмотрели. Они открыли гроб и вовсе не нашли тела умершего, как будто его и не полагали в этом гробе, хотя одежды оказались нетронутыми и доселе еще хранятся в этой церкви во свидетельство такого события. Отсюда можно понять, какому осуждению подверглась душа его, если и тело выброшено из церкви. Итак, какую пользу приносят недостойно погребенным священные места, если тела их по Божественной воле извергаются из этих священных мест?

Глава 55

Что может принести пользу душам умерших? О пресвитере Центумцелленском и о душе монаха Иуста

Петр. Итак, что же может принести пользу душам умерших?

Григорий. Если грехи не очень важны и могут быть отпущены после смерти, то много помогает душам и после смерти священное приношение Спасительной Жертвы, так что иногда сами души умерших испрашивают ее. Вышеупомянутый епископ Феликс слышал рассказ от одного пресвитера достопочтенной жизни, который назад тому два года был еще жив, жил в округе города Центумцеллы и был настоятелем церкви блаженного Иоанна, построенной на месте, называемом Таврания. Этот пресвитер, по требованию телесной болезни, имел обыкновение купаться в том месте, где теплые воды производят особенно сильное испарение. Вошедши однажды туда, он нашел некоторого неизвестного мужа, готового к услугам. Незнакомец снял обувь с ног его, принял одежды, по выходе из купальни предложил полотенце и все услуги оказывал с великою предупредительностью. Так как часто бывало это, то пресвитер, однажды собираясь идти в купальни, стал рассуждать с собой: «Я не должен остаться неблагодарным тому человеку, который обыкновенно с таким усердием прислуживает мне при омовениях: необходимо отнести ему что-нибудь в подарок»; потом взял с собой две просфоры и понес. Как только пришел он на место, тотчас нашел того человека и по обыкновению во всем воспользовался его услугами. Итак, он вымылся и, когда уже одетый хотел выйти, взял принесенные с собой просфоры и предложил вместо благословения услуживавшему ему человеку, прося, чтоб он благосклонно принял подносимый ему дар любви. Незнакомец жалобно и со слезами ответил пресвитеру: «Для чего даешь их мне, отче? Это святой хлеб, я не могу вкушать его. Ты видишь пред собой бывшего некогда владельца этого места, но за грехи мои я осужден на служение здесь после смерти. Если же хочешь наградить меня, принеси этот хлеб за грехи мои в жертву всемогущему Богу. И когда придешь сюда мыться и не найдешь меня, знай, что молитва твоя услышана Богом». С этими словами он исчез, и казавшийся человеком, сделавшись невидимым, дал знать, что он дух. Пресвитер же целую неделю молился за него со слезами, ежедневно приносил Спасительную Жертву и, возвратившись после того в купальни, уже не нашел его. Отсюда видно, сколь полезно душам приношение Бескровной Жертвы, когда сами духи умерших просят ее от живущих и указывают признаки, свидетельствующие о разрешении чрез нее от грехов.

Нельзя, думаю, умолчать и о том, что случилось, помнится, за три года пред сим в моем монастыре. Один монах по имени Иуст хорошо знал врачебную науку; он обыкновенно услуживал мне, когда я жил в монастыре, и внимательно лечил меня в непрестанных моих болезнях. Когда же сам он впал в болезнь и приблизился к смерти, то ему прислуживал в болезни родной брат по имени Копиоз, который теперь добывает себе содержание врачебной же наукой. Когда упомянутый Иуст почувствовал, что близок уже к смерти, то сказал брату своему Копиозу, что имеет три скрытых золотых монеты. Это не могло укрыться от братий. Тщательно разыскивая и внимательно пересматривая все его лекарства, они нашли три золотые монеты, скрытые в лекарстве. Когда меня известили о таком грехе брата, жившего вместе с нами, я не мог равнодушно перенести сего, потому что в нашем монастыре было всегдашним правилом, чтобы все братия жили общиною, чтобы в частности никому из них не позволялось иметь ничего собственного. Сильно огорченный, я стал размышлять, что делать: молиться ли за очищение греха брата или показать живущим братиям пример строгости? Я позвал к себе Прециоза, наместника монастыря, и сказал: «Иди и не вели никому из братий подходить к умирающему, чтобы ни из чьих уст не получил он слова утешения; когда же, чувствуя близость смерти, станет звать братий, пусть скажет ему родной его брат, что все братия презрели его за золотые монеты, которые он скрыл, чтобы по крайней мере во время смерти сокрушение о преступлении проникло в его душу и очистило ее от греха, им сделанного. А когда умрет, тело его не погребайте вместе с телами братий, но выкопайте в какой-нибудь навозной куче яму, бросьте в нее тело его и там положите на него три золотые монеты, им оставленные, восклицая в один голос: сребро твое с тобою да будет в погибель (Деян. 8, 20); и потом закопайте его». Этими распоряжениями я желал принести двоякую пользу – и умирающему, и живущим братиям, чтоб и его горечь смерти сделала свободным от вины, и братиям такой приговор над корыстолюбием воспрепятствовал впасть в подобный грех. Так и случилось. Когда этот монах приблизился к смерти и тоскливо звал братий, чтобы поручить себя их молитвам, а никто из братий не хотел подойти и говорить с ним, тогда родной брат его объяснил, за что он всеми был оставлен. Он тотчас сильно воздохнул о грехе своем и в этом состоянии сокрушения помер. Потом погребен был, как я приказал. Все братия, устрашенные таким приговором над ним, стали каждый выносить наружу самые ничтожные и дешевые вещи, которые им обыкновенно всегда позволялось иметь, и страшились оставить у себя что-нибудь такое, за что бы могли быть осуждены. Когда же прошло по смерти его тридцать дней, душа моя стала сокрушаться об умершем брате, с сильною скорбию размышлять о наказании его и изыскивать средство избавить его от мучений. Тогда я опять позвал к себе того же Прециоза, наместника нашего монастыря, и с печалью сказал: «Давно уже умерший брат наш страдает в огне; мы должны оказать ему любовь и постараться, сколько можем, избавить его от мучений. Иди и с нынешнего же дня тридцать дней сряду совершай за него жертвоприношение, не опуская ни одного дня, в который бы не была принесена за его освобождение Спасительная Жертва». Он тотчас пошел и стал исполнять приказание. В заботах о других делах мы и не считали проходящих дней; вдруг в одну ночь умерший брат явился в сновидении родному брату своему Копиозу. Увидев его, Копиоз спросил: «Что, брат, в каком ты находишься состоянии?» Умерший отвечал ему: «Доселе мне было худо, но теперь уже хорошо, потому что сегодня я приобщился». Копиоз пошел и немедленно рассказал об этом братиям в монастыре. Братия тщательно сосчитали дни, оказался тот самый день, в который совершено было тридцатое жертвоприношение за умершего. И Копиоз не знал, что делалось ради спасения умершего брата, и братия не знали, какое видение было Копиозу; в одно и то же время он узнает, что делали братия, а они узнают, что видел Копиоз; из такого согласия видения и жертвоприношения ясно видно, что умерший брат избавлен был от мучений посредством Спасительной Жертвы.

Петр. Удивительные и весьма утешительные рассказы я выслушиваю.

Глава 56

О жизни и смерти Кассия, епископа Нарнского

Григорий. Чтобы не пришли у нас в забвение слова умерших, их подтверждают дела живых. Епископ Нарнский Кассий, муж достопочтенной жизни, имел обыкновение ежедневно совершать жертвоприношение Богу и проливал слезы во время самого священнодействия Евхаристии. Чрез видение одного своего пресвитера он получил следующую заповедь: «Делай, что делаешь; совершай, что совершаешь; да не престанет нога твоя, да не престанет рука твоя; в праздник апостолов ты придешь ко мне, и воздам тебе твою награду». Спустя семь лет он умер в самый праздник святых апостолов, когда совершил Божественную литургию и приобщился Святых Таин.

Глава 57

О некотором муже, взятом в плен врагами, оковы которого спадали в час жертвоприношения за него; и о кормщике Вараке, спасшемся от кораблекрушения посредством Спасительной Жертвы

Мы слышали еще, как некто взят был в плен неприятелями и заключен в оковы. Жена его в известные дни имела обыкновение делать жертвоприношение за него. Спустя много времени он возвратился к супруге и рассказал, что в некоторые дни спадали с него оковы; она узнала, что это было именно в те дни, в которые она делала жертвоприношение за него. Это подтверждается и другим событием, случившимся за семь лет пред сим. Верные и благочестивые мужи рассказывали мне и теперь свидетельствуют, что когда Агафон, епископ Панормский, отправился в Рим по приказанию блаженной памяти предшественника моего, то перенес жестокую бурю, так что отчаивался спастись от такого движения волн. Кормщик его, по имени Варак, который ныне исполняет должность клирика в той же церкви, позади корабля управлял лодкой. Веревка порвалась, и он вдруг исчез в волнах вместе с лодкой, которой правил. А корабль, на котором находился епископ, после многих опасностей прибит был волнами к острову Устике. Когда же на третий день епископ в одной стороне моря увидел появившегося в лодке кормщика, который оторван был от его корабля, то в сильной скорби почел его умершим и сделал то, что может принести пользу умершему, — повелел совершить за спасение души его приношение Спасительной Жертвы всемогущему Богу. По совершении жертвоприношения корабль был приготовлен и поплыл в Италию. Приплывши в римский порт, епископ нашел там кормщика, которого считал погибшим. От нежданной радости он пришел в восторг и стал расспрашивать кормщика, каким образом он мог жить на море столько дней и при такой опасности. Кормщик рассказал, сколько плавал он в бурных волнах на лодке, которою правил, как плавал в ней, когда она была наполнена водой, и как сидел на нижней части лодки, когда она перевертывалась; и потом по порядку рассказал, как спасло его Божественное Провидение, когда он, проведши таким образом несколько дней и ночей сряду, совершенно уже истощился в своих силах от голода и труда. И доныне еще рассказывает он следующее: «В борьбе с волнами я ослабел; вдруг голова моя до того отяжелела, что не чувствовала, бодрствовал я или спал; и вот, когда я находился среди моря, явился некто и подал мне хлеб для утоления голода. Как только я съел его, вновь получил силы. Недалеко позади плыл корабль, который спас меня от опасной бури и привез на берег». Услышав это, епископ спросил о дне и нашел, что спасение случилось именно в тот день, в который пресвитер острова Устики приносил за него Бескровную Жертву всемогушему Богу.

Петр. То, что рассказываешь, я слышал и сам, когда был в Сицилии.

Григорий. Я верю, что так явно делается с живыми и не знающими для того, чтобы показать всем совершающим приношение Бескровной Жертвы и не знающим ее силы, какую она может доставлять пользу в разрешении от грехов и умершим, если только грехи не будут неразрешимыми. Но должно знать, что Святая Жертва приносит пользу только тем умершим, которые в здешней жизни заслужили, чтобы по смерти помогали им добрые дела, совершаемые за них здесь другими.

Глава 58

О силе и тайне Спасительной Жертвы

Между тем всегда должно так размышлять, что безопаснее делать добро самому еще при жизни, нежели надеяться делать его чрез других по смерти. Блаженнее отойти из сего мира свободным, нежели искать свободы, когда свяжут. Посему чем яснее видим истощание настоящего века, тем более должны презирать его всею душою, делать ежедневное жертвоприношение слез Богу, приносить каждый день Жертву Тела и Крови Христовых. Ибо одна эта Жертва спасает душу от вечной погибели; она таинственно возобновляет для нас смерть Единородного, Который, воста от мертвых, к тому уже не умирает: смерть Им ктому не обладает (Рим. 6, 9), однако ж, будучи бессмертным и нетленным в Самом Себе, снова закалается для нас в Таинстве Святой Евхаристии. Ибо в нем принимается Тело Его, разделяется Плоть Его во спасение народа, Кровь Его источается уже не на руки неверных, но в уста верующих. Размыслим же, каково должно быть Таинство, которое всегда напоминает нам страдание Единородного Сына за наше спасение. Кто из верующих может иметь сомнение в том, что в самый час Жертвоприношения по гласу священника отверзаются небеса, лики Ангелов присутствуют при этом Таинстве Иисуса Христа, высшее соединяется с низшим, земное с небесным и из соединения видимого и невидимого происходит единое целое?

Глава 59

О сокрушении сердца во время Святого Таинства и о бодрствовании ума после Причастия

Но необходимо, когда мы совершаем Таинство, приносить самих себя в жертву Богу с сокрушением сердца; совершая Таинство страстей Господних, мы должны подражать тому, что совершаем. Тогда только Таинство будет истинною жертвою Богу за нас, когда сами себя сделаем жертвою. Но должно стараться и после молитвы хранить, сколько можем по милости Бога, свою душу в Его силе и крепости, чтоб и после легкомыслие не разрушило силы, чтобы не подкралось к сердцу тщетное самообольщение и чтобы душа не потеряла пользы приобщения чрез небрежное легкомыслие. Так Анна удостоилась получить просимое потому, что после плача сохраняла одинаковую крепость душевную. О ней написано: и лице ея не испаде ктому (1 Цар. 1, 18). Посему Бог не забыл, чего она просила, и не лишил ее дара, которого желала.

Глава 60

О прощении грехов другим, чтоб и наши были прощены нам

Должно также знать, что тот только справедливо просит отпущения грехов, кто сам прежде отпускает грехи, сделанные против него. Ибо, по слову Истины, не принимается дар, если предварительно не изгоняется из души вражда: Аще убо принесеши дар твой ко олтарю и ту помянеши, яко брат твой имать нечто на тя: остави ту дар твой пред олтарем и шед прежде смирися с братом твоим, и тогда пришед принеси дар твой (Мф. 5, 23–24). Отсюда можно понять, что если за дар отпускается вина, то как тяжек грех вражды, за которую не принимается и самый дар. Итак, мы должны обращаться духом к ближнему, как бы далеко он ни находился от нас и что бы ни имел на нас, покориться ему душою, умилостивить смирением и благосклонностию, чтоб и Спаситель наш, принимающий за вину дар, простил нам грехи, видя такое благоизволение нашего сердца (см. Мф. 18, 27). Мы научены словами Истины, свидетельствующей, что раб, который должен был десять тысяч талантов, когда принес раскаяние, получил от господина прощение всего долга; но за то, что не простил долга другому рабу, который был должен ему сто динариев, велено было взять с него и тот долг, который был отпущен ему. Из этих слов ясно видно, что если мы не прощаем от всего сердца грехов, сделанных против нас, то с нас опять будут требовать, что, к великой радости нашей, было отпущено нам за раскаяние. Итак, пока еще позволяет время, пока Судия терпит и испытующий наши сердца ожидает от нас обращения, смягчим слезами жесткое сердце и будем питать благосклонную любовь к ближним. И с уверенностию скажу, что мы не нуждались бы в Спасительной Жертве по смерти, если бы еще до смерти делали себя жертвою Богу.

Житие преподобного Василия Нового и видение Григория, ученика его, о мытарствах преподобной Феодоры⁽²⁸⁾

В царствование благочестивых греческих императоров Льва Премудрого и брата его Александра в далекой уединенной пустыне проводил подвижническую жизнь преподобный отец наш Василий Новый. Недолго, однако, эта подвижническая жизнь находилась в неизвестности. Господу угодно было, чтобы этот святой стал известен народу; и вот, посланники царя, возвращаясь из страны Асийской, встречают в пустыне этого благочестивого мужа и, приняв его за человека подозрительного, связывают его и везут с собой в Царьград.

В Царьграде он был представлен к патрицию Самону, который пожелал узнать от него, кто он, откуда явился и как его имя. На эти вопросы Самона святой Василий не дал ответа. Тогда Самон приказал подвергнуть святого праведника жестокой пытке: он приказал раздеть его и бить воловьими жилами. Но и при помощи этих истязаний ему не удалось узнать ничего от святого. Избитого до полусмерти на руках отнесли в темницу и там заключили. На другой день жестокий Самон снова послал своих слуг в темницу и приказал им привести святого для нового допроса и, значит, для нового мучения. Но каково было изумление его слуг, когда они, подойдя к темнице, увидели, что темница заперта, а святой Василий стоял вне ее совершенно здрав и невредим!

– Кто отворил тебе темницу? – спросили они Василия, но он и слугам ничего не ответил. Вместе с ними святой отправился к Самону. Некоторые из бывших при этом слуг поспешили к Самону и рассказали ему обо всем происшедшем; но это нисколько не образумило его. Снова он допрашивал святого и, не получив от него ответа, снова велел бить его палками и воловьими жилами. Шесть палок было изломано при этом истязании, но праведник молча перенес мучения. Так продолжалось шесть дней, а ответа все-таки не получил нечестивый Самон. Причиной молчания святого Василия было его нежелание обнаружить перед народом своих добрых дел, совершенных им в течение всей своей жизни.

Через неделю Самон снова приказал привести к себе святого Василия и, увидев его, гневно воскликнул: «Долго ли ты, как сквернейший из людей, будешь упорствовать и не скажешь – кто ты и откуда ты?» Больно и тяжело было слышать преподобному такие слова!.. Он коротко ответил: «Скверным можно разве назвать того, кто, подобно тебе, в тайне совершает дела содомские». Самон пришел в ярость. Он в бешенстве отдал приказание повесить преподобного мученика вниз головой в одной из часовен и сам собственноручно запечатал ее своей именной печатью. Святой подвижник пробыл три дня и три ночи в таком ужасном положении. Трудно представить себе изумление Самона, когда он, войдя в эту часовню, увидел святого совершенно здоровым, с таким выражением лица, как будто он никогда не испытывал никаких мучений. Подойдя к преподобному, нечестивый Самон повторил снова свой вопрос, но и на этот раз не было ответа. Самон, думая, что в лице этого мученика он видит одного из волхвов, решил отдать его на съедение льву. Казнь была назначена на другой день. Он приказал не кормить более льва, для которого готовился в пищу человек. На другой день собралось множество народа, чтобы посмотреть на это чудовищно зверское зрелище. Поставили святого мученика на середине того помещения, которое назначено было для казни, и выпустили голодного и разъяренного зверя. Величественный лев со сверкающими глазами вышел на сцену, с яростью поглядел на находившийся за железной решеткой народ и уже готов был броситься на свою жертву, но в это время преподобный Василий сам направился к нему. Каково было поражение и изумление народа, когда грозный царь зверей, вместо того чтобы броситься на святого, так смирился перед ним, что лег у ног его, как самое покорное животное. Но и такое чудо не образумило кровожадного Самона, который казался лютее льва. Он велел утопить преподобного в море. Но Господь, Покровитель всех с верою живущих, снова сохранил Своего избранника. Едва бросили преподобного в море, как по воле Божией два дельфина подхватили его и вынесли к берегу седьмого предградия Константинополя – Евдомы. Узы, которыми он был связан по рукам и ногам, разрешились сами собой, и он, совершенно свободный, направился к «Златым вратам» города. У входа в город он присел отдохнуть. Возле него скоро сел один человек, одержимый трясучей болезнью (Виттова пляска). Тяжело было святому смотреть на этого несчастного – он возложил на него руки и обратился к Господу с молитвой об исцелении больного. Господь услышал молитву праведника, и больной тотчас получил исцеление. Не было предела благодарности исцеленного: он припал к ногам святого, целовал их и, обливаясь слезами, умолял посетить его дом. Имя исцеленного было Иоанн. Он принадлежал к простым гражданам города Константинополя. Преподобный принял предложение Иоанна и вместе с ним отправился в его дом. Жена Иоанна по имени Елена радушно приняла дорогого гостя и бесконечно была благодарна ему за исцеление мужа. Когда Иоанн и Елена узнали от святого Василия, кто он и как Господь спас его жизнь, то убедительно стали просить его остаться у них в доме. Святой с готовностью согласился. Счастливые этим супруги отвели святому отдельную комнату, в которой он проводил жизнь свою, молясь и постясь. Тихий, кроткий, милосердный, добрый, с ласкою и любовью относившийся ко всем, святой Василий был очень любим всеми узнавшими его. Но недолго он оставался в неизвестности. Его добрые дела, его благодеяния, его жизнь, полная отвержения, наконец, исцеления больных, совершенные им по его же молитве, – все это не могло быть скрыто, и весть о нем разнеслась быстро по всем окрестностям. Но не одни простые граждане стекались к нему – являлись к нему и знатные вельможи, чтобы получить совет, наставление, а если нужно, то и исцеление.

Господь дал преподобному не только дар исцеления, но и дар прозорливости и пророчества. Святому были известны и тайные дела, и мысли каждого приходившего к нему; он предсказывал многим будущее, и предсказания его всегда сбывались.

Когда умерли Иоанн и Елена, святой Василий остался один жить в их доме. И больные, и расслабленные, и нищие, и вообще все нуждавшиеся в его духовной и материальной помощи приходили к нему со всех окрестных мест. Своей усердной молитвою он исцелял больных и расслабленных, а нищим раздавал все то, что ему приносили благочестивые посетители. Но недолго святой жил в доме Иоанна. К нему явился один богобоязненный, благочестивый гражданин по имени Константин и просил перейти к нему жить. Преподобный согласился. Константин устроил ему отдельную безмолвную келью и поручил одной своей прислужнице, благочестивой вдове Феодоре, ходить за преподобным. Она так глубоко уважала святого, что служила ему как только могла усердно. К святому и сюда начал стекаться народ. В духовных беседах и душеполезных наставлениях проходил целый день, а ночью святой в своей келье предавался всецело молитве. Имя святого становилось все более и более известным. Князья и бояре приезжали к нему. Однажды его пригласили к царю Роману. Святой, придя к царю, долго обличал его в дурных поступках, и благоразумный царь не только не прогневался на него, но дал искреннее обещание исправить свою жизнь. Затем, в другой раз, святой предсказал жене царя Константина Багрянородного, Елене, что она родит дочь, а потом сына, который, достигнув совершеннолетия, сделается царем. Это предсказание буквально исполнилось.

Один мирянин, которого имя Григорий и который написал это житие, снискал особенную любовь преподобного. Он сделался учеником его и был очевидцем многих чудных дел, совершенных преподобным.

– Когда в первый раз я пришел к преподобному, – пишет Григорий в своей книге «Житие преподобного Василия Нового», – то он, не видавши меня еще никогда, назвал меня по имени и рассказал мне обо всех моих добрых и худых делах, которые я совершил в течение всей жизни. Однажды я, взяв позволение у святого, отправился во Фракию посмотреть свое поле. Во время путешествия своего я остановился ночевать в одной гостинице и там нашел довольно хороший пояс, стоимостью в две золотые монеты. Пояс принадлежал дочери содержателя гостиницы. Начали его искать, но все было напрасно. Я же молчал о находке и так рассуждал: «Лучше я продам этот дорогой пояс и деньги раздам нищим, а потерявшие, как видно, люди богатые». Господь наказал меня за это похищение тем, что я потерял свой пояс, стоящий столько же, да еще мешочек с четырьмя золотыми и несколькими серебряными монетами, которые я взял себе в дорогу. Огорченный потерею, я наконец заснул. Во сне явился ко мне святой Василий и, держа разбитый сосуд, сказал: «Видишь ли ты в руках моих разбитый и негодный к употреблению сосуд?» «Вижу», – отвечал я. Тогда преподобный сказал: «Если кто украдет и такой сосуд, то непременно за этот поступок будет наказан Богом, и если не в настоящей, то в будущей жизни, а именно: если украдет богатый, то взыщется с него в сей жизни вчетверо; а если украдет неимущий, то наказан будет за это в жизни будущей». «Я никогда ничего не крал, святой отец», – сказал я на это. «Как ты осмеливаешься говорить, что не украл ничего, когда ты скрыл пояс, найденный тобой в гостинице, и вот теперь ты потерял более чем вчетверо; но берегись, чтобы не случилось с тобою еще чего хуже этого». Произнесши эти слова, преподобный стал невидим. Тяжело я почувствовал себя, пробудившись от сна и вспомнив слова преподобного. Потом я поспешно отправился в путь.

Дома, во время собирания плодов, мне пришлось испытать гораздо большее искушение, и если бы не слова преподобного «берегись, чтобы не случилось чего еще хуже», то я не выдержал бы этого искушения.

Наконец, плоды с полей моих были собраны, и я возвратился к преподобному.

Придя к нему, я узнал, что прислужница его, Феодора, приняв иноческий чин, мирно отошла ко Господу. Все знавшие ее были огорчены ее кончиной, так она много добра сделала в своей жизни. Не менее других был огорчен и я. Но я не столько скорбел о потере ее, сколько о том, что не знал, какой участи удостоилась она по кончине своей и причислена ли она к лику святых праведников или нет.

Будучи мучим такими внутренними вопросами, я сначала ничего не говорил святому Василию, но потом, зная, что преподобный, по своей прозорливости, уже сам знает мои тайные помышления и желания, обратился к нему с убедительной просьбой, рассказать мне, какой участи удостоилась по кончине своей Феодора, которая вполне благочестиво провела последние дни своей жизни. Святой Василий, внимательно по обыкновению выслушав мою просьбу, обещал молить милосердного Господа о даровании мне этой милости. Господь услышал молитву преподобного. Когда я уходил домой, то преподобный спросил меня еще раз: «Так ты очень желаешь этого?» На это я ответил, что очень, очень желал бы. Преподобный сказал: «Ты увидишь ее сегодня, если с верою просишь об этом и если глубоко уверен в возможности исполнения просимого». Я был сильно удивлен и рассуждал сам с собой: «Как и где я увижу ту, которая отошла в жизнь вечную?»

В ту же ночь я заснул на одре своем и вот вижу некоего юношу благообразного и привлекательного, который, подойдя ко мне, сказал: «Встань, зовет тебя преподобный отец Василий, чтоб вместе пойти посетить Феодору; если ты хочешь увидеть ее, то иди с ним и увидишь».

Я постарался скорее встать; сейчас же направился к преподобному и, не найдя его у себя, спрашивал о нем у всех присутствовавших там. Мне ответили, что преподобный Василий сам ушел посетить Феодору. Больно мне было слышать это, и я с грустью воскликнул: «Как же он не подождал меня, чтобы и мне исполнить свое заветное желание и утешиться, увидевши свою духовную мать!..» И вот некто из присутствующих указал мне путь, по которому отправился святой Василий и по которому я должен был идти. Я отправился вслед за святым и вдруг на этом пути очутился как бы в неведомом лабиринте: узкая дорога, неизвестно куда ведущая, была так неудобна, что со страхом едва можно было идти по ней… Я очутился пред воротами, которые были крепко заперты; приблизившись к ним, я посмотрел в скважину, желая кого-нибудь увидеть внутри двора, чтобы спросить о святом, если только он зашел сюда. Действительно, к счастью моему, я увидел там женщину, сидящую и беседующую со своими друзьями; окликнув ее, я спросил: «Госпожа, чей это двор?» Она ответила, что он принадлежит отцу нашему Василию, который недавно пришел сюда, чтоб посетить своих духовных чад. Услышав это, я обрадовался и осмелился просить ее отворить мне ворота, чтобы и мне войти, так как я тоже духовное чадо отца Василия. Но мне без разрешения Феодоры служанка не открыла двери. Я начал сильно стучать в дверь, прося открыть. Феодора услышала, сама пришла к воротам и, увидев меня, тотчас узнала и поспешила открыть их, сказав при этом: «Вот он – возлюбленный сын господина моего Василия!» Ввела меня во двор, радуясь моему приходу и приветствуя меня целованием святым, говорила: «Брат Григорий! Кто тебя наставил прийти сюда?» Я ей подробно рассказал, как по молитве святого Василия достиг счастья видеть ее во славе, которую она приобрела, благодаря своей подвижнической жизни. Ради духовной пользы, я убедительно просил преподобную рассказать мне все: как она рассталась с телом, как прошла мимо клеветников, как пришла в эту святую обитель, как здесь живет?.. Феодора ответила мне:

– Как я могу, любезное чадо Григорий, рассказать тебе все? После того что я в страхе и трепете испытала, я многое из виденного и слышанного забыла, тем более что видела такие лица, каких в течение всей жизни не видела, слышала голоса и речи, каких не приходилось никогда слышать. Что могу сказать, так это то, что лютая мне встретилась бы смерть за мои дела неправые, совершенные на земле, если бы не молитвы отца нашего Василия… Одни молитвы его сделали мою смерть легкой. Трудно, конечно, описать болезнь телесную и те мучения и страдания, какие переносит умирающий; представь себе, однако, вот если бы кто нагим бросился в пламя и там начал мало-помалу гореть и разрушаться от огня… Вот что представляет подобная болезнь смертная, и… о, как люто разлучение души от тела, особенно же для таких грешников, как я! Когда настал час моей смерти, я вдруг увидела множество злых духов, которые явились ко мне в образе эфиопов и, став у одра моего, вели возмутительные разговоры и зверски посматривали на меня… Глаза у них были налиты кровью и казались черными, как смола. Всевозможные вещи проделывали духи, чтобы устрашить меня: и похитить собирались, и присвоить себе, и большие книги приносили, в которых были записаны все мои грехи, которые я только совершила со дня своей юности; пересматривали эти книги, как будто ожидая с минуты на минуту прихода какого-то судьи. Все это видя, я волновалась от страха: от такого трепета и ужаса я вконец изнемогла и в таких страданиях посматривала сюда и туда, желая увидеть кого-нибудь и просить, чтобы отогнали бесчинных эфиопов, но, увы, не было никого, кто помог бы мне избавиться от них. Находясь в таком мучительном состоянии, я вдруг увидела двух Ангелов в образе светлых юношей, весьма благообразных, покрытых золотыми одеждами; волосы у них были как снег. Они приблизились к одру моему и стали по правой стороне. Не было предела моей радости, когда я увидела их. Злые духи, увидев явившихся Ангелов, со страхом немедленно отошли подальше. Тогда один из Ангелов с гневом обратился к ним и спросил: «Зачем вы, мрачные враги рода человеческого, смущаете и мучите душу умирающей? Не радуйтесь, здесь вашего ничего нет». Когда Ангел проговорил это, бесстыдные духи начали высказывать все то, что я сделала от юности своей, словом ли, делом ли, или помышлением, все это они рассказали Ангелам и при этом ехидно спрашивали у Ангелов: «А что? Разве ничего нет?.. Не она ли все это сделала?» И многое, многое еще они прибавили от себя, желая как можно более оклеветать меня. Вот наконец пришла и смерть. Она налила чего-то в чашу, а чего – я не знаю, поднесла мне испить и затем, взяв нож, отсекла мне голову. Ах, чадо мое, как мне тогда стало горько, горько! И в эту минуту смерть исторгнула мою душу, которая быстро отделилась от тела подобно тому, как птица быстро отскакивает от руки ловца, если он ее выпускает на свободу.

Тогда светозарные Ангелы приняли меня на руки свои и мы начали отходить на небо. Оглянувшись назад, я увидела тело свое лежащим неподвижно, бездушным и бесчувственным, как обыкновенно лежит одежда, когда кто, раздевшись, бросит ее и потом, став пред нею, смотрит на нее. Когда святые Ангелы держали меня, приступили злые духи и сказали: «Мы имеем многие ее грехи: отвечайте нам за них». Святые Ангелы в ответ на это представили все те добрые дела, какие я когда-либо совершала; когда дала бедному хлеба, или напоила жаждавшего, или посетила больного и в темнице заключенного, или когда в церковь с усердием ходила, или страннику дала покой в доме своем, или когда прилила масла в лампаду, или фимиам дала для храма Божия, или когда примирила кого-либо из враждовавших, пролила слезы на молитве, или когда неприятности с терпением переносила, или странникам ноги омыла, или утвердила в вере людей маловерующих, или предостерегла кого-либо от греха, или пострадала за других, или поспешила к кому на дело доброе, или совершила много поклонов, или когда постилась, чтобы убить зло и покорить плоть духу, или постилась в Четыредесятницу, и к Рождеству Христову, и к празднику святых апостолов, и к Успению Пресвятой Владычицы нашей Богородицы, и во всякую среду и пяток, или когда старалась не видеть бесполезного, не слышать празднословия, клеветы и лжи. Все это собравши, они противопоставили мои грехи этим добрым делам, и последние искупили первые. Злые духи скрежетали зубами, желая похитить меня и ввергнуть в бездну; но в это время внезапно явился посреди нас духом святой Василий и сказал святым Ангелам: «Господа мои, эта душа много мне послужила, я молился о ней Господу, и Он даровал мне благостыню эту». При этом он дал им какой-то ковчежец и добавил: «Когда хотите мытарства воздушные миновать, искупайте, взяв из сего ковчежца и отдав лукавым и злым духам». Отдав ковчежец, святой отошел. Духи злобы, увидев все это, долго оставались в недоумении и безгласными, а потом вдруг, громко воскликнув, завопили: «Горе нам, напрасно мы трудились, следивши за нею, как и где она грешила». Сказав это, они мгновенно исчезли. Затем явился снова преподобный Василий и принес с собой много различных сосудов с ароматами и вручил юношам.

Открывая один сосуд за другим, юноши все ароматы возливали на меня, и я исполнилась благоухания духовного, почувствовала, что изменилась и стала очень светла. Преподобный сказал святым Ангелам: «Господа мои! Когда все необходимое совершите над ней, тогда, приведши ее в предуготовленную мне от Господа обитель, оставьте ее там». Сказав это, он отошел.

Святые Ангелы взяли меня от земли, направились вверх на небеса, восходя как бы по воздуху. И вот, на пути внезапно встретили мы мытарство первое, которое называется мытарством Празднословия и Сквернословия. Явились истязатели и требовали дать ответ за все то, что я дурно когда-либо о ком-нибудь говорила; обвиняли меня за дурные песни, которые я пела, за неприличный смех и насмешки; все это было забыто мной, так как много времени прошло с тех пор. Но Ангелы защитили меня от истязателей, и мы отправились дальше.

Поднимаясь выше к небу, мы достигли мытарства второго, мытарства Лжи.

Находившиеся там злые духи были очень мерзки, противны и свирепы. Они, увидев нас, вышли навстречу к нам, начали клеветать на меня, указывая время и место, когда и где я говорила на кого ложь, и указывали даже лица тех, на кого я сказала неправду. Ангелы, со своей стороны, защищали меня и дали из ковчежца святого Василия, и тех мы миновали без беды.

Достигли мы и третьего мытарства, мытарства Осуждения и Клеветы. Здесь находилось множество злых духов. Один из них, более старый, подошел и начал говорить о том, когда и какими дурными словами я кого оклеветала в течение всей своей жизни. Правда, многое они и ложно показывали, но, во всяком случае, мне было удивительно, как они могли помнить все действительно бывшее с такой подробностью и точностью, о какой я сама забыла. Все это мучило и терзало меня. Ангелы святые со своей стороны рассказали о моих добрых делах, прибавив при этом из ковчежца, данного святым Василием. Миновали мы эту беду.

Встретили мы на пути мытарство четвертое, мытарство Объедения и Пьянства. Слуги этого мытарства стояли как волки хищные, готовые поглотить всякого приходящего к ним. Они напустились на меня, как псы, высказывая все то, что я от юности сделала в отношении чревоугодия: вспоминали, когда я ела утром, не помолившись Богу, вспоминали, что я ела скоромное в постные дни, что ела до обеда и во время обеда через меру, что ела без меры и перед ужином, и во время ужина, во всем этом они обличали меня, стараясь вырвать из рук Ангелов; наконец, один из них спросил меня: «Не ты ли обещалась при Святом Крещении Господу Богу своему отречься от сатаны и всех дел его и от всего, что принадлежит сатане? Давши такой обет, как ты могла совершить то, что совершила?» Они выставили на вид даже счеты тем чашам, которые я в течение всей своей жизни выпила, говоря мне: «Не столько ли чаш выпила ты в такой день, и в такой-то с тобой пил мужчина, а в такой – женщина? Не была ли ты пьяна, пивши без меры и так много?» Словом, много на меня эти ненавистные враги рода человеческого клеветали, стараясь похитить меня из рук Ангелов. Тогда я сказала, что действительно все это было и что все это я помню… Ангелы, дав часть из ковчежца святого Василия, искупили все мои грехи чревоугодия, и мы отправились дальше.

Один из Ангелов сказал мне: «Видишь ли, Феодора, что приходится испытать душе умершего, когда он проходит все эти мытарства и встречается с этими злыми духами, с этими князьями тьмы?» Я отвечала: «Да, я видела и ужасно перепугалась, мне думается о том, знают ли находящиеся на земле люди, что ждет их здесь и с чем они встретятся по смерти своей?» «Да, они знают, – сказал Ангел, – но наслаждения и прелести жизни так сильно действуют на них, так поглощают их внимание, что они невольно забывают о том, что их ждет за гробом. Добро тем, кто помнит Священное Писание и творит милостыню или делает какие-либо другие благодеяния, которые впоследствии и могут искупить от вечных мук ада. Тех людей, которые живут небрежно, как будто бессмертные, думая только о благах чрева и гордости, если внезапно застигнет смерть, то окончательно погубит, так как они не будут иметь в защиту себя никаких добрых дел; души тех людей темные князья мытарств сих, сильно измучив, отведут в темные места ада и будут держать их до пришествия Христова, как и ты, Феодора, пострадала бы, если бы не получила от угодника Божия Василия дарований, которые тебя спасли здесь от всего дурного».

В такой беседе мы достигли пятого мытарства, мытарства Лености, где истязаются грешники за все дни и часы, проведенные в праздности. Тут же задерживаются тунеядцы, жившие чужими трудами, а сами не хотевшие трудиться, и наемники, бравшие плату, но не исполнявшие принятых на себя обязанностей. Там же истязаются и те, кои не радеют о прославлении Бога, ленятся в праздничные и воскресные дни ходить в храм на утреннее богослужение, на Божественную литургию и другие священные службы. Там же испытывается вообще уныние и небрежение как мирских, так и духовных людей и разбирается нерадение каждого о душе своей, и многие оттуда низводятся в пропасть. И я была там много испытываема, и нельзя бы мне было освободиться от долгов, если бы святые Ангелы не восполнили моих недостатков дарами преподобного Василия.

Пришли мы к мытарству шестому – Воровства. Здесь немного тоже дали злым духам и прошли свободно.

Мытарство седьмое, Сребролюбия и Скупости, прошли мы без задержания, потому что я, по милости Божией, никогда в жизни моей не заботилась о многом приобретении и не была сребролюбива, довольствовалась тем, что Бог давал, и не была скупою, но что имела, усердно раздавала нуждающимся.

Вошли мы в мытарство восьмое, мытарство Лихоимства. Представители же сего мытарства, истязующие грехи взяточничества и лести, ничего не имели против меня и поэтому со злости заскрежетали зубами, когда мы уходили от них.

Вот мытарство девятое, мытарство Неправды и Тщеславия. В них я была невиновна, и скоро мы отправились отсюда.

Достигли мы десятого мытарства, мытарства Зависти. Благодатью Христовой здесь ничего против меня не имели злые духи: ни в памяти своей, ни в книгах своих ничего в осуждение меня не нашли они. И вот мы с радостью направились далее.

Встретилось мытарство одиннадцатое, где испытывают грехи Гордости, но его мы прошли совершенно свободно, так как я оказалась невиновною в этом грехе.

Восходя дальше к небу, мы встретили мытарство двенадцатое, мытарство Гнева. Счастлив человек, который, живя, не испытывал гнева. И вот опять старейший из злых духов находился здесь и сидел на престоле, исполненный гнева, ярости и гордости. Он с яростью и гневом приказал находящимся тут слугам своим мучить и истязать меня. Последние, как псы, облизываясь, начали доносить на меня не только обо всем том, что я действительно когда-нибудь с яростью или гневом сказала, или кому словом повредила, но и о том, что я когда-то с гневом посмотрела на своих детей или строго наказала их. Все это они представили очень живо, указав даже время, когда что происходило, и лица тех, на которых я когда-то свой гнев изливала. И, повторив даже подлинные мои слова, которые я тогда произносила, сказали, при каких людях это было мной произнесено. На все это Ангелы ответили, дав из ковчежца, и мы отправились выше.

И встретилось нам мытарство тринадцатое – Злопамятства. Как разбойники, подскочили к нам злые духи и, испытывая меня, хотели что-либо найти, записанное в хартиях своих, но так как по молитве святого Василия они ничего не нашли, то зарыдали. Я во многом была грешна, но любовь питала ко всем – и к великим, и к малым, никого никогда не оскорбляла, никогда не помнила зла, никогда не мстила другим за зло. Мы без остановки пошли дальше.

Одного из Ангелов, сопровождавших меня, осмелилась я спросить: «Умоляю тебя, скажи мне, откуда знают эти злые духи, которые нам встречались в мытарствах, кто и что в жизни сделал дурное?» Ангел святой отвечал: «Всякий христианин при Святом Крещении приемлет Ангела хранителя, который невидимо оберегает его от всего дурного и наставляет на все доброе, который записывает все добрые дела, совершенные этим человеком. С другой стороны, злой ангел в течение всей жизни следит за злыми делами людей и записывает все грехи, в которых, как ты видела, испытываются люди, проходящие мытарства и направляющиеся на небо. Грехи эти могут возбранить душе вход в рай и привести прямо в бездну, в которой злые духи сами живут, и там души эти будут жить до Второго пришествия Господа нашего Иисуса Христа, если не имеют за собой благих дел, которые бы могли вырвать их из рук дьявола. Люди, верующие в Святую Троицу, приобщающиеся как можно чаще Святых Таин Тела и Крови Христа Спасителя, имеют прямо восход на небо, без всяких препятствий, и святые Ангелы являются защитниками, и святые угодники Божии молятся о спасении душ таких, праведно проживших людей. О злочестивых же и зловерных еретиках, которые не совершают в жизни своей ничего полезного, которые живут одним неверием и ересью, никто не заботится, и в защиту их ничего Ангелы не могут сказать».

Пришли в мытарство четырнадцатое – мытарство Разбойничества. В нем испытываются все те, кто с гневом толкнул кого-либо, кто бил по щекам, по плечам и шее или железом, или палкой, или каким-либо другим оружием. Святые Ангелы, дав немного из ковчежца, провели меня и через это мытарство без вреда.

Мы внезапно очутились в мытарстве пятнадцатом, мытарстве Чародеяния, обаяния, отравления, призывания бесов. Здесь находились духи змееобразные, для которых одна цель существования – вводить людей в соблазн и разврат. Ни один из них не мог и слова сказать против меня, так как в этих грехах я была невиновною. По благодати Христовой мы скоро миновали это мытарство.

После этого я спросила у Ангелов, сопровождавших меня: «За всякий ли грех, который человек совершит в жизни, он в мытарствах сих после смерти истязается, или, быть может, возможно еще в жизни загладить свой грех, чтобы очиститься от него? Я просто трепещу от того, как подробно все разбирается». Ангелы отвечали мне, что не всех так испытывают в мытарствах, но только подобных мне, не исповедавшихся чистосердечно перед смертью. Если бы я исповедала отцу духовному без всякого стыда и страха все греховное, если бы успела исправить добрыми делами многие грехи и если бы получила от духовного отца прощение, то я перешла бы беспрепятственно все эти мытарства и ни в одном грехе мне не пришлось бы быть истязаемой. Но так как я не захотела чистосердечно исповедать духовному отцу своих грехов, то здесь и истязают меня за это. Конечно, мне много помогало то, что я в течение всей своей жизни старалась и желала избегать греха. Тот, кто с усердием стремится к покаянию, всегда получает от Бога прощение, а через это и свободный переход от жизни сей в блаженную жизнь загробную. Духи злые, которые находятся в мытарствах вместе со своими писаниями, раскрывши их, ничего не находят написанным, ибо Святой Дух делает невидимым все написанное ими и изглаживает благодаря исповеди! Она спасает человека от многих бед и несчастий, дает возможность беспрепятственно пройти все мытарства и приблизиться к Богу. Иные не исповедаются в надежде, что будет еще время и для спасения, и для оставления грехов; иные просто стыдятся на исповеди высказать духовнику свои грехи, – вот такие люди будут испытаны в мытарствах строго. Есть и такие, которые стыдятся все высказать одному духовному отцу, а избирают несколько, и одни грехи одному духовнику открывают, другие – другому и так далее; за такую исповедь они будут наказаны и не мало претерпят при переходе из мытарства в мытарство.

Мы шли и беседовали. Незаметно перед нами показалось мытарство шестнадцатое – мытарство Блуда. Истязатели этого мытарства вскочили и, глядя на нас, изумлялись тому, что мы достигли беспрепятственно этого мытарства и несколько времени стояли, как будто в забытьи. Потом долго меня истязали здесь за то, что я в жизни сделала, причем говорили не только правду, но много дали и ложных показаний, приводя в подтверждение имена и места.

Вот мытарство семнадцатое – Прелюбодеяния. Быстро слуги этого мытарства подскочили ко мне и начали излагать мои грехи: говорить о том, как я прежде, когда еще не служила у святого отца нашего Василия, имела супруга, которого дала мне моя госпожа, и я жила с ним, а потом когда-то с другим согрешила. И здесь очень много на меня клеветали. Святые Ангелы и здесь защитили меня, и мы пошли дальше.

Явились мы потом на восемнадцатое мытарство – мытарство Содомское, где истязают все противоестественные блудные грехи и кровосмешения, и вообще все сквернейшие, тайно совершаемые дела, о них же, по слову апостола, срамно есть и глаголати (Еф. 5, 12). Я не была виновна против грехов этого мытарства, и мы скоро его миновали.

Когда поднимались мы выше, святые Ангелы сказали мне: «Ты видела страшные и отвратительные блудные мытарства. Знай, что редкая душа минует их свободно: весь мир погружен во зле соблазнов и скверн, все почти люди сластолюбивы; помышление сердца человеческого – зло от юности его (Быт. 8, 21). Мало умерщвляющих плотские похоти и мало таких, которые бы свободно прошли мимо этих мытарств. Большая часть, дошедши сюда, погибает. Власти блудных мытарств хвалятся, что они одни более всех прочих мытарств наполняют огненное родство во аде. Благодари Бога, Феодора, что ты миновала этих блудных истязателей молитвами отца своего, преподобного Василия. Уже более не увидишь страха».

После этого мы пришли на девятнадцатое мытарство, которое носит название Идолослужения и всяких ересей. Здесь ни в чем меня не испытывали, и мы скоро миновали его.

Затем нам встретилось мытарство двадцатое, которое называется мытарством Немилосердия и Жестокосердия. В этом мытарстве записаны все немилостивые, жестокие, суровые и ненавидящие. Когда кто не следует заповеди Божией и будет немилосерд, то душа такого человека, придя в это мытарство, подвергнута будет разным истязаниям и брошена в ад и там затворяет ее до общего воскресения. Такую душу Бог не милует, так как она ни убогому не подала куска хлеба, ни нищего не пристроила, ни болящего не посетила, не помиловала слабого и обиженного, если не делом, то хотя словом утешительным, и в его горе не поскорбела вместе с ним, но, наоборот, такая душа все противоположное совершала. Когда мы пришли сюда, князь сего мытарства показался мне весьма и весьма жестоким, суровым и даже унылым, как будто от продолжительной болезни. Он плакал и рыдал. Казалось, что он дышит огнем немилосердия. Слуги его подлетели ко мне, как пчелы, и начали меня испытывать, но, не нашедши ничего, они отошли. Мы же, веселые и радостные, отправились дальше.

И вот приблизились к вратам небесным, вошли в них, радуясь, что благополучно прошли горькие испытания в мытарствах. Врата эти были как хрусталь, а здания, которые здесь находились, блистали, как звезды. Стоявшие тут юноши в золотых одеждах с радостью приняли нас, увидевши, что душа моя избежала горьких испытаний воздушных мытарств. Когда мы шли внутри Неба, веселясь и радуясь о спасении, вода, бывшая над землей, расступилась, а позади вновь соединилась. Пришли мы на одно страшное место, в нем были юноши очень красивые, в огненных одеждах. Они, увидев, что Ангелы несут меня, встретили нас, радуясь тому, что душа моя спасена для Царствия Божия. Они шли вместе с нами, пели Божественную песнь. Когда мы шли, облако спустилось на нас, а затем другое. Пройдя еще немного, мы увидели высоту необъяснимую, на ней был престол Божий, весьма белый, просвещающий всех предстоящих перед ним. Вокруг него стояли юноши весьма красивые, блиставшие, одетые в красные одежды, и что тебе, чадо мое Григорий, рассказать об этом? Все там находится такое, что невозможно ни понять, ни объяснить. Ум омрачается недоумением, и память исчезает, и я забыла, где я нахожусь. Приведшие меня Ангелы подвели меня к престолу Божию, и я поклонилась тут невидимому Богу. Затем услышала голос, говорящий: «Пройдите с нею и покажите ей все души праведных и грешных и все обители святых, находящиеся в раю и в преисподних ада, и потом дайте ей покой, где укажет угодник мой Василий». Мы отправились по неведомому пути и пришли в обители святых. Что о них скажу? Нахожусь в недоумении… Там были различные палаты, искусно и красиво устроенные. Конечно, они сотворены рукою Божией, как говорится в Писании, «на месте хладне, на месте злачне, на месте покойне». Видя все это, я изумилась, была весьма весела и с радостью на все смотрела. Святой Ангел, показывая мне, пояснил: «Это – обитель апостолов, а то – пророческая и иных мучеников, а другие обители – святительские, преподобных и праведников. Все они по длине и ширине были подобны царскому городу. Когда мы вошли внутрь и очутились посреди этих прекрасных обителей, святые встретили нас и облобызали лобзанием духовным, радуясь о моем спасении. Затем привели меня в жилище патриарха Авраама и здесь все показали. Все здесь было полно славы и радости духовной, благовонных цветов, мира и аромата. Были здесь палаты различные, устроенные только Духом Божиим. Там мы увидели множество младенцев, ликующих и веселящихся. Я спросила водящих меня Ангелов: «Что это за собор светоносных младенцев, ликующих вокруг этого святого старца?» Мне Ангелы ответили, что это патриарх Авраам, а собор младенцев – суть христианские младенцы. Затем мы отправились осматривать окрестности рая, которых красоту просто невозможно описать. Если я начну все рассказывать о том, что я видела и слышала, то на меня нападет страх и трепет.

Затем меня повели в преисподнюю, где Господь заключил сатану, связав его. Там видела я ужасные муки. Оттуда меня повели на запад, и там я видела такие же страшные муки, которые приготовлены для грешников. Все это показывали мне Ангелы, говоря: «Видишь, от каких бедствий ты спасена, благодаря молитвам святого угодника». В страшных муках грешники кричали и молили о помиловании их. Я видела многие мучения, о которых тяжело и рассказывать. Когда мы прошли все это и рассмотрели, то один из Ангелов, сопровождавших меня, сказал: «Знаешь, Феодора, что в мире есть обычай: в сороковой день после смерти оставшиеся в живых творят память по умершим. Так вот там, на земле, сегодня поминает тебя Василий преподобный». Итак, теперь, духовное чадо мое Григорий, после сорока дней разлучения моей души с телом я нахожусь в этом месте, которое уготовано для преподобного отца нашего Василия. Ты еще в мире и преподобный Василий тоже. Он наставляет всех приходящих к нему на путь истины и, заставляя покаяться, многих обращает ко Господу. Иди за мной, мы войдем во внутренний мой покой, в котором я нахожусь, и рассмотришь его. Здесь недавно перед твоим приходом был преподобный Василий.

Я пошел за ней, и мы вместе вошли туда. Когда мы шли, то я видел, что ее ризы были белы как снег. Мы вошли во дворец, который был украшен золотом. Посреди него были различные деревья с прекрасными плодами и, посмотрев на восток, я увидел роскошные палаты, светлые, высокие. Здесь был большой трапезный стол, на котором стояли золотые сосуды, весьма дорогие, вызывающие удивление. В сосудах этих находились овощи разных сортов, от них исходили прекрасные благоухания. Здесь был и преподобный Василий. Он сидел на чудном престоле. Здесь же возле трапезы возлежали люди, но не такие, какие живут на земле и которые имеют тело, нет! Те были окружены как бы солнечными лучами, но только образ человеческий имели они. Когда ели от трапезы этой, она снова наполнялась. Всем им прекрасные юноши подавали кушанья. Когда кто из возлежащих за трапезой желал пить, то, вливая питье в уста свои, испытывал сладость духовную. Долгие часы они проводили за трапезой. Служившие же им юноши были перепоясаны ремнями золотыми, а на главах их были венцы, сделанные из дорогого камня. Феодора, подойдя к преподобному, молила его обо мне. Преподобный, посмотрев на меня, с радостью подозвал к себе. Я приблизился, поклонился ему, по обычаю, до земли. Он тихо сказал мне: «Бог помилует тебя и простит, чадо мое! Он, Всемилостивый, наградит тебя всеми небесными благами». Подняв меня с земли, он продолжал: «Вот Феодора. Ты так сильно просил меня об этом – вот ты ее теперь видишь, где она и какой участи сподобилась душа ее в этой загробной жизни. Смотри же теперь на нее». Феодора, с радостью посмотрев на меня, сказала: «Брат Григорий! Милостивый Господь за то, что ты думал обо мне смиренно, исполнил твое желание, благодаря молитве преподобного отца нашего Василия». Преподобный, обратившись к Феодоре, сказал ей: «Иди с ним и покажи сад мой. Пусть увидит красоту его». Взявши меня за правую руку, она привела меня к стене, в которой были золотые врата и, открывши их, ввела меня внутрь сада. Я видел там замечательно красивые деревья: листья на них были золотые, они были украшены цветами и издавали необыкновенно приятное благовоние. Таких прекрасных деревьев было бесчисленное множество, и ветви их преклонялись до земли от тяжести плодов. Меня все это поразило. Феодора, обратившись ко мне, спросила: «Чему ты удивляешься? Вот если бы видел сад, который называется раем, который насадил Сам Господь на востоке, как бы тогда удивился?! Наверное, ты поражен был бы его величием и красотой. Этот против рая ничто…» Я умолял Феодору сказать мне, кто насадил этот сад. Подобного я никогда не видел… Она отвечала, что я не мог видеть ничего подобного, так как я нахожусь еще на земле, а здесь все неземное, и жизнь они здесь проводят неземную. Только жизнь, полная трудов и пота, которую проводил преподобный отец наш Василий от юности до глубокой старости, только усиленные молитвы и лишения, какие он переносил, спавши на голой земле, претерпевая часто зной и мороз, питаясь подчас только одной травой, прежде чем вошел он в Константинополь, – только такая жизнь подвижническая послужила на спасение ему самому и через него многим из людей. Только за такую жизнь и за молитвы подобных подвижников Бог дает в загробной жизни эти обители. Кто в земной своей жизни много переносит скорбей и напастей, кто оберегает строго заповеди Господни и в точности выполняет их, тот получает награду и утешение в жизни загробной. Святой псалмопевец Давид сказал: «Плоды трудов своих снеси». Когда Феодора сказала, что жизнь на небе отличается от жизни земной, я невольно осязал себя, как будто желая узнать, во плоти ли я еще, и, конечно, убедился в этом. Чувства и помыслы мои были чисты, и дух мой радовался всему увиденному мною. Я захотел возвратиться во дворец теми же вратами, через которые вошел. Войдя туда, я за трапезой никого не нашел. Поклонившись Феодоре, я возвратился домой. И в это самое мгновение я проснулся и размышлял: «Где я был? Что было все то, что я видел и слышал?» Вставши с одра своего, я отправился к святому Василию, чтобы от него узнать, было ли это видение от Бога или от бесов. Придя к нему, я поклонился до земли. Он благословил меня, приказал сесть вблизи себя и спросил: «Знаешь ли, чадо, где ты был в эту ночь?» Представившись незнающим, я отвечал: «Нигде, отче, я не был – я спал на своем одре». Преподобный сказал: «Верно, ты действительно телом почивал на своем одре, но духом ты был в другом месте и знаешь все, что показано тебе в эту ночь. Ты видел Феодору. Когда ты подходил к вратам Небесного Царства, она тебя встретила с радостью, ввела внутрь этого дома, показала тебе все, рассказала о своей смерти и о всех мытарствах, которые прошла. Не по моему ли велению ты пошел во двор, где видел чудную трапезу и дивное устройство ее? Не ты ли видел там овощи: какова их сладость, каковы цвета, каково питье и какие юноши служили у трапезы? Не стоял ли ты, смотря на красоту этих палат? Когда я пришел, не показал ли я тебе Феодору, которую ты желал видеть, чтобы от нее узнать, чего она удостоилась за свою благочестивую жизнь? Не взяла ли она тебя по повелению моему и не она ли ввела тебя во Святой град? Не это ли было в видении твоем в сию ночь? Как же ты говоришь, что ничего этого не видел?» Когда я это услышал от святого, то уже нисколько не сомневался, что это было не мечтание, что это был не сон, но действительное видение, посланное Господом Богом. Я размышлял сам с собою: «Как велик у Бога сей праведник, который был там и телом и душой, и все виденное и слышанное мною он знает!» Я прослезился и сказал: «Правда, святый отче, все было так, как ты рассказывал. И я благодарю Человеколюбца Владыку, Господа нашего Иисуса Христа, сподобившего меня видеть все это и наставившего меня прибегнуть к тебе, чтобы постоянно находиться под охраной твоих молитв и насладиться видением таких великих чудес». Святой сказал мне: «Если, чадо Григорий, ты совершишь свой жизненный путь правильно, не уклоняясь от Божественных заповедей, то после смерти злые духи, живущие в мытарствах воздушных, ничего не успеют сделать тебе, как ты сам слышал от Феодоры. Пройдя мытарства, ты будешь блажен и будешь принят с радостью там, где был недавно духом и где видел Феодору, где и я, многогрешный, надеясь на Христа, обещавшего мне даровать Свою благодать, думаю получить виденную тобою обитель. Слушай, чадо, что я говорю тебе, но сохрани тайну отца твоего, так как я хочу раньше тебя умереть, а затем уже ты последуешь за мной, спустя долгое время, воспитавши себя в добром деле, как сказал мне Господь. Соблюдай все сказанное мною, пока я жив, чтобы никто не узнал ничего из слышанного тобой. Ты же, если хочешь потрудиться и мою скромную жизнь не без памяти оставить, как в обычае вообще описывать жизнь тех, которые подвизались в добродетелях, опиши ее… Опиши собственно не мою жизнь, но ту Божественную благодать, которая дана мне милосердным Господом, которая меня наставляла и укрепляла в течение всей моей жизни, которая давала мне возможность творить не только добрые дела, но и чудеса. Ты воспроизведи все виденное тобой и слышанное, чтобы и читающим, и слушающим все послужило на пользу. Прежде же всего передай в своем писании, что Господь, если захочет, всем содействует и совершает великие чудеса, и об этих-то чудесах, тобой виденных, расскажи все по порядку, чтобы узнавшие прославили Бога, щедрого в благих делах. Береги себя от сетей лукавого во всякое время дня и ночи, пока не призовет тебя Господь». Преподобный, рассказавши мне об этом и еще о многом другом, совершил молитву и отпустил меня. Он имел обычай часто бывать у своих духовных детей, ради духовной пользы их. Ведь он был неподражаемый врач: он молитвами исцелял как телесные, так и душевные болезни. Он был и прозорлив: он духом провидел, кто из людей думает тайно сделать кому-либо злое, и предупреждал об этом. Он был пособником всем тем, которых постигали беды и несчастия; он постоянно заботился о нищих и о сиротах. Всем приходящим к нему с твердой верой в Господа он давал благие советы и наставления. Он утешал скорбящих. Он все это делал от чистого сердца, искреннего и любящего сердца.

Второе чудо преподобного Василия⁽²⁹⁾

Некий купец, также имевший много лавок и очень богатый, имел слугу, одержимого водяною болезнью. Слуга этот был болен уже давно, и на его выздоровление не было никакой надежды, так что ему угрожала близкая смерть. Тогда купец этот отправился к святому и начал просить его войти в дом его и посетить там больного, уже приближающегося к смерти. Преподобный Василий, не желая быть от него прославленным, вначале отказывался, но потом, тронутый его усиленными просьбами, согласился и пошел за ним. Он застал больного при последних минутах жизни. Святой, возложивши свою руку на больного, вознес горячую молитву Богу, и больной тотчас же выздоровел. Все видевшие это прославили Бога, пославшего через Своего раба такое чудесное исцеление.

Третье чудо преподобного Василия

Однажды преподобный был в доме Гонголия, имевшего двух сыновей, родных братьев между собою, которые пользовались знатным саном и были добродетельны, как и отец их, любивший святого и часто пользовавшийся поучительными беседами его. В это время пришел к Гонголию один князь из Пафлагонской страны, одержимый бесом. Гонголий не знал о страшной болезни этого князя, но преподобный, духовно провидя это, сказал: «Вот идет к нам князь, одержимый диаволом». Когда же князь вошел, то бес, не смогши вынести присутствия святого, громко закричал: «Зачем нам враждовать, старче Божий, зачем ты палишь и мучишь меня? Я знаю, кто ты, оставь меня, и я возвещу людям о твоих добродетелях. Если ты повелишь мне уйти отсюда, то я выйду и никогда не возвращусь сюда. Неужели тебе не довольно того, сколько ты мне зла принес на пути моем, что даже и отсюда ты изгоняешь меня?»

Тогда святой ударил одержимого бесом по щеке, и из уст его обильно потекла кровь. Все присутствующие пришли при этом в ужас и с гневом воскликнули святому: «Это не исцеление, а убийство совершается!» Когда же довольно вытекло крови, святой сказал одержимому бесом: «Кровь ли точишь? Во имя Иисуса Христа стань!» Тотчас же течение крови прекратилось и больной выздоровел, после чего он пал к ногам святого, возблагодарив Бога и Его угодника, – и, радуясь своему чудесному исцелению, возвратился в дом свой.

Четвертое чудо преподобного Василия о жене

В одно время пришли к преподобному несколько человек, неся на руках женщину, которая испытывала ужасные страдания, так что была совсем близка к смерти. У этой женщины остановилась в горле кость, от чего она уже три дня страшно мучилась. Увидевши ее страдания, святой сжалился над нею и, вздохнувши из глубины души, сказал: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных!» Тотчас же кость выпала из горла больной и она выздоровела. Все видевшие это прославили Бога и, уходя, удивлялись тому чудесному исцелению.

И много других знамений совершил преподобный Василий даром Духа Святого, так как с самых детских лет был наделен от Бога этой чудодейственной благодатью. Если кто вздумает описать все до одного чудеса его, то уподобится тому человеку, который взялся бы перемерять море чашею, или же сосчитать звезды небесные, или же песок земной. И я нисколько не погрешу, если осмелюсь сказать, что ни один из прежних святых не был таковым, ибо чудесами своими он всех превзошел. Но, впрочем, оставим это и возвратимся к повествованию.

В один день, когда я сидел молча в своей келье, вспоминая и сокрушаясь о своих грехах, у меня как-то невольно явилась в голове мысль, которая сильно заняла меня, – насколько искренна и велика вера евреев, боящихся Бога! Когда я думал об этом, мне невольно припомнилось в подтверждение этой мысли, насколько был честен Авраам, праведен Исаак и велик пред Богом Моисей, знамениями и чудесами наказавший Египет. Как же они, думал я, могут не веровать в Бога, давшего им закон на горе Синайской и Своим гласом научившего их десяти заповедям, которые они приняли и строго и неуклонно исполняют? Как они могут не веровать и не почитать Бога, Который через Своего пророка Моисея разделил для них Чермное море, провел их по безводной и бесплотной пустыне Израиля, избавил от египетских работ и послал им в бесплодной пустыне манну небесную? И, вспоминая все то, что содержится в Ветхом Завете, и все, что мною было прочитано об этом, я невольно сказал сам себе: «Поистине, они счастливый и угодный Богу народ!» Но этого мало⁽³⁰⁾.

Чудное видение Григория, ученика преподобного Василия

В ту же самую ночь, когда я почивал на ложе своем, вдруг увидел себя на каком-то плодородном, светлом и прохладном поле, украшенном всевозможными прекрасными цветами. Тихий и прохладный ветерок веял по этому полю, над которым носился какой-то светлый дым, испускающий благоухание и ароматы. Когда я стоял там и дивился на все кругом, радуясь в сердце своем, вдруг подошел ко мне какой-то муж светлый и прекрасный, в белой одежде, имевший в руке своей жезл, и, приблизившись ко мне, спросил: «Что стоишь здесь и удивляешься, смотря на все?» Я отвечал ему, что не знаю, как я вдруг очутился здесь. Тогда он мне сказал: «Это молитва отца твоего духовного привела тебя сюда, чтобы ты увидел то, о чем спросил». «Что же я просил, Господи?» Он ответил: «Когда ты говорил, что глубока и искренна вера евреев, а угодник Христов Василий на это ответил, что они отвержены Богом, то ты просил показать тебе какое-нибудь знамение, и вот Господь исполняет твое желание. Следуй теперь за мной, и я тебе покажу веру каждого народа и какая из них какую силу имеет перед Богом». Затем, взявши меня, пошел на восток.

Вдруг появилось облако, подняло нас и вознесло на высоту неимоверную, и казалось мне, что все это не во сне, а наяву. Тогда увидел я какую-то страну дивную, странную и непонятную, и пока я удивлялся ей, облако отступило от нас и мы очутились на каком-то непонятном поле, светлом и прекрасном. Земля на этом поле была чистая и прозрачная, как лед или стекло, и видны были оттуда все концы мира сего. Там были юноши с огненными лицами, сладко и благозвучно поющие и пением своим славящие в Троице Единого Бога. После этого пришли мы на какое-то место страшное, как будто объятое огнем Божиим. Увидя это место, я пришел в ужас, и мне казалось, что меня привели сюда, чтобы сжечь здесь, но потом я заметил, что место это не горит, а только светится светом пламенным. Затем увидел я тут юношей крылатых, дивно красивых и светлых; они двигались при помощи крыльев, куда хотели, летали на высоту, и были они в белых как снег одеждах. И подумал я о них, что это Ангелы Божии, невещественно ходящие и кадящие высший жертвенник, то есть место духовного огня, от которого огонь для службы Божией. Пока я думал об этом, вдруг очутился у какой-то страшно высокой горы, на которую мы с большим трудом поднялись. Тогда повелел мне светоносный муж посмотреть к востоку, где я увидел другое поле, необъятно большое и страшное, блестящее, как золото. Когда увидел я это, сердце мое наполнилось неизреченной радостью. Затем увидел я какой-то город, чудный и обширный, от которого я пришел в умиление и простоял несколько часов, как будто в забытьи. Когда стоял я на вершине этой горы, удивляясь и умиляясь всему увиденному мною, то спросил своего проводника: «Господи, что это за город, такой обширный и странный, при виде которого ум мой помрачился?» Тогда он ответил мне: «Это вышний Иерусалим, это есть Сион нерукотворный, он так же велик, как свод небесный в ширину и длину. Построен он не из смолы, не из мрамора, не из дерева или стекла, так как все это тайные вещи, ты же видишь, что он кажется чистым и блестящим, как золото, а построен он из двенадцати каменьев. Красота и благолепие города таковы, что их глаз человеческий не видел и ухо не слышало, и мысль не может представить, и ни человеческий, ни ангельский ум не в состоянии постигнуть. Высота стены его, мне кажется, не менее двухсот локтей, или даже более, но никак не меньше этого. Ворот в нем двенадцать, прочно построенных и крепко запертых; каждые из этих ворот одинаковы, каждые из двенадцати честных камней и блестят, как лучи солнечные». Размышляя об этом чудном и дивном видении, я невольно сказал сам себе: «Если город этот снаружи представляется таким дивным и чудесным, то кто может описать и кто может себе представить то, что находится внутри его!» И, придя в удивление и ужас от этого видения, я невольно спросил провожавшего меня Ангела Господня: «Господи, какой это город и кто живет в нем, кто царь в этом городе и кто построил его, как он называется и какая это страна, и зачем мы пришли сюда?» Тогда ответил мне сей светлый юноша: «Этот город Великого Царя, о котором чудесно предсказал Давид. Создал его Господь наш Иисус Христос по окончании своей земной жизни и после Своей чудесной смерти, а по вознесении Своем на небеса к Богу, Отцу Своему, приготовил его святым Своим ученикам и апостолам и тем, кто через проповеди их уверовал в Него, как сказал Сам Господь в Евангелии Своем: В доме Отца Моего обители много суть, если же нет, пойду и уготовлю вам место. Это вот и есть то обширное и дивное жилище, которое Он обещал им и всем возлюбленным Его и с усердием хранившим Его заповеди. Имя ему – Новый Сион, град христианский, град высшей митрополии. Немного обождав, увидишь ты и живущих в нем, и не только людей, но и Царя их, ради Которого ты пришел сюда. Тогда узнаешь обо всем и увидишь, как всякий верующий в Сына Божия жив будет учением святых Его учеников, повелениями и заповедями святых и богоносных отцов и верою во Святую Соборную Церковь Божию. Неверующий же в это не будет пользоваться жизнью вечной, а будет предан вечному огню». Пока мы говорили это, вдруг явился посередине города холм высокий, как гора; вершина этого холма казалась блестящей, как раскаленное железо, и на ней сиял крест дивный, освещая все кругом, а на кресте – голубь, белый как снег и сияющий светом неописанным. Видя это, я удивился. Тогда с неимоверной высоты, блестя как молния, спустился на этот город юноша и начал все приготовлять и украшать, как будто готовясь к встрече Царя. Вслед за ним на город спустился другой юноша, который нес престол чудный и поставил его на вершине того холма, для ожидаемого Царя, а после этого послышался громкий голос, говорящий: «Вот Царь хочет прийти в град сей с силою и славою великою». Вслед затем спустились с высоты четверо юношей, светлых и благолепных, держащих в руках по большой свече, сильным и невещественным огнем горящей, и запели согласно: «Возсия благодать Твоя, Господи, прииде слава святых Твоих, Вышний Сын Живого Бога». После них еще юноша спустился на город, говоря: «Вот суд и воскресение мертвых будет и воздаяние каждому от Праведного Судии наступит». Вслед за тем с высоты спустился столп огненный, из которого был слышен голос грозный, и пламень огненный разливался по всему воздуху; столп этот не остановился над городом, но опустился на мир и рассеялся на все четыре конца земли и объял всю вселенную. После этого был слышен голос, говорящий: «Вот содетельная сила Вышнего, которая соберет всякое творение», и раздался голос этот над всеми костями человеческими, и стали собираться кость к кости, сустав к суставу, член к члену. Затем еще спустился юноша, держа в руке своей свиток огненный, послание Господне к сатане, в котором сказано: «Окончилось владычество твое, ибо прошли уже три года, которые даны были тебе царствовать по всей земле». Стал юноша тот пред сатаною и прочитал это послание, а затем с гневом повлек его из царских дворов и положил голову его на краю земли, чтобы изверг он из себя всю злобу, погибель, гнев, неистовство, ярость, весь яд злой, всякую нечистоту, всякую неправду и всякие ереси, так как приблизился конец его, и он будет сожжен со всем своим воинством. Потом видел я, как полки Сил Небесных на конях огненных по воздуху разъезжали, и послышался вопль мучительный, плач и рыдания многочисленные и ужасные: эти огненные всадники, гоня пред собою, убивали всех тех, которые прельщались учением антихриста, во время его владычества на земле. Затем видел я, как полки воинов благообразных сошли на землю и стали приготовлять ее к пришествию Господню. Среди них был один юноша, отличавшийся благообразием и державший в руке трубу золотую, а с ним двенадцать других юношей с такими же золотыми трубами. Когда они сошли на землю, затрубил пред ними их главный начальник, и звук трубы его раздавался от одного до другого конца вселенной, за ним затрубили двенадцать других юношей, и такой раздался гром от звука труб их, что земля заколебалась, как море. Тогда тела облекли собою кости, лежащие в земле, но жизни не было в них.

Потом затрубил во второй раз их начальник, и тотчас же открылись гробы, и все от начала мира умершие вышли из гробов. И вот спустилось бесчисленное, как песок на берегу моря, множество юношей, которые направились к восставшим из мертвых, чтобы душу каждого человека направить в свое тело. После этого раздался в третий раз звук трубный, от чего ужаснулось небо и земля, и все мертвые стали живы, и каждый из них осенен был той добродетелью, которой был славен на земле. Тогда моря, реки, озера, болота, леса и чащи со страхом возвратили целыми всех тех, которые погибли в них, от чего появилось бесчисленное множество человеческих существ, как песок морской. Возрастом все были равны между собою, муж стоял вместе со своей женою, и всякий народ, каждое колено и каждый род были соединены между собою. Не понимая таинства воскресения, я был объят страхом и с трепетом думал: «Были в перст превращены и вдруг стали целы», и удивлялся, видя, как у некоторых из них лица сияли, как звезды, а у других сияние было меньше, чем у первых, подобно тому как сказал Божественный апостол: «Звезда от звезды отличается славою». У одних лица сияли как луна в темную ночь, у других – как дневной свет; у тех – как железо раскаленное, искры рассыпающее, у этих – как солнце. У одних лица были как снег, у других же – как волна морская, а у иных – белые и румяные, как цвет. У каждого из них была книга в руке, а на челе каждого была надпись. У одних было написано: «пророк Господень», у других – «проповедник Господень», у тех – «апостол Христов», у этих – «мученик Господень», кто – «евангелист», кто – «исповедник Господень», один – «воздержавшийся Господа ради», другой – «святитель Господень», тот – «праведник», тот – «преподобный Иисуса Христа», и много всяких надписей было видно, указывающих на добродетели восставших из мертвых: «нищий духом», «смирен сердцем», «претерпевший Господа ради в пустыне», «кроток Господа ради», «милостив и добр», «чист сердцем», «миротворец», «изгнанный правды ради», «зависти ради и лести пострадавший», «нищету и напасти претерпевший Господа ради», «праведный пресвитер Господень», «честно послуживший службу духовную», «девственник Господень чистый», «положивший душу за ближнего своего», «сотворивший правду», «научивший добру», «сохранивший ложе неоскверненным», «покаянием Господу угодивший» – и много других различных добродетелей написано было на челе у восставших из мертвых. Также написаны были и пороки каждого из восставших: «злоба», «лукавство», «нечистота», «скаредство» и разные другие грехи и беззакония. У одних было написано на темени, а у других казалось написанным в воздухе над головою, чтобы всем были видны грехи и беззакония их. Согрешившие же в христианстве и без исповеди скончавшиеся казались скверными и нечистыми, с темными мрачными лицами, и было их много. У одних лица были как земля с пеплом смешанная, у тех – как гной, у этих казались изгнившими до конца и черви кишели на лицах их; у одних лица были черные, как у самого сатаны, у тех – как кожа аспидова, у этих – как кожа ехиднина, а у некоторых – как кожа ослиная; одни были покрыты с головы до ног гноем смердящим. Все они, друг к другу обращаясь, говорили: «О, горе нам! Ибо это есть последний день пришествия Христова, про которое мы знали еще до кончины нашей и теперь восстали, чтобы получить каждому из нас по делам нашим. О, горе нам несчастным и грешным, ибо мы осквернены и помрачены. Господь накажет нас! О, горе нам, ибо мы только теперь познали стыд и позор наш».

И много говорили они, укоряя себя и проклиная день и час своего рождения, и стояли, ожидая с поникшей головой приговора Праведного Судьи.

Многие стояли, говоря: «Кто есть Бог и кто Христос? Мы не знаем, мы многих богов имеем. Мы угодили им, и они должны почтить нас», – говорили они самонадеянно. Множество других стояли, говоря: «Если Бог закона Моисея воскресит нас, мы получим от него много добра, так как мы рассеяны были по всей вселенной, потому что кроме этого Бога иного не хотели признать. Если Сын Человеческий придет судить нас, горе нам будет: мы возненавидели Его, хулили, ругали, делали Ему много зла и предали смерти, учеников Его убивали, не веря им и не признавая их Учителя. Теперь мы тоже сомневаемся, может ли Он прийти судить, как Бог. Вместе с нами и Он будет судим за то, что говорил: Я Сын Божий и равен Ему. Хорошо было бы, если бы мы видели Его здесь и обличили Его во лжи, ибо Он считал Себя нашим Судьею. Господь же сказал, что никого не будет судить, но суд даст Сыну Своему. И не раз Он называл Себя Сыном Божиим, но мы хорошо знаем, что Бог говорил Моисею на горе Синайской. Тот же никогда не видел Бога». Когда иудеи разговаривали между собою об этом, ждали Праведного Судию и хотели Его видеть, они просили друг друга: «Если кто увидит здесь Христа, возьмите Его, и мы представим Его пред Богом». Другие израильтяне стояли во множестве и говорили: «Горе нам, верующим не в признаваемого Законом Бога, но в алгуя, астартия, старофу, в двух златых тельцов и прочих богов языческих. Мы не знали, откуда приключилось с нами несчастие».

На некоторых из стоящих явились червленые слова: на мужчинах – «муж-убийца», на женщинах – «женщина-убийца». На других написано было: «тать» или «татица» (то есть вор или воровка), «блудник» или «блудница», «идолослужитель» или «идолослужительница», «мытарь» или «хищник», «детогубец» или «детогубица», «завистник» и «гневный». На некоторых написано было: «суров» и «сердит», «злосердый» и «немилостивый», «жадный» и «сребролюбивый». На других: «еретик», «духоборец», «манихей», «савелиан», «павликиан», «яковитин», «оригенит», «маркионит», «богомил» и вообще придерживающиеся какой-нибудь ереси, изобличаемой надписью. И все некрещеные, или после христианского Крещения согрешившие, или умершие без исповеди стыдились, видя на себе обличения, и плакали горько, стеная. Все смотрели на это и изумлялись. И вот являются Ангелы с сияющим Крестом, поющие Божественную песнь, они поставили Крест на престол в виду всех воскресших из мертвых. Народ изумлялся красоте Креста, иудеи же молча смотрели на него и трепетали от страха, на лицах их виден был стыд. Ударяя себя по лицу, они говорили: «Недоброе знамение видим мы в Явившемся во славе, это знамение Распятого! Если Он придет судить нас, как мы встретим Его или где скроем себя: мы ведь много зла сделали не только Ему Самому, но и верующим в Него?» И вот когда иудеи, рыдая, говорили это, водивший меня Ангел сказал: «Видишь ли, как они начали трепетать, смотря на Честный Крест?» Я стоял на высоком месте, и мне казалось, будто я носился в воздухе, видел все от края вселенной; все слышал, даже то, о чем говорили где-нибудь лишь шепотом, доносилось до моих ушей; я все помнил, что бы кто ни говорил. После этого я услышал говор, большой шум и страшный звук и испугался. Но водивший меня Ангел святой сказал мне: «Не бойся, еще больше этого увидишь». И вот святые Ангелы расступились перед Судьею, Который шел судить и воздать каждому за беззаконие, обличаемое надписью на челе. Начали являться страшные бесчисленные силы пред престолом Судии. Видя это, я еще более устрашился. Но святой Ангел снова ободрил меня, сказавши, что я должен внимать всему разумно, ибо происходившее пред моими глазами послужит в пользу мне. Не успел он окончить своих слов, как вдруг блеснула молния, послышался свыше страшный голос, и земля затряслась. Те, на которых были светлые лица, не только не устрашились, но еще больше стали радоваться и веселиться: они тихо и молча приблизились к престолу Судии, сияя красотой, которой удивился бы всякий человек. На идолопоклонниках же и неверных виден был страх, и мрачны были их лица. Когда явился Крест и они поняли, что Христос хочет судить всех, упали духом и устыдились, тогда как все верные от Авраама до Христа не боялись, а радовались. Израильтяне до появления Креста называли какого-то великого бога, но увидевши сияющий паче солнца Крест Господень и понявши, какой веры он служит знамением, возопили: «О, горе нам! Иисус Христос, Которого прославляют христиане, хочет судить всех!» И лица их омрачились и исполнились стыда, а верующие радовались и кланялись Кресту, зная, что он есть именно тот, на котором Господь пригвожден был по Своей воле. В это время вдруг явилось светлое облако с молнией и, осенивши Божественный Крест, долго оставалось на нем, как только оно поднялось туда же, откуда снизошло, вокруг Креста обвился пречудный украшенный венец. Иудеи и агаряне при виде его удивились и вострепетали, идолослужители, мучившие святых, от страха и изумления не могли слова произнести. Христиане же исполнились великою радостью и, поднявши руки вверх, прославляли Господа. И вот заблистала молния, послышался шум, гром, явились Ангелы и Архангелы, весь воздух наполнился ими, – всех объял трепет. Ангелы с благоговением пришли и остановились на приготовленном для судилища месте. Грешники поняли, что все их тайные помышления сделаются известными. Ибо Господь сказал: «Нет такой тайны, которая не будет обнаружена». Престол Божий не на земле стоял, но в воздухе, на высоте около сорока локтей, и Ангелы ходили не по земле, а носились в воздухе. Одни из них стояли на восточной стороне, а другие – на южной, третьи – на северной, четвертые – на западной. Все они отличались один от другого: одни были белые, как свет солнечный, другие были подобны пламени или золоту блестящему, или красному цвету. Разделившись на четыре части, они наполнили всю поднебесную; земля же наполнена была людьми. За ними появилась огненная колесница, вокруг которой шли шестокрылатые, многоочитые Херувимы, взывавшие: «Свят, свят, свят, Господь Саваоф, исполнь небо и землю славы Твоей». Ангелы воскликнули: «Благослови, Отче Вседержителю, благословен Грядый во имя Господне Иисус Христос, Слово Соприсносущное Отцу». От их славословия содрогнулись небо и земля. Пришедшие с колесницей окружили престол Божий. Евреи и агаряне, слыша, что Ангелы наравне с Богом Отцом славят и Господа нашего Иисуса Христа, начали рыдать, говоря: «О, горе нам! Мы не ждали Его, и Он пришел».

Страшный Суд Божий. Разделение праведных и грешных

После этого раздался страшный звук трубы, возвестивший о приближении Судии. За нею послышались другие трубы, появились царские хоругви и скипетры и, наконец, белое как снег облако; посреди него Господь наш Иисус Христос, а вокруг Него множество бесплотных слуг Его, не смевших приблизиться к облаку. В семь раз светлее, чем от солнца, мир осветился Им. Но что я говорю? Ум не в силах постигнуть, а слово передать все благолепие Божества, явившегося для суда над миром. Если бы солнце засияло вдруг среди ночи, оно не осветило бы так ее темноты, как освещен был тогда весь мир. Все устремили взоры на Господа, а Ангелы запели: «Благословен Грядый во имя Господне, Бог Господь пришел судить живых и мертвых». Слышавшие и видевшие все это пали ниц и поклонились Судии. Затем Господь сошел с облака и сел на престоле славы Своей, небо и земля затрепетали, как лист на дереве от ветра, люди исполнились страха. Еретики же, иудеи и агаряне, не принявшие святых учеников и апостолов Христовых, увидали себя пристыженными. И сказали Ангелы Господу: «Ты еси Христос Сын Бога Живаго, Которого распяли иудеи, Ты еси Божие вышнее Слово, Которое Отец родил прежде всех веков. Ты сугуб естеством, волею и хотением. Один есть Господь Иисус Христос, Который воплотился от Девы Марии, не изменив естества, и пришел в мир творить чудеса и знамения. Ты Бог наш со Отцом и Святым Духом, и кроме Тебя нет Бога». Слушая эти слова ангельские, Анна, Каиафа, безумный Арий, проклятый Махмет и все иудеи затрепетали и устыдились. После этого Господь взглянул на небо – оно удалилось от взоров Его, взглянул на землю – и она начала удаляться от Него, будучи осквернена делами человеческими, и наконец совсем скрылась, так что стоявшие на ней очутились в воздухе. Господь опять взглянул на высоту небесную, и небо стало новым: на тверди, вместо прежних светил – солнца, луны и звезд, явилось новое Светило незаходимое, Христос Бог наш. Господь взглянул на глубину безмерную, и земля снова явилась, но уже не прежняя, а блистающая, как свет, потому что все на ней изменилось. Господь взглянул на море, и вода тотчас иссякла, превратившись в огонь, от которого поднялось до небес пламя. Все были объяты страхом, потому что пламя жгло и поедало неверных, грешных и идолослужителей, как только Господь посмотрел, а огненные Ангелы возложили на них свои руки. Но не все нечестивые были ввергнуты в огненное море, некоторых Ангелы оставили. Я обратился к водившему меня святому Ангелу, и он сказал мне, что это те из иудеев, которые веровали в Божественный Промысел и не поклонялись идолам. Здесь исполнилось слово Божие, написанное в Евангелии: «Тут будет плач и скрежет зубов». От ввергнутых в огненное море нечестивцев слышен был плач и вопль, и рыдание. Они мучились в страданиях и изнемогали, видя себя оскверненными греховными делами. Оставшиеся же невредимыми радовались, что приняли закон Божий и хранили его. После этого Господь воззрел на восток. Ангелы затрубили, и те из них, которые были на восточной стороне, разошлись по всей вселенной и, где только встречали светлые лица, с великой радостью целовали их, так обошли они с быстротою молнии всю землю и, отделивши избранников Божиих от грешников, поставили их по правую сторону Судии. После этого Господь воззрел на север и юг, и Ангелы Божии привели оставшихся и поставили их по левую сторону – их было бесчисленное множество, как песку земного. Стоявшие по правой стороне сияли неизреченным светом, а стоявшие по левой были мрачны. Обратившись к первым, Господь сказал: «Придите, благословенные Отцом Моим, и наследуйте приготовленное для вас от сотворения мира Царствие Небесное; ибо вы кормили Меня, когда Я был голоден, утоляли Мою жажду, одевали Меня, когда Я был наг, служили Мне, когда Я был болен; в скорби и несчастии вы утешали Меня». На это праведники отвечали Судии: «Владыко Господи, никогда мы не видели Тебя голодным, никогда не видели Тебя жаждущим и не поили, никогда не одевали Тебя и в скорби и болезни не служили Тебе». Но Господь отвечал им, указывая на нищих духом: «Если вы им добро делали, то делали и Мне». Затем, обратившись к стоящим по левую сторону, Он сказал: «Уйдите от Меня, проклятые, в огонь вечный, приготовленный диаволу и его слугам, ибо, когда Я был голоден, вы не давали Мне есть, когда Я жаждал, вы не напоили Меня. Когда Я был странником, вы не приняли Меня, Я был в темнице, и вы не навестили Меня, нечестивые, всю жизнь свою в грехах и беззакониях проведшие, Я не знаю вас!» Они же с плачем отвечали: «Господи, когда мы видели Тебя голодным и жаждущим, нагим или больным, и не служили Тебе?» «Так как вы не делали ничего этого, – отвечал Судия, – никому из меньших сих, то не делали и Мне. Уйдите от Меня, проклятые, оскорбившие Меня и служившие диаволу!» Слыша такой строгий ответ, они начали плакать, прося о помиловании, но Господь не простил их. И тотчас Ангелы схватили их и бросили в огненное море. В муках и терзаниях грешники взвыли: «О горе, горе нам», – но их воплей не было слышно, потому что они тотчас скрылись в огненной бездне. Господь опять взглянул на новую землю, покрывшуюся прекрасными садами; красоте их я не мог надивиться. Обратившись к водившему меня Ангелу, я спросил: «Каково будет Царствие Божие? Неужели может быть что-нибудь лучше этого?» Ангел отвечал мне: «Не знаешь, что говоришь, это та земля кротких, о которой Господь говорит в своем Евангелии: Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Небесное Царство еще краснее ее». Господь опять посмотрел на землю, и она тотчас покрылась зелием разным, красотой которого я поражен был. И вот по всей земле потекли и разлились в садах ее две реки – одна наполненная чистым и сладким медом, другая молоком. Но не сливались одна с другой, и молоко не смешивалось с медом, а текли в разные стороны и напояли древесные корни. После этого прилетели птицы небесные, прекрасные и разнообразные, наполнили сады и начали петь чудесными голосами. Невозможно передать их пения, восходившего до небес. После этого Господь взглянул на высоту небесную, и оттуда сошли во множестве ангельские силы, неся с собою великий град – Иерусалим, творец которого есть Бог. Прославляя в Троице Единого Бога, они поставили град на востоке, посреди был рай Едемский, а вокруг святые Ангелы; врата сияли как солнце. И вот Ангелы вострубили и все творения Божии, небесные и земные, начали славить Бога. Стоявшим по левой стороне послышался голос: «О окаянные, беззаконные, злые, жестокосердые и бессильные, ленивые и неверные и все проклятые, смотрите, каких благ вы лишились и какое зло получите». Затем Господь встал с престола Своего и направился к стоявшим на правой стороне, говоря им кротким голосом: «Придите, благословенные Отца Моего и возлюбленные Мои, и войдите в обещанную вам радость Господа Бога вашего». Бывшие же по левой стороне грешники издали следовали за Ним, желая видеть все происходившее.

Впереди всех шла Пресвятая Богородица

Первой из всех стоявших на правой стороне пошла жена, лицо Которой сияло как солнце. Приблизившись к Господу, Она поклонилась Ему. Господь с радостью встретил Ее и, преклонивши пречистую главу Свою, сказал: «Войди, Святая Мать Моя, в радость Сына Своего, ибо все это – достояние Твое». Она же, преклонившись Господу и облобызав пречистые руки Его, весело и с радостью вошла в Святой град, радость Ее воспели все Ангелы и праведники.

После Пресвятой Богородицы пошли
святой Иоанн Предтеча и двенадцать святых апостолов

Затем от стоявших на правой стороне отделились двенадцать мужей в царских одеяниях и приблизились к вратам города. Вместе с ними был и св. Иоанн, Предтеча и Креститель Господний. Господь с радостью принял их, поцеловал и сказал им: «Войдите в радость Господа своего». Они поклонились Ему и с весельем вошли в Святой град. Ангелы и за них прославили Бога.

За апостолами шли семьдесят учеников Христовых

Затем, по велению Судьи, пришли к вратам города семьдесят мужей в молниеобразных одеждах и поклонились Господу. Он повелел и им войти в город. Видя все это, стоявшие на левой стороне, горько рыдали и рвали на себе волосы, вспоминая свои беззакония, ради которых они лишились стольких благ вечных. Евреи, не покорившиеся Христу и не крестившиеся, напрасно проклинали ни в чем не повинного Моисея, говоря: «Где он теперь? Мы не видим его, мы не видим того, заповедям которого мы были покорны, но отвергли Христа». Итак, они искали Моисея и не могли найти. Он же вместе с Авраамом, Исааком, Иаковом и другими святыми пророками Христовыми стоял на правой стороне.

За учениками Христа шли святые мученики и мученицы

По повелению Божию, с правой стороны отделилось многое множество людей с сияющими как солнце лицами и в червленых одеяниях. Это были святые мученики и мученицы, проливавшие за имя Христово кровь свою. Приблизившись к Господу, они поклонились Ему, Господь принял их, радуясь и повелевая им войти во Святой град Свой.

За мучениками шли исповедавшие святую веру

 После них приблизились к городу другие с сияющими лицами в блестящих, как огонь, ризах. Это были исповедавшие святую веру, и они вошли в радость Господа своего.

Благовестники

За исповедниками приблизились к городу благовестники; лица их блестели как снег, ризы сияли, как золото блестящее, они тоже вошли в радость Господа своего.

Святители

После благовестников прошло немалое число других с сияющими как солнце лицами и в белых как снег ризах; на плечах у них были омофоры. Это были архиереи и святители, которым Господь велел войти в славу Свою. О них Ангелы тоже прославили Бога Вседержителя.

Воздержницы и постники

И опять с правой стороны приблизился к городу собор с белыми, как крин, лицами и поклонился Господу. Это были воздержницы и постники. Господь повелел и им войти в город.

Иноки, трудившиеся ради Христа

Господь еще обратился к правой стороне, и оттуда пришло к Нему множество иноков, очистившихся истинным покаянием. Господь и им повелел войти. Поднявши руки кверху, они прославили в Троице Единого Бога.

Инокини смиренные

За иноками и постниками приблизились инокини, которые отказывались от всего мирского и последовали за Христом. Господь повелел им войти, и они, радуясь, вошли в город. Видя это, осужденные на левой стороне взывали: «Скольких благ мы лишены вследствие своего неразумения, ослепления и помрачения!» Видя славу святых, дивный град, доброту Господню, они были себя по лицу и рвали волосы.

Праведники

Господь еще обратился к правой стороне, и оттуда пришли к Нему праведники с сияющими, как луна в темноте ночной, лицами, и они вошли в радость Господа своего.

Авраам, Исаак и Иаков

После праведников Господь призвал Авраама, Исаака и Иакова и двенадцать патриархов в белых ризах. Господь повелел им войти в Святой град, и они вошли, радуясь и воспевая Бога. За ними вошло множество народа, все были похожи друг на друга и сияли как солнце. Господь похвалил их за чистоту души, ибо они сохранили себя неоскверненными от самого рождения. Когда они входили в град, все святые Ангелы воспевали Бога.

Пророки

За ними пришли все пророки, кроме Моисея и Аарона, пророки блестели как звезды небесные и вошли с радостью в город.

Милостивые и нищелюбцы

За пророками прошло множество людей, лица их были белы, головы помазаны елеем. Они поклонились Господу, и Он повелел им войти. Все проведшие жизнь свою в слезах и посте и тем заслужившие бесконечные блага вошли в город. Видевшие же их на левой стороне горько плакали.

Судьи Ветхого Закона

Затем пришли Моисей и Аарон. Лицо Моисея прославлено было славой Божьей, ризы его блистали как молния. С ним были Аарон, Елеазар и двенадцать мужей, которые пророчествовали некогда о Христе, между ними были все праведные судьи Израильские, от Халева и до Гофониила, и до пророка Самуила. За ними Давид, царь и пророк, и все цари израильские, не бывшие в идолослужении, и все двенадцать колен израильских, последовавших Закону Моисея и не поклонившихся языческим богам.

Первые послужившие Богу

Затем призвал Господь Адама, Авеля, Сифа, Еноса, Еноха, Ноя, Мелхиседека и прочих святых Своих, и всех избранников мужского и женского пола. Все они вошли в радость Господа своего, ибо Он повелел Своему приставнику дать им достойные места.

Угодившие Богу, не зная Закона

За ними пришли немногие другие, именно те, которые еще до пришествия Христова исполняли в делах своих Закон, хотя и не знали его, и не поклонялись идолам, но чтили истинного Бога. Он повелел им войти, и они удостоились невыразимой радости.

Юродивые Христа ради

Затем пришли несколько человек с блистающими лицами и смело вошли в Святой град. Это были юродивые Христа ради, униженные, осмеянные люди, претерпевшие много зла, за что и удостоились радости.

Нищие духом

Господь повелел еще другим прийти с правой стороны, и к нему приблизилось множество народа, у всех лица были прекрасны и ризы блистали. Это были нищие духом. Они вошли в Святой город.

Плачущие в молитвах

Затем явилось собрание, покрытое светлым облаком. Господь обратился к ним и сказал кротким голосом: «Войдите, войдите, любимцы Мои, в радость Господа своего; пожинайте плоды трудов своих». Это были покаявшиеся.

Кроткие

За ним пришел собор тихих и кротких. Одеяние на них было светлое, и они вошли в Святой город. Это были кроткие и смиренные.

Судьи нового закона Христова

После кротких пришел собор других. Лица их были чисты, как мед каплющий, и ризы сияли как свет. Господь с любовью повелел им войти. Это были праведные судьи, не требовавшие награды, не боявшиеся сильных, но судившие всех справедливо.

Милостивые

После них призвал Господь других. И пришли к Нему в ризах червленых и с венками на главах. Лица их покрыты были миром благовонным. Господь повелел войти им в Святой град. Это были милостивые. Я видел их и видел неизреченную славу в Святом городе, красоту палат и множество жилищ, которые нужно было наполнить. Вошедших было великое множество, но они, мне казалось, не наполнили и четвертой части тех палат, которые были для них приготовлены.

Миротворцы

Опять посмотрел Господь на стоявших на правой стороне. Из них отделился малый собор и приблизился к Господу. У всех одежда была бела, как хрусталь, и светлые лица – это были миротворцы. Они вошли во Святой град.

Изгнанные за правду

Затем Господь призвал великий собор, в большой славе и чести, с веселыми и радостными лицами они вошли в Святой город. Это были изгнанные за правду и поруганные и избиенные без вины. За все, что они перенесли за имя Христово, они вошли в радость Господа своего.

Девственники

После этого пришел великий собор. Лица их были белее снега, а одежда сияла, как молния, в руках они держали золотые свечи. Этих также с радостью принял Господь и повелел им войти во Святой город. Это были те, которые не осквернили своего девства.

Жены честные и непорочные

Опять посмотрел Господь на правых, и пришел к Нему малый собор. Лица их были очень красивы и румяны, а одежда была бела как снег, головы их украшены венцами. Они пришли и поклонились Господу, и Господь повелел им войти в Святой город, а святые Ангелы за них прославляли Господа. Это были жены, которые честно и непорочно вышли замуж и не осквернили ложа своего, к тому же были милостивы и помогали другим, ходили в церковь на молитву, а потому и удостоились наслаждения вечными благами. Это я видел и спросил водившего меня святого Ангела: «Молю тебя, скажи мне, в этой вечной жизни может ли жена иметь своего мужа, если хочет, или муж жену, которые нескверно и в страхе Божьем провели свою жизнь?» На это Ангел отвечал: «Здесь нет желаний мирских; они пришли в вечную жизнь, где нет ничего плотского, житейского, но все они живут, как Ангелы Божии». Я опять спросил о многом другом, виденном прежде мною и сказанном мне; и все объяснил мне святой Ангел Божий по порядку и по имени: о праведных и грешных, и кто чего достигнет, на ком какое покажется знамение, и кому какое от Бога будет дарование.

Затем я увидел, как Святой Крест поднялся с того места, на котором стоял, и, приблизившись к Святому городу, остановился у ворот, где стоял Господь, призывавший Своих святых и вводивший их в Святой город.

О гневе Господнем на тех, которые согрешили в Ветхом и Новом Завете

Много грешников стояло по всей земле, которые от времен Адама и до пришествия Христа размножились, как песок морской, от разных народов и родоначальников. Все они умерли в грехах, не покаявшись и не исповедавшись. Они стояли со страхом, ни от кого не ожидая помилования, потому что они были христианами только по названию, но никаких заповедей не соблюдали. Господь, обратившись к ним, увидел на них признаки всяких грехов, скверны и беззакония. Я видел в руках Господних огненный жезл, которым Господь разделил всех грешных по их языкам и народностям, и веру от веры, и всякую ересь, и каждый из них стоял на своем месте. По одной стороне стояли грешники евреи, которые не исполняли законов Моисея, а поклонялись идолам до Рождества Христова; на другой стороне стояли те, которые не верили в Иисуса Христа по пришествии Его на землю, распяли Его и сделали много зла святым Его ученикам и апостолам.

После этого посмотрел Господь с гневом на запад, и пришли со скоростью молнии огненные Ангелы, которые наблюдали за муками, и начали они ввергать грешников в огненное море. Грешники же рыдали: «О, тяжело, тяжело!» И затем потопáли. Обо всем этом открыл святой Ангел.

Об отвергшихся от Христа

После этого огненные Ангелы пошли на ту сторону, где были христиане, которые во время гонения отверглись от Господа нашего Иисуса Христа. И их постигла та же учесть: они были брошены в огненное море. Они громко начали кричать, с мольбой взывая к Богу: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас!» Но не были помилованы.

О разбойниках и убийцах

После этого Господь отделил другую часть, к которой принадлежали обагренные кровью, – это были разбойники и убийцы, уличенные в своих преступлениях. Они имели терновые гвозди в своих телах, из лица их исходил гной, а ноги их были искривлены. Господь разгневался на них, и их схватили Ангелы и бросили в огненное море. Они же кричали и плакали, и не получали ни от кого пощады. Были здесь и те, которые сами себя удавили, мечом или ножом закололись, чем они оскорбили Бога, а диавола возрадовали, а потому и будут мучимы вместе с диаволом.

О ворах и мошенниках

После этого отделились другие и стали особо. Эта часть людей была вся темна и со зловонием. Одежда их разорвана, а на ногах козлиные кожи. Господь повелел Ангелам взять и этих, они связали им руки и ноги и бросили в огонь. Это были воры и мошенники. Чем больше их бросали Ангелы в огонь, тем сильнее разгорался он, и от пламени слышался страшный шум и гром, который будто бы хотел дойти до небес, желая истребить всех. Ввергаемые же грешники скоро опалялись, как сухие тростинки.

О клятвопреступниках

Таким же образом отделились еще от стоявших по левую сторону Судьи и стали против Него. Из их уст выходили черви и вонючий запах. Одежды их были очернены дымом, а лица мрачны. На них разгневался Господь потому, что они были лжецами и клятвопреступниками и многим причинили вред, забывая о Боге. За это Господь и передает их в руки злых и немилосердных ангелов, которые схватили их и подвергли мучениям. В этих муках они просили пощады, но им не было помилования.

О гневных, свирепых и злопамятных

После клятвопреступников Господь немало отделил от левых таких, которые были покрыты тьмой и имели странные лица, зубы у них скрежетали, языки висели из ртов, как у собак, а из глаз сыпались искры. Это все были гневные, злые, злопамятные, завистники, клеветники, насмешники и ругатели. И этих Господь осуждает на страшные муки, ангелы-мучители бросили их туда, где черви не засыпают. Они же горько плакали, вместо слез из глаз их текла кровь, но пощады им не было.

О тех, которые делали всякие несправедливости

Затем было отделено очень много таких, у которых лица были очернены сажей, одежда грязна от потоков крови и гноя, а ноги вспухшие и посиневшие. Эти грешники остаются перед обличающим их Богом безответными, так как они ни исповедью, ни милостынею не очищали своих душ и не умилостивляли тем Судью. Но больше всего они осуждаются за то, что не воздерживались в гневе и не прощали обижавшим их. От Ангела, который был со мною, я узнал, что, действительно, прощением своим ближним люди приносят себе большую пользу на Страшном Суде. Строгий Судья является для них кротким, и они смело Ему могут сказать: «Прости нам, так как и мы прощали». И Господь не только им прощает, но и Царство Небесное дает. Но горе тем, которые не захотели воспользоваться этою добродетелью для приобретения своего спасения, в особенности же если они сделали это по своей гордости. Мы замышляем зло против своих врагов, но не можем им причинить вреда, так как Бог разрушает злые замыслы, а вредим только самим себе, так как теряем всякую надежду на спасение. В самом деле, какой враг может погубить нас так, как сами мы себя губим. Если кто сам себе не вредит, то ему не может повредить и сам сатана, и врагов у него не будет, если он сам себе не будет врагом. Из этого следует, что мы сами себя должны поносить и презирать, а не своих ближних. В числе стоявших по левую сторону были и те, которые предавались объедению и пьянству. И на этих разгневался Господь, а Ангелы схватили их и ввергли в огонь при страшных воплях.

О прелюбодеях

После этого другую часть Господь отделил от левых, и очень большую. На всех них была одежда, испачканная грязью, на головах ползали черви. Из глаз их исходила кровавая пена, лица были грозны. Сердца их точили черви, у ног висели пиявки, которые пили их кровь, а из ноздрей выходил смрад, как от трупа. Увидел их Господь и, разгневавшись, сказал: «Род прелюбодейный, в похотях своих блудивший, да пойдет он в муку вечную». Услышавши это, они все заплакали и закричали: «Помилуй нас, Боже, и пощади Свое создание, хотя мы и согрешили, но от Тебя не отступили, и не поклонялись богу чужому». И вот вострубил Ангел три раза, и Господь сказал: «Отойдите от Меня, проклятые, чтобы Я не видел вас, если бы вы слезы ваши и покаяние принесли прежде смерти вашей, то могли бы очиститься от грехов, а в муках и сам сатана кается! Нет, отойдите от Меня, проклятые, в огонь вечный!» И тотчас Ангелы схватили их и бросили стремглав в огненное море.

О монашествующих

Еще отделил Господь от левых полк очень большой. Это были по чину монахи. Увидев их, я пришел в недоумение, как это бывшие иноками ради Христа, оказываются теперь по левой стороне. Лица их были мрачны, держали они светильники без масла и потухшие. На шеях их виднелись леность и небрежность в образе птиц – сов. Над ними висели задумчивость и неряшливость, как змеи, и непокорность, как тяжелое железо, обхватывая хребет их. Посмотрел Господь на них и разгневался за то, что одолели их страсти и что они не исполнили своего обещания и в своих помышлениях были рабами своим плотским страстям. Они же начали сердечно взывать: «Помилуй нас, так как мы Тебя одного признавали и святому Твоему имени служили день и ночь. Твоим именем прогоняли бесов и прорекали будущее». В ответ им был голос, будто поданный трубою: «Отойдите от Меня, проклятые, в огонь вечный, вы не слушали прежде Моего голоса, теперь я вас не слушаю». И опять злые ангелы повлекли их насильно в огонь вечный и тяжелую муку. И сказал мне святой Ангел, что при окончании мира монашеский класс попадет в погибель, потому что мало таких, которые возлюбили труд, и смирение, и болезнь. В конце века начнется царство сатаны, который всякими кознями многих привлечет к себе, а больше всего таких, которые Христа ради, нищеты и смирения ничего не имели, эти скорее всех соблазнятся.

О младенцах, не просвещенных Святым Крещением

И после этих отделил Господь от левых тех, которые были слепы, но ходили по мановению Божию. На них не было никакого зла, но они не были между праведниками. Посмотрел Господь на них и не разгневался, но разгневался на их родителей за то, что не просветили их Святым Крещением. И велел Господь дать им покойное место на западе и часть наслаждений вечной жизни, так чтобы они не видели лица Господня. Они сказали: «Владыко, Господи, благословен Ты, и благ, и милосерд, потому что Господь жизни и смерти лишил нас временной жизни по известным Тебе причинам, но одного у Тебя просим: помилуй нас, Господи!» И Господь даровал им малое утешение. Это был лик христианских младенцев, не принявших Святого Крещения. Все они были одинакового возраста.

О еретике проклятом Арии и его соборе

После этого отделил Господь от левых собор Ария. Члены этого собора имели вид сатаны, лица их были змееобразны, а из уст показывались черви. На них Господь больше всего разгневался и искал соблазнившего их Ария. Арий скоро нашелся, и Господь сказал ему: «Не Я ли Богочеловек Христос, Соприсносущный Отцу? Как же ты Мое Божество свел в тварь и прельщенный тобою этот собор довел до вечной муки?» И, сказав это, Господь отвратил от них лицо Свое, Ангелы же огненные внезапно схватили их, и возложили на них тяжкие железные вериги, и бросили их в тяжкие муки, где был диавол с бесами и Иуда-предатель.

О еретике Македонии и его соборе

После этого Господь отделил тех, которые принадлежали к собору Македония. У них лица были свирепые, а из уст их исходил смрад сильный, так что наполнял воздух, а глаза их были мрачны. Посмотрел на них Господь и поискал соблазнившего их Македония. Он тотчас явился, и Господь сказал ему: «Если Я тебе прощу, то Святой Дух, поругаемый тобою, придет и осудит тебя, потому что Он есть истинный Бог». И вот, все Силы Небесные начали петь ужасную песнь, призывая Святого Духа словами: «Царь Небесный, Утешитель, Дух Истины, везде находящийся, все Собою наполняющий, Сокровище добра и Податель жизни, приди и явись, да будет поруган поругавший Тебя Македоний». По окончании пения с высоты засиял большой свет, заблистали огненные звезды, а потом заблистала сильная молния. После этого явился престол, сделанный как будто из изумруда, на нем был виден Господь Дух, Утешитель, в образе белого голубя. Пришедши, Святой Дух почил на Единородном Сыне Божием, единосущный и равночестный Богу Отцу. Таким образом был посрамлен скверный Македоний. Затем явились Ангелы огненные и сделали ему и собору его то же, что и Арию и бывшим с ним, а Святой Животворящий Дух взошел со славою туда, откуда вышел.

О еретике Нестории и его соборе

После этого отделилась другая толпа и стала пред Господом, мерзкая и темная, от них отвернулся Господь и призвал соблазнившего их. Он тотчас предстал ненавистным пред Господом. И сказал ему Господь: «Где у Меня два лица, как ты обо Мне говорил и сколько народа ввел в погибель? Не Я ли есть Един Святой, Един Господь Иисус Христос, в двух естествах и в одном лице принимающий поклонение от всех тварей?» Последователи Нестория, познавши Господа и сознавши свое заблуждение, стояли ничего не отвечая. Потом пришла Святая наша Владычица Богородица к Сыну Своему и Богу, освященная необъяснимым светом и украшенная невыразимой славой, и Ангелы служили Ей. При Ее появлении святые Ангелы запели: «Радуйся, удостоившаяся быть Матерью Христа Бога!» Услышав это, нечестивый Несторий испугался, а Господь отвратил от него лицо Свое. Потом пришли ангелы-мучители и восхитили его и, связавши руки и ноги железными цепями, бросили туда, куда Ария и Македония. Святая же Царица Богородица опять со славою отошла туда, откуда явилась, и опять восхвалили Ее Ангелы святые, как и прежде.

О многих других еретиках

Еще призвал Господь толпу еретиков, и пришли они и стали пред Ним лицами мерзкими и неприятными. На них также негодовал Господь и призвал прельстивших их. Тотчас явились два мужа очень мрачные, как сам сатана. Господь сказал им с гневом: «О, кто вас научил говорить, что во Мне осталось одно естество после плотского Моего Пришествия? Не Я ли Един Бог в двух естествах – в Божеском и человеческом, как научили и утвердили святые отцы, говорившие Моим Духом. Как же вы осмелились извратить учения и повеления их?» После этого позвал Господь на них мучителей, которые и этим сделали то же, что и прежним еретикам.

Молю же вас, братья и отцы, прочитавши это, пусть никто не усомнится в справедливости сказанного, помышляя, что грешному, недостойному, худому мужу не могли быть открыты такие тайны, которые от начала века никто из великих святых не сподобился видеть, а между тем многие из них сподобились получить от Бога великие дарования, каждый по своему достоинству. Открыл же мне все это Господь не потому, что я был достоин, а по молитвам святого отца моего Василия. Что удивляться Божию смотрению? Или вы не знаете, что тайну Воскресения Своего Господь открыл прежде всего женщинам? И пастухи первые узнали о Его рождении, и неблагородные и необразованные рыбаки сделались проповедниками Его учения. И во многих Божественных Писаниях вы найдете о замечательных и чудесных дарованиях многих святых. Одним давались откровения, другим иные чудеса, подобно тому как и у апостолов усматриваем различные дары Духа Святого. Я – последний из людей, и то, что мне было открыто, я здесь излагаю, дабы принести пользу тем, которые будут читать сие. Все это я не сам собою измыслил, но если, благодаря моему невежеству и грубости, вы здесь найдете что-либо неразумное, то не осуждайте ради этого всего моего писания. Мы не скроем того, что пишем это для читающих с сокрушенным сердцем, и пишем истинно и неложно, в чем нам свидетель Бог, что мы это видели и слышали. Думаю, что никто из хорошо мыслящих не усомнится в виденном и слышанном нами, в особенности из изучивших Ветхое и Новое Писания, где немало находится свидетельств об этом, и тем большую пользу получит. Мы же возвратимся к прежнему.

О других еретиках и прельстителях

И после этих Господь отделил из стоявших по левой стороне многих других еретиков, между которыми были три мужа-прельстителя: Ориген, Евагрий и Дидим. Они были связаны и покрыты тьмою. Господь отвратился от них, и Ангелы тотчас бросили их в клокочущее море с прочими еретиками.

О других еретиках и отпавших

Затем Господь отделил многих других, между которыми находились пять великих еретиков: Сергий, Онорий, Кир, Пир и Дидим. Лица их были почернены сажею, нечисты и осквернены. Господь сказал им с гневом: «Из чего вы выдумали говорить, что во Мне одна воля и едино действие, и извратили смысл Моих Божественных слов и прельстили сей народ вашими учениями? Возьмите их отсюда!» И по этому повелению Ангелы бросили их в муку, где были и прочие еретики.

О иконоборцах и северянах

После этих отделился другой собор, по виду они были как идолы, очень свирепы и страшны, друг друга как собаки кусая. Это были северяне и иконоборцы, которые говорили, что Господь наш Иисус Христос тело Свое снес с небес, а не от чистой крови Пречистой Богородицы Девы Марии родился от Духа Святого. А потому и думали, что тело Господа нашего Иисуса Христа было нетленно прежде Его распятия. Господь разгневался на них и с гневом сказал: «Отойдите от Меня, делающие неправду, потому что сами отверглись Меня, икону образа Моего обесчестили. Два действия Мои и две воли отвергли и тем многих ввели в погибель, где и сами будете. Я не пощажу вас». Так сказал Господь и отвратил пречистое лицо Свое от них, и тотчас внезапно на них напали Ангелы огненные и били их огненными палками без пощады, разрывая и бросая их в море огня.

О евреях, распявших Христа

После этого велел Господь представить великий полк, бесчисленное множество покрытых тяжкой тьмою. Лица их были покрыты гнойною кровью, и большие бельма на глазах их, уши помазаны были смолою, а в руках они держали конские хвосты, ноги были искривлены и обуты в ослиные кожи. Они смотрели друг на друга, и удивлялись сами себе, и потому говорили: «О горе нам: Тот, Которого Анна и Каиафа с Понтийским Пилатом на кресте распяли, хочет теперь судить живых и мертвых. О злые соблазнители и прельстители, через которых мы прельстились и не уверовали в Него, а теперь попали в руки Его, и нет милующего нас! Мы безответны пред Ним. Сколько зла сделали мы Ему Самому и Его ученикам! Если бы мы уверовали в Него и крестились, как и многие другие из наших это сделали, которых мы теперь видим идущими в Царство Небесное. Он принял бы туда и нас».

Когда они это говорили, Господь ангельской трубой сказал к ним: «Не Я ли Господь Иисус Христос, Сын Бога и Отца, преклонивший небеса, сошел и родился от Духа Святого и от Святой Девы Марии? На собраниях ваших учил вас и говорил: Я и Отец едины есть; и если не верите Мне, то верьте делам Моим. Вы видели дела Мои – мертвых воскресил, слепых просветил, хромые стали ходить, прокаженные очистились, расслабленные выздоровели, бесов изгнал и всякую болезнь и недуг исцелил. Вы же все это видели, но ослепились разумом. Меня послушать не хотели, а потому спастись, вечно жить и царствовать не можете, но еще больше скажу: за все, что сделал вам хорошее, вы распяли Меня на кресте и вонзили в ребро копье. Видите, вот руки и ребра Мои и теперь покрыты ранами, которые служат лучшим доказательством той свирепости, которую вы проявили ко Мне. Но не за это Я буду судить вас, а за то, что вы не послушали избранных учеников Моих, посланных обратить вас к покаянию. Вы не захотели обратиться, но предпочли умереть в грехах». Слыша это, они начали плакать. Одни били в грудь, а другие драли себе лицо, говоря: «Моисей, Моисей, тяжело нам! Где ты теперь? Приди, если ты заслужил милосердие от Бога, и теперь избавь нас». Господь снова сказал им: «Вследствие вашего неверия в Меня пусть невинных найдет Моисей, которого вы зовете на судный ответ, он обличит вас». При этих словах пред ними явился Моисей в великой славе. Они увидели его, тотчас узнали его и закричали: «О Моисей, ты дал нам Закон. Мы данный нам тобой Закон сохранили, как ты нам заповедал, и не только не приняли теперешнего Судью, но распяли и убили Его. Скажи нам теперь: Кто есть Этот, и почему ты не сказал о Нем в своем Законе? Скажи нам об этом и избавь нас от руки Его, потому что видим, что мы все находимся в Его власти и нас постигло то, чего мы не ожидали. Хочет судить нас, и нет такого, который бы избавил нас, теперь помоги нам, находящимся в таком бедствии».

Моисей обличает евреев

Моисей отвечал им: «О бессмысленные и черствые сердцем, сыны не Авраама, а диавола. Не писал ли я вам в Законах так: «Пророка воздвигнет вам Господь Бог из братьев ваших, Которого вы должны слушать, как меня, чтобы Он ни говорил вам. И будет всякая душа, которая не послушает Пророка того, изгнана из среды их. Что еще может быть яснее сказано вам?! В другом месте Закона сказано, что до тех пор будет царствовать князь из колена Иудина, пока придет Тот, для Которого это делается, и это есть ожидание народов. И много другого предсказывал, что было читаемо по субботам в собраниях ваших. Кого другого вы ждали? Действительно, вы заблуждались в советах ваших, и вследствие этого отнято у вас посещение Божие, настоящую же вашу веру вы унаследовали у язычников». Они отвечали: «Как могли мы веровать в Него, называвшего Себя Сыном Божиим, тогда как в твоем Законе об этом ничего не было написано и пророки об этом не говорили». Моисей сказал: «Я называл Его Пророком, как и себя, так как Он вочеловечился: Бог совершен и человек совершен – в этих двух естествах Он был совершен, но зависть, злоба и гордость ваша не позволили вам веровать в Него, и вследствие этого в будущем вас ожидает вечный огонь». Сказав это, Моисей отошел от них.

О мучителях и мстителях

После этого Господь отделил многих от находящихся по левую руку, и вот пришли лукавые; они были хуже других. Глаза их темнее и мрачнее, чем у прочих, на челе у каждого из них были подписи сатаны, в руках они держали дощечки, на которых было написано их отвержение. К ним Господь обратился с такими словами: «О нечестивые, почему Меня вы оставили, и Мое Святое Крещение осквернили, и к антихристу обратились и ему, ждущему вашей погибели, отдались? Чего хорошего от него вы ожидаете? Вместе с ним отправлю вас мучиться. Так как вы его возлюбили, вот вам и награда за то!» Святые Ангелы, схвативши их по слову Божию отвели в бездну, в которой обитает сам сатана. Их крики были слышны оттуда. Я это видел и внимательно прислушивался к воплям и стонам их. Они с болью молились о помощи, и больно мне было слышать это.

О Диоклетиане

Вдруг я услышал голос, как рев льва, кричащего и стонавшего: кто-то, скрежеща зубами, кричал: «О ужас, о ужас! О распятый Боже, не я один, но вместе с другими я не разумел Твоего вочеловечения и отверг Тебя, не желая слышать даже Твоего имени. И вот теперь вижу, что Ты Един Вышний Господь Иисус Христос. Здесь, находясь в неволе, я, бывший враг Твой, Тебя Господа и Бога исповедую. О, горе тому, кто Тебя не любил и Твоего пришествия на землю не принимал! О, горе тем, которые Тебя, истинного Бога, не видели, не уверовали в Тебя и не крестились! О, горе тем, которые не познали Тебя и Твоих заповедей не исполняли! О, горе мне, так как и я погибаю в этом ужасном пламени, до конца меня умучившем! О благодетельница смерть! Где ты? О, если бы ты пришла и избавила меня от тяжелой этой болезни. Кто мог думать, чтобы случилось со мной что-либо подобное? Увы, увы, как тяжки эти мучения»! Я так же внимательно прислушивался к этим крикам, как и ко всем прежде описанным тяжелым воздыханиям и горьким стонам. Я спросил Ангела, водившего меня: «Кто это подвергся таким страшным мучениям?» Ангел отвечал: «Это Диоклетиан – мучитель христианский».

Конец Суда Божия

Тотчас кончился Страшный Суд Божий, и страшные муки в преисподних земли затворились. Я услышал неподражаемое пение Ангелов, хвалящих Праведного Судию. Когда Ангелы, певшие эти Божественные песни, явились, то Господь вошел в один Святой великий град и вместе с Ним Ангелы. Врата города этого затворились. Господь, севши на престоле славы Своей, повелел Ангелам принести все разумные сокровища небесные. По мановению Божественному явились все святые и получали из руки Господней по числу добродетелей своих особые дарования.

Дарование Пресвятой Богородице

Первой явилась Святая Богородица, Мать нашего Господа Иисуса Христа. Тотчас Господь, сняв с пречистой главы Своей чудный венец, возложил на Ее главу и сказал: «Прими, Мать, сию славу, которую даровал Мне Отец Мой, победу над диаволом и смерти одоление, которое Я совершил, приняв плоть от Тебя». Затем дал Ей первую одежду – багряницу, в которую Сам одевался, будучи Богочеловеком, и много еще дал Ей от всяких различных цветов и предметов невещественных. Словом, почтил Ее как Мать. Она опять приблизилась к Нему, и Господь посадил Ее на престоле Своем Божественном. Этим Он возвеличил Ее над всеми святыми. Господь похвалил Ее душевную и телесную чистоту, припомнил все Ее теплые слезы и усердные молитвы, которые Она возносила к Нему за всех христиан. Тут же, открывши перед Ней бессмертные сокровища благих, Господь поставил Ее Госпожой и Владычицей над всеми Небесными Силами, поэтому-то и воспели Ее с радостью все Небесные Силы.

Дарование двенадцати апостолам

После сего призвал Господь Своих святых учеников и апостолов и дал им царские одежды, украшенные разными драгоценностями. И дал им двенадцать престолов, устроенных из чистого золота и украшенных драгоценными камнями и бисером; затем, взяв венцы, сияющие солнечным светом, возложил на главах их, венчая их, как царей. Господь посадил их на престолах и назначил судьями над двенадцатью коленами израилевыми, то есть Он назначил владыками и показал их всем спасшимся, ибо говорит Святое Писание, что святые апостолы сядут судить в величестве и славе двенадцать колен израилевых и получат в этой жизни вечные блага, превосходящие блага всех.

Дарование ученикам

После сих были призваны Господом ученики и апостолы. Господь и им дал бессмертные дары, наградив их неувядающими венцами. Господь даровал каждому из них почести по мере добродетели их.

Божия церковь

Потом я увидел перед церковью Божией преддверие, помост которого светился чистым золотом. По этому помосту ходили юноши, имеющие очень привлекательный вид. Они были в сане диаконском, обязанность их была приготовить церковь. Широта церкви была приблизительно около трех тысяч стадий. Церковь имела вид креста и представляла собой громаднейшее здание с четырьмя куполами, внутри ее было три алтаря, по сторонам ее четыре улицы. Все здание ее было невещественно, но было создано рукою Божией, все здесь было сделано из чистого золота и дорогих камней, блиставших как солнце. Прозрачность стен церкви давала возможность находящимся внутри видеть всех тех, которые были вне, а находящимся вне можно было видеть всех стоявших внутри. Помост в церкви и все то, что находилось внутри алтаря, завесы и трапезы – словом, все было такое, что невозможно описать, но можно сказать, что вся церковь была исполнена Духом Святым. Вместо обыкновенных мраморных столбов поддерживали церковь облака. Юноши, приготовив все, громко возгласили: «Благослови, Владыко!» Господь сидел на своем дивном престоле, а двенадцать Ангелов, по шести с правой и по шести с левой стороны, сидели на своих престолах. Господь, обратившись к дьяконам, сказал: «Призовите сюда всех избранных Моих». И тотчас Ангел вострубил, голос трубы говорил: «Придите, благословенные Отца Моего, в церковь славы святой Моей, да совершим новую жертву веселия». В этот же момент все святые начали входить в церковь. Пресвятая Владычица наша Богородица, встав с чудного престола Своего, подошла к Сыну Своему, Господу нашему Иисусу Христу. На Ней были дивные одежды и венец, дарованный Господом, покрывал Ее голову, как Святое Писание говорит: Предста Царица одесную Тебе, в ризах позлащенных одеяна и преукрашена. Потом пришли семьдесят апостолов, сияя неподражаемым светом, а за ними и все преподобные и праведные, которые удостоились сей великой славы. Воздав хвалу Богу, каждый из них стал на свое место во святой церкви, ибо все места были с надписью, кому из преподобных или праведных они назначены. Тотчас воссиял необыкновенный свет в сердцах их, многие из них не могли воздержаться от радости и воспели благодарственные песни. Вдруг я вижу: Господь восстает со Своего чудного престола, желая совершить тайную службу. Херувимы и Серафимы со страхом и трепетом, паря вокруг Него, служили Ему и пели Трисвятую песню. Прочие же Ангелы, которых было бесчисленное множество, стояли вокруг престола Господа. Двенадцать апостолов тоже служили с Господом и произносили возгласы, после которых пели Ангелы… Когда Ангелы окончили пение, то святые отвечали им. Когда пришло время общения святого, то Господь причастился от духовной манны живота Своего. И тогда открыл страшные тайны Своего присносущия всем избранным Своим. Тотчас все уразумели всю сокровенную мудрость непостижимого учения, и прославили все, и сопричастники и братья, Господа нашего Иисуса Христа, Единородного Сына Божия, и снова испытали новое торжество. После сего ушли оттуда все святые и все дочери нового Сиона, града Иерусалима. Когда Господь наш Иисус Христос направился в свои чудные палаты, которые находились на востоке от Святого града Сиона, то Херувимы и Серафимы в ожидании стояли пред необыкновенными и величественными вратами, ведущими в них. В этом дивном чертоге раздалось пение ангельское. Пред чертогом стояло несколько трапез, на которых находилась разная пища невещественная. Была здесь трапеза для двенадцати апостолов, были трапезы и для праведников и для святых; словом, место было назначено каждому. Господь вышел из Своего чудного чертога, в который никто не может никогда войти. Он был окружен бесчисленным множеством Ангелов, которые пели хвалебные песни. Господь сел за трапезу, а за ним уселись все, каждый на своем месте. Святые юноши прислуживали за трапезой. Святые Ангелы пели радостные песни в продолжение всего обеда. Господь, обратившись ко всем святым, сказал: «Братия мои и друзья, и все угодившие Отцу Моему и Мне, обедайте и насытьтесь вечных Моих благ, которые приготовлены вам от сложения мира». Все, услышав это, возвеселились радостью великой. Все ели эту невещественную пищу и пили невещественное вино. Все поставленное на трапезе не убывало, как это обыкновенно бывает на земных столах, но было так же в целости, как будто никто и не прикасался.

Эдемский рай

Насытившись духовным веселием, первым поднялся Господь, за Ним и все святые. Господь взял с Собой всех святых и отправился в чудный и дивный сад, находящийся на востоке, который и есть рай Эдемский, Богом насажденный, из которого изгнан был Адам за то, что не исполнил заповеди Божией. Войдя внутрь, все изумились виденному и, испытавши великую радость, веселились и наслаждались благовонными, чудными и неизреченными райскими цветами. Ангелы же дивно, несказанно пели «Аллилуиа» и другие Божественные песни. Слушая их, я изумился, как и преподобным, певшим благодарственные песни Богу. Они все больше и больше радовались, видя обширность и красоту рая. Показавши им все Богосозданное, и жилища, и обещанное святым отечество, Господь возвратился в город, из которого пришел.

О прошении святых у Господа

И сказали святые Господу: «Ниспошли на нас благодать Свою, устрой и здесь, в нетленной и блаженной жизни, церкви святого имени Твоего, чтобы мы, как и прежде, на том свете, могли сходиться в церквах и славить Тебя вместе с Отцом и Святым Духом; устрой селения и покои, чтобы мы могли хвалить Тебя и пресвятое имя Твое. Господь простер Свою Божественную руку, благословил крестообразно на все четыре стороны и сказал во всеуслышание: «Придите с высот Моих в преблагие селения, приготовленные для Моих избранников». Тотчас вся земля и весь воздух загорелись пламенем ярким, как свет. Когда пламя поднялось к небу, по всей земле явились церкви, палаты, дома, хоромы и чертоги, чудные здания с честными обителями, скинии святых, престолы драгоценные, сады с непостижимыми для человека плодами. Все это Господь раздал святым Своим, каждому по числу добродетелей. Имея обители на земле кротких, они праздновали духовно и достойно веселились.

Для отшедших в жизнь вечную нет ни лета, ни зимы, ни дня, ни ночи. Времена не изменяются, ни дождь, ни снег, ни теплота солнечная не нужны. Они не чувствуют ни голода, ни жажды, ни печали, ни воздыхания, не нуждаются в возделывании земли, ибо все изменилось и стало новым: небо, и земля, и человек.

Житие их мирно и беспечально, ибо им чужды всякие телесные похоти. Они не знают ни гнева, ни ревности, ни лихоимства, ни злобы, ни гордости – все это попрано с диаволом и ввержено в преисподнюю. Они наслаждаются вечными благами, вечно сияющим светом и подобно Ангелам не изменяются. Все это сказал мне святой проводник.

Я видел, как Ангелы выходили из Святого града и раздавали святым селения, скинии, столы и престолы, каждому по заслугам: одним на земле, другим в воздухе, и ходившие по земле, и летавшие в воздухе – все духовно веселились. На все это я со вниманием смотрел и изумлялся.

О великих праведниках, подобных Серафимам

После этого вострубил Царь Христос Бог страшно и грозно, и от голоса Его сотрясалась вся земля, на востоке отверзлись врата небесные, сохраняемые строгими Серафимами. Сияя чистыми, как свет, лучами, вышел Господь из чертога славы Своей, окруженный небесными Ангелами, певшими Божественные песни, и приблизился к отверзшимся вратам. С ним вошли и некоторые святые, имевшие великие добродетели; им даны были крепкие крылья, на которых они могли летать куда хотели. Прежде всех вошла с Сыном Своим Пречистая Богородица, прекрасная, как молния. Они невидимо для других достигли врат небесных и неизвестно куда пошли. Я обратился к водившему меня Ангелу, и он сказал: «В Царствие Небесное вошли».

Слова Господни Григорию

После этого я опять увидел Господа со всеми небесными Ангелами и святыми. И все вошедшие с Господом в Небесный город сошли с Ним прославленными больше прежнего; не согрешу, сказавши, что они были подобны Божеству: радость была видна в них и веселье. И вот Господь, стоя у врат Святого города, обратился к нам тихим и кротким взором и подозвал к Себе. Мы скоро сошли со своего высокого места и, со страхом приблизившись к Нему, поклонились пречистым Его стопам. Господь сказал мне тихими и кроткими Божественными устами: «Вот, Григорий, по молитве угодника Моего Василия Я показал тебе все, и ты постарайся другим передать, чтобы и им это послужило на пользу и на спасение. Я говорю тебе: если кто не последует Моему Святому Евангелию и всему тому, что написано в нем, не будет жить во веки, но будет мерзок и возненавиден будет Отцом Моим и Мною. Кто не захочет Меня слушать и Мне служить, тот окажется сыном геенны огненной. Если кто трудами, постом и другими добродетелями будет подвизаться, но не войдет дверьми Евангелия Моего, тот вор и разбойник. Ты же сознательно посмотри на все и подробно обо всем тебе показанном передумай, постарайся умножить полученный талант, и спасти свою душу, и сделать другим пользу, не скрой землю доброты своей сердечной, духовного серебра Моего, но сообщи многим верующим. Многие, услышав от тебя все это, спасутся, убоятся злых, будут стремиться ко всему доброму и благому. Весь мир и все то, что в мире, все временное и доставляющее только одно удовольствие греховное, они всею душою возненавидят, а, напротив, постараются выполнить все Мои заповеди, наиболее же все пожелают вечных благ и совершат все для своего спасения. Если же, все это услышав, они не постараются покаяться, то ты, конечно, не будешь виноват, а они по делам своим будут судимы». И я ответил: «Владыка Господи, как я смогу это исполнить, будучи нечист душой, скверен сердцем, помрачен умом? Как я смогу рассказать для меня непонятные и неизреченные тайны, если Ты не дашь мне ни херувимских уст, ни серафимского разума: ведь всего этого и ум небесных и земных сил постигнуть не может!…» Со страхом и трепетом произнес я эти слова. И сказал Господь: «Я знаю, что ты не можешь этого сделать, но я пошлю благодать Мою, которая вселится в тебя, просветит сердце твое, возбудит желание любви ко Мне и подаст силу и память, чтобы все подробно постигнуть и потом написать обо всем этом для свидетельства всем церквам и на пользу всех язычников. Блажен тот, который простым умом и чистым сердцем это поймет и постарается избегать всего злого, прилепляться ко всему благому, что уготовано от века праведным. Горе тому, кто не радеет о благом, кто не верует во все это, кто не слышит всего сказанного. Горе тому, кто сомневается: он не будет причастником всех спасаемых. Сыновья и наследники Царствия Небесного те, которых имена написаны в книгах жизни, они примут с радостью и чистым сердцем, с любовью прочитают, постараются выполнить написанное, передадут другим; пользу сделают себе и другим принесут пользу. Те же, которые в мире только заботятся о мирском, которые побеждены суетными мыслями, в которых царствуют одни плотские похоти, те, наверно, не только не примут его, но еще посмеются и поругаются. Кто же осмелится оклеветать Бога, будучи сам очевидцем такого откровения, какого никто из святых не видел и в Писании нет? «Но, – скажут миролюбцы, – неужели этот более Петра и Павла, Моисея и Даниила и прочих всех святых великих и всех славных пророков, богоносных отцов и вселенских учителей, если от тех никто не узнал подобных неизреченных тайн, которые сокрыты от всех?» Будут поносить тебя, укорять, ты же оставь укоры без внимания, передай устно и письменно, передай потомству все показанное тебе, передай церквам Моим и всем верующим. Скажи представителям церкви: и большому, и среднему, и меньшему, – что Я скоро приду и должное воздаяние принесу с Собой. Блаженны те, которые направят жизнь ко спасению души. Горе тому, кто не сумеет уберечь порученного ему стада. Эту заповедь даю вам всем, щадя вас, чтобы вы не пострадали по неведению своему. Если вы всячески не постараетесь спасти души, но обратитесь к суетному и ко всем скоропреходящим прелестям жизни сей, полюбивши одни тленные и мирские вещи, пренебрегши врученными вашей заботливости и попечению душами людей, то в Царство Небесное не приму вас и благ вечных не дам вам. Избегайте страстей ваших, да не похитит вас смерть негодными и без покаяния, ибо тогда и вера мало пользы принесет. Вот Я, Господь Бог, Который любит правду, изливает милость и человеколюбие. Благодать Моя открыта созданию Моему, особенно тем из людей, которые веруют в Меня. Для спасения людей Я был распят, ради них Я много пострадал от непокорных иудеев. Я милостив ко всем искренно кающимся и отпускаю им все грехи. По смерти же нет уже больше покаяния, нет пользы в слезах и молениях. Что может тогда сделать для себя грешник, нераскаявшийся при жизни? На суде Своем Я строг и строго накажу согрешившего. Я об этом говорил раньше и теперь повторяю то же самое. Но Я обличаю в грехах ваших, но сами вы на Суде Моем посрамитесь. Я ничего не утаю от вас того, что могло бы послужить вам на пользу. Я дал вам свободную волю и предоставил вам добровольно избирать то, что вы пожелаете. Если хотите, избирайте жизнь вечную в Царствии Небесном или вечные муки в аду. Вот Я, Господь Иисус Христос, во веки живой с Отцом Моим и Святым Духом». Все это Господь сказал мне, чтобы я передал всем людям, которые не могут, нося еще тело, войти в жизнь вечную. Я размышлял и хотел уяснить себе, как же весь мир может измениться и стать нетленным, о чем мне сказал Господь, и каким церквам я должен засвидетельствовать обо всем слышанном от Господа. Мне казалось, что я это не во сне вижу, но будто на самом деле вижу уже окончание мира и Второе пришествие Христово. В это время я проснулся от поразившего меня страхом видения. «Что же это будет?.. Что же это будет?..» – повторяю я… И страх объял меня, и я долгое время находился в изумлении, и несколько дней я не выходил из кельи своей, припоминая все виденное и слышанное и желая все скорее написать, чтобы не растеряться и все не забыть… Я горячо молил Господа, чтобы Он просветил ум мой и дал мне возможность выполнить все повеления Его. Спустя несколько дней воссияла радость в сердце моем, лицо мое изменилось, грусть и задумчивость сменились веселым и радостным настроением духа, все мне пришло тогда на мысль, и я тотчас же вспомнил подробно обо всем виденном и слышанном. Мне казалось, что я вижу все особенно, умными глазами; я поспешил описать как можно подробнее, не хитро сплетенным словом, философским красноречием, но просто и понятно. Написанное, конечно, было плодом благодати Божией, осенившей меня. Когда я стал более свободен, то отправился к преподобному Василию, который после обычной молитвы велел мне присесть. Он начал вспоминать о моем видении. Трудно представить себе радость преподобного, когда он узнал, что Господь по его молитве удостоил меня видеть Феодору и слышать ее рассказы. Подробный рассказ святого о виденном мною вполне убедил меня, что это было действительно откровение Божие.

О кончине и погребении преподобного Василия

Преподобный Василий в это время достиг уже глубокой старости. Бывши приведен из пустыни в Царьград в среднем возрасте, он прожил здесь около пятидесяти лет и был уже близ ста лет от рождения. Свою кончину он предузнал по откровению и предсказал о ней ученику своему Григорию по следующему случаю. Григорий имел обычай на время всего Великого поста затворяться в своей келье, в которой и пребывал до Святой Пасхи, упражняясь в посте и молитвах, полагая множество поклонов и проводя ночи без сна. В последний год жизни преподобного Василия, именно в 944 после Рождества Христова, Григорий по обыкновению пришел к нему взять благословение затвориться на наступающий пост в келье. Преподобный много поучил его о пользе душевной и, подав благословение, наконец сказал: «Иди, чадо, с миром в дом твой, меня же телесными твоими очами ты более не увидишь в сей жизни». Сказавши это, старец прослезился и, обнявши Григория, любезно лобызал его. Он же, пав на честные ноги старца, омочил их слезами, плача и рыдая о разлучении со своим отцом и наставником. Старец поднял Григория и, утешая его, обещал и после телесного разлучения не оставлять его духом. Со слезами вышел Григорий от преподобного и затворился до Пасхи в своей келье. Предсказание святого Василия исполнилось, и Григорий, по наступлении праздника пошедши посетить своего отца, нашел его уже скончавшимся. На его вопросы о времени кончины и погребении преподобного бывшие при нем рассказали, что святой Василий скончался 26 марта, в праздник Благовещения, который тогда приходился на средопостной неделе. Причастившись святых Христовых Таин и мало поболев, святой в последние минуты благолепно опрятался и, крестообразно сложив руки на персях, предал дух свой в руки Божии. Множество народа стекалось поклониться останкам святого, которые с честью были провождены ко гробу с псалмами и песнями, со свечами и кадилами. Когда зашла речь о месте погребения преподобного, то прежде упомянутый Константин, который покоил преподобного в своем доме, хотел положить его на селе своем, в церкви Пресвятой Богородицы, но некий раб Божий Иоанн, которого преподобный Василий избавил от нечистого духа, вступил в благочестивое соревнование о мощах преподобного и говорил Константину: «Не хочет преподобный оставить Царьграда, где подвизался и множество чудес сотворил. Хотя он и упокоивался в твоем доме, но меня освободил от беса, как и сам знаешь. Должно и мне послужить общему нашему отцу». Много и других жителей Царьграда поддерживали Иоанна, не желая лишиться святых и чудотворных мощей преподобного Василия. Тогда оный Константин уступил желанию Иоанна и вместе с ним и прочим народом стал трудиться над устройством погребения. Мощи святого были положены в раку и перенесены в монастырь, называемый Хартофилаков, близ церкви святых мучеников Флора и Лавра и святого апостола Филиппа. Весь народ сопровождал погребальную процессию, прикасаясь и освящаясь от мощей преподобного, которые наконец и были положены в святом алтаре, где, почивая, подавали многие исцеления и чудеса с верою приходящим.

Откровение о посмертном воздаянии преподобному Василию

Вышеозначенный Иоанн вскоре по преставлении преподобного Василия, ревнуя о спасении своей души, оставил суетный мир и в том же монастыре принял монашество. Постригшись, он надел власяницу и жил в келье близ гроба преподобного Василия. Строгую жизнь проводил сей блаженный ученик преподобного, упражняясь в молитвах, бдениях, в слезах и землележании. Раздав все свое имение нуждающимся, он во всем покорился своему наставнику и, так пожив один год, скончался и был положен у гроба преподобного Василия. Тогда один из друзей Иоанна, видевший его подвиги, возымел дерзновение просить Господа о том, чтобы ему было открыто, что получил по своей кончине Иоанн, который имел столь великую любовь к преподобному Василию и, будучи наставлен его примером, презрел мир, сделался монахом и вскоре умер. Когда он так молился, то в полуночную стражу объят был восхищением и узрел следующее видение. Видит он некий большой и чудесно великолепный дом или дворец. Ворота его украшены золотом и драгоценными камнями, блиставшими как лучи солнечные. Над вратами виделась следующая надпись, сделанная золотыми буквами: «Сия обитель и покоище вечное блаженного Василия Новаго». Прочитав эту надпись и удивляясь красоте дома, оный муж был объят страхом и стоял в изумлении. И вот из дома выходит некий прекрасный юноша и говорит ему: «Что удивляешься, человече; хочешь ли видеть еще более чудесное?» Сказав это, юноша отворил ворота и ввел его внутрь, где оный муж созерцал палаты, озаренные чудесным светом. Красота их превосходила всякий ум человеческий. В одной из комнат сего чудного дворца оный муж увидел и самого преподобного Василия, сидящего на золотом престоле и окруженного многими пресветлыми мужами и юношами, среди которых был и тот блаженный Иоанн, судьбу которого просил Бога открыть удостоившийся сего видения. Видны были там и сады прекрасные со многими плодами, и некие невещественные птицы, и разливалось благоухание ароматов – и все виденное было исполнено неземного веселья и радости. И се послышался глас свыше: «Такое воздаяние по смерти приемлют все возлюбившие Бога и Ему усердно послужившие. Ты же, сделавшись самовидцем сего, если хочешь быть наследником всех благ, иди и делай в заповедях Господних, как Божественное Писание учит вас». После сего тот же юноша отвел зрителя сего видения обратно и, затворив врата, сказал: «Иди и делай, как тебе сказано». В тот же час видение кончилось и, придя в себя, зритель его очутился на том же месте, где стоял, совершая молитву. Все виденное, говорит писатель жития Григорий, муж оный поведал нам как самовидец, удостоверяющий истину. Все слышавшие прославляли Бога и почитали память угодника Божия преподобного Василия.

Молитвами преподобного Василия да сподобимся и мы избежать горьких мытарств и водвориться в обителях, уготованных любящим Бога и исполняющим заповеди Его, благодатью Господа нашего Иисуса Христа, Ему же с Отцом и Святым Духом честь и слава во веки веков. Аминь.

Святитель Игнатий (Брянчанинов). Слово о смерти⁽³¹⁾

Да поминаете день исхода вашего от земли Египетския вся дни жития вашего…

Втор. 16, 3

Смерть – великое таинство. Она – рождение человека из земной временной жизни в вечность. При совершении смертного таинства мы слагаем с себя нашу грубую оболочку – тело и душевным существом, тонким, эфирным, переходим в другой мир, в обитель существ, однородных душе. Мир этот недоступен для грубых органов тела, чрез которые во время пребывания нашего на земле действуют чувства, принадлежащие, впрочем, собственно душе. Душа, исшедшая из тела, невидима и недоступна для нас, подобно прочим предметам невидимого мира. Видим только при совершении смертного тайнодействия бездыханность, внезапную безжизненность тела; потом оно начинает разлагаться, и мы спешим скрыть его в земле; там оно делается жертвою тления, червей, забвения. Так вымерли и забыты бесчисленные поколения человеков. Что совершилось и совершается с душою, покинувшею тело? Это остается для нас, при собственных наших средствах к познанию, неизвестным.

Сокровенное таинство – смерть! До озарения человеков светом христианства большею частию они имели о бессмертии души самые грубые и ложные понятия; величайшие мудрецы язычества только умозаключали и догадывались о нем. Однако сердце и падшего человека, как ни было мрачно и тупо, постоянно осязало, так сказать, свою вечность. Все идолопоклоннические верования служат тому доказательством: все они обещают человеку загробную жизнь – жизнь или счастливую, или несчастную соответственно земным заслугам.

Необходимо нам, кратковременным странникам на земле, узнать нашу участь в вечности. Если во время краткого здешнего странствования наши заботы сосредоточены на том, чтоб устранить от себя все печальное и окружить себя всем приятным, тем более должны мы озаботиться об участи нашей в вечности. Что совершает с нами смерть? Что предстоит душе за пределом вещественности? Неужели там нет воздаяния за добро и зло, совершаемые человеками на земле произвольно и невольно? Неужели нет этого воздаяния, тогда как зло на земле по большей части преуспевает и торжествует, а добро гонимо и страдает? Необходимо, необходимо нам раскрыть таинство смерти и увидеть невидимую телесными очами загробную будущность человека.

Таинство смерти объясняется нам Словом Божиим, а посредством действия Святого Духа соделывается даже доступным и открытым для чувств, очищенных и утонченных благодатию: Святый Дух, сказал апостол Павел, испытует глубины Божия, не только человеческие (1 Кор. 2, 10).

Смерть – разлучение души с телом, соединенных волею Божиею и волею Божиею паки разделяемых. Смерть – разлучение души с телом вследствие нашего падения, от которого тело престало быть нетленным, каким первоначально создано Создателем. Смерть – казнь бессмертного человека, которою он поражен за преслушание Бога. Смертию болезненно рассекается и раздирается человек на две части, его составляющие, и по смерти уже нет человека: отдельно существует душа его и отдельно существует тело его.

И тело продолжает существовать, хотя видим, что оно разрушается и обращается в землю, из которой взято: оно продолжает существовать в самом тлении своем; оно продолжает существовать в тлении, как семя в земле, в ожидании вторичного соединения с душою, после которого оно соделается уже неприкосновенным для этой видимой смерти. Тела особенных избранников Божиих противостоят тлению, будучи проникнуты обильно благодатию Божиею, и в самой сени смертной являют начала своего славного воскресения. Вместо зловония они издают благоухание; вместо того, чтоб разливать вокруг смертоносную заразу, они разливают исцеление всех недугов, разливают жизнь. Такие тела вместе мертвы и живы – мертвы по естеству человеческому, живы по присутствию в них Святого Духа. Они свидетельствуют, в каком величии и святости создан Богом человек и что это величие, эта святость возвращены искуплением.

В то время как тело уснуло сном смертным, что совершается с душою? Слово Божие открывает нам, что наши души по разлучении их с телами присоединяются – соответственно усвоенным ими в земной жизни добрым или злым качествам – к Ангелам света или к ангелам падшим. С ангелами они составляют по естеству своему один разряд существ, разделяясь по качеству, подобно им, добром или злом, усвоенными свободным произволением естеству, в первобытности непорочному и святому. Неоспоримые доказательства этому находим в Священном Писании и в писаниях святых отцов. Господь обетовал покаявшемуся разбойнику немедленное преселение душою с креста в рай. «Аминь глаголю тебе, – сказал Он ему, – днесь со Мною будеши в раи» (Лк. 23, 43). Страдалец, нищий Лазарь, отнесен был, по кончине своей, Ангелами в отделение рая, называемое лоном Авраамовым, а умерший немилосердый богач, веселившийся во время земной жизни на вся дни светло, был низвергнут в ад (Лк. 16, 19–31). Души праведных, разлучившиеся с телами, наслаждаются блаженством на небе в ожидании воскресения тел, как повествует тайноведец Иоанн Богослов (Откр. 6, 10–11); во аде, в ужасных муках, ожидают его грешники (Откр. 20, 13). Когда вострубит труба воскресения, тогда рай представит небожителей для славного соединения с телами их, которые оживут от гласа Сына Божия (Ин. 5, 25), как услышал этот голос четверодневный и уже смердящий Лазарь и ожил, ад представит мертвецов своих для Страшного Суда и окончательного приговора. По изречении приговора и по исполнении его усугубится блаженство праведников, – грешники возвратятся в ад свой для сугубого мучения (Пс. 9, 18). О состоянии праведников по воскресении Господь возвестил, что они яко Ангелы Божии на небеси суть (Мф. 22, 30), равни бо суть Ангелом (Лк. 20, 36). Предвозвещая о Своем Втором пришествии и Страшном Суде, Господь сказал, что тогда Он речет стоящим одесную Его праведникам: приидите, благословеннии Отца Моего, наследуйте уготованное вам Царствие от сложения мира; а стоящим ошуюю грешникам речет: идите от Мене, проклятии, во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его (Мф. 25, 34 и 41). И то достоверно, что воздаяние как праведников, так и грешников весьма различно. Правосудие Божие воздаст каждому человеку по делом его (Откр. 22, 12). Не только небесных обителей бесчисленное множество, по свидетельству Спасителя, но и ад имеет множество различных темниц и различного рода мучения: согрешивший в ведении биен будет много, согрешивший в неведении биен будет мало (Лк. 12, 47 и 48).

Христиане, одни православные христиане, и притом проведшие земную жизнь благочестиво или очистившие себя от грехов искренним раскаянием, исповедию пред отцом духовным и исправлением себя, наследуют вместе со светлыми Ангелами вечное блаженство. Напротив того, нечестивые, то есть не верующие во Христа, злочестивые, то есть еретики, и те из православных христиан, которые проводили жизнь в грехах или впали в какой-либо смертный грех и не уврачевали себя покаянием, наследуют вечное мучение вместе с падшими ангелами. Патриархи Восточно-Кафолической Церкви в Послании своем говорят: «Души людей, впавших в смертные грехи и при смерти не отчаявшихся, но еще до разлучения с настоящею жизнию покаявшихся, только не успевших принести никаких плодов покаяния, каковы: молитвы, слезы, коленопреклонения при молитвенных бдениях, сокрушение сердечное, утешение бедных и выражение делами любви к Богу и ближним, что все Кафолическая Церковь с самого начала признает богоугодным и благопотребным, – души таких людей нисходят во ад и терпят за учиненные ими грехи наказания, не лишаясь, впрочем, надежды облегчения от них. Облегчение же получают они по бесконечной благости, чрез молитвы священников и благотворения, совершаемые за умерших, а особенно силою Бескровной Жертвы, которую в частности приносит священнослужитель для каждого христианина о его присных, вообще же за всех повседневно приносит Кафолическая и Апостольская Церковь»^[1]. Смерть грешников люта (Пс. 33, 22), говорит Писание, а для благочестивых и святых она – переход от молв и смятений житейских к нерушимому спокойствию, от непрерывных страданий к непрерывному и некончающемуся блаженству, переход с земли на небо и соединение с бесчисленным сонмом святых Ангелов и бесчисленным сонмом святых человеков. В ненасытном созерцании Бога и в непрестанном горении любовию к Нему заключается высшее и существенное наслаждение небожителей. Преподобный Макарий Великий рассуждает об этом предмете следующим образом: «Когда исходит из тела душа человеческая, тогда совершается некое великое таинство. Если она повинна будет греху, то приступают к ней полчища демонов, и ангелы сопротивные, и силы темные, и похищают душу в область свою. И не должно сему как бы необычайному удивляться. Если человек, живя еще в сем веке, им покорился, и повиновался, и соделался их рабом, тем более, когда исходит от мира, бывает ими пленен и порабощен. Также, напротив, в отношении лучшего состояния должно разуметь: святым Божиим рабам и ныне предстоят Ангелы и святые духи сохраняют и окружают их. А когда из тела изыдут, лики Ангельские, восприяв их душу, относят в свою страну, в мир святыни, и приводят их к Господу»^[2].

Уже то самое, что для душ человеческих предназначено одно место жительства, одинаковое наслаждение и одинаковая казнь с ангелами, служит указанием, что души – существа по всему подобные ангелам. Это очевидно из вышеприведенных слов Господа, сказавшего, что праведные человеки по воскресении подобны и равны Ангелам. Древним праведникам Аврааму, Лоту, Иакову и другим Ангелы являлись в виде мужей, и не вдруг познавали праведники, что явившиеся им не человеки, а бесплотные. По воскресении Христовом Ангелы явились женам-мироносицам в образе мужей, облеченных в блестящие белые ризы (Лк. 24, 4; Ин. 20, 12); при вознесении Христовом они явились апостолам также в виде мужей, одеянных в белую одежду (Деян. 1, 10). Святые отцы часто видели Ангелов светлыми белоризцами, а демонов – черными безобразными эфиопами. Господь, по воскресении Своем, внезапно стал посреди апостолов, находившихся вместе в горнице. Апостолы устрашились, полагая, что видят дух; но Господь успокоил их, объяснив разность между явлением духа и явлением Своим в прославленном теле. «Что смущени есте, – сказал Он им, – и почто помышления входят в сердца ваша? Видите руце Мои и нозе Мои, яко Сам Аз есмь: осяжите Мя и видите: яко дух плоти и кости не имать, якоже Мене видите имуща» (Лк. 24, 38–39). Здесь не сказано, что дух не имеет никакого вида. Мало этого: предоставлено признавать, что духи, то есть ангелы и души, имеют вид; сказано только, что они не имеют плоти и костей, которые сохранило тело Христово и в прославленном его состоянии. Выразили свое понятие христиане иерусалимские, понятие, что духи имеют вид, признав духом виденного отроковицею Роди апостола Петра, чудесно избавившегося из темницы. Ангел его есть (Деян. 12, 13–15), сказали они. Святой Макарий Великий говорит, что ангелы имеют образ и вид, так как и душа имеет свой образ и вид, и что этот образ, наружный вид как ангела, так и души есть образ и вид внешнего человека в его теле^[3]. Тот же угодник Божий научает, что ангелы и души, хотя и очень тонки по существу своему, однако, при всей тонкости своей, суть тела. Они – тела тонкие, эфирные, так как, напротив, наши земные тела очень вещественны и грубы. Грубое человеческое тело служит одеждою для тонкого тела – души. На глаза, уши, руки, ноги, принадлежащие душе, надеты подобные члены тела^[4]. Когда душа разлучается с телом посредством смерти, она совлекается его, как бы одежды. Святой Макарий говорит, что совершеннейшие из христиан, очищенные и просвещенные Святым Духом, видят образ души, но такого совершенства и видения достигают между святыми весьма редкие^[5]. Этот великий отец утверждает, что у молящихся молитвою Духа душа во время молитвы иногда выходит из тела особенным непостижимым действием Святого Духа^[6]. И в тот век, в который процветал в пустыне египетского скита Великий Макарий, в век высокого подвижничества монашеского, весьма редкие между святыми иноками сподоблялись видеть образ души; тем реже они ныне. Но и ныне они встречаются, по великой милости Божией и по неложному обетованию Господа Иисуса пребывать с верными учениками Своими до скончания века. По личному свидетельству такого избранника Божия, внезапно узревшего душу свою, при обильнейшем благодатном действии молитвы, исшедшею из тела и стоящею на воздухе, она – эфирное, весьма тонкое, летучее тело, имеющее весь вид нашего грубого тела, все его члены, даже волосы, его характер лица – словом, полное сходство с ним. Не только силы ума и сердца были при душе, но при ней была вся жизнь, а тело оставалось на стуле, как мертвое, как скинутая одежда, доколе, по мановению Божию, не возвратилась в него душа так же непостижимо, как непостижимо вышла из него^[7]. Ангелы подобны душе: имеют члены, главу, очи, уста, перси, руки, ноги, власы – словом, полное подобие видимого человека в его теле. Красота добродетели и Божия благодать сияют на лицах святых Ангелов; этот характер напечатлен на лицах и добродетельнейших христиан. Отчаянная злоба составляет характер падших ангелов; лица их похожи на безобразные лица злодеев и преступников между человеками. Так поведают видевшие Ангелов света и ангелов тьмы. Ангел и душа называются бесплотными, как не имеющие нашей плоти; называются духом, как существа тонкие, совершенно отличающиеся от предметов, составляющих вещественный мир. Так называются они и на обыкновенном языке человеческом, и в Священном Писании, и в писаниях святых отцов^[8]: вещество их несравненно тоньше вещества земных предметов, нами видимых. В обыкновенном нашем состоянии падения мы не видим духов, но ощущаем влияние их на нас, если проводим внимательную, благочестивую жизнь. Благодатное, живое, мысленное ощущение духов есть духовное видение их^[9]. Ветер, воздух, разные газы и испарения называются обыкновенно, и даже в Священном Писании и отеческих писаниях, духом. Так Господь уподобил действие Святого Духа действию ветра; ветер в этом месте Евангелия назван духом^[10]. Но в собственном, точном смысле один Бог – Дух. Он, как Существо всесовершенное, вполне отличается естеством Своим от естества тварей, как бы они ни были, сравнительно с другими тварями, тонки и совершенны. Нет существа одноестественного Богу! И потому, кроме Бога, нет другого духовного существа по естеству^[11].

Дух (есть) Бог (Ин. 4, 24), творяй Ангелы Своя духи и слуги Своя огнь палящь (Евр. 1, 7), Бог вочеловечившийся, чтоб воврещи огнь (Лк. 12, 49) в сердца наши, умерщвленные грехом и оледеневшие от греха, соделать нас чрез соединение с Собою пламенем и духом, неприступным для тления и диавола. Чужды истинной жизни и истинной духовности и ангелы падшие, и души отверженных грешников^[12].

Будущие жилища душ соответствуют естеству их, то есть их эфирной природе. Соответствует этой природе эдем, или рай, соответствует ей и ад. Кроме духовного наслаждения и внутреннего царства святой души, раскрывающегося в ней уже отсюда по мере ее очищения, она помещается в страну и обитель, каковым подобает быть местопребыванию души, удостоенной милостию Божиею вечного блаженства. Душа грешная, отвергнутая Богом, не только мучится своею совестию и своим состоянием отвержения, но и заключается в страшную подземную темницу, именуемую адом, тартаром, геенною, где подвергается лютым мукам, способным терзать ее эфирную природу. Все это сказано в Священном Писании и открывается Святым Духом, по Его избранию и усмотрению, человекам, достойным такого откровения, откровения душеполезнейшего.

Часто, когда хотим тщательно обозреть какой-либо предмет видимого мира, избираем удобное место для самих себя, с которого предмет мог бы быть удовлетворительнее виден и рассмотрен: делаем это не потому, чтоб нуждался в этом сам предмет, но потому, что мы нуждаемся пособить ограниченности нашей. Никак не лишним будет избрание для себя приличного мысленного места при нынешнем нашем рассматривании. Мы безошибочно приищем место это и станем на него, когда усмотрим и сознаем нашу ничтожность среди громадного мироздания, ничтожность наших средств к приобретению познаний, ничтожность самых познаний, нужду, настоятельную нужду даже к самопознанию в Божественном Откровении. Мы не видим ни рая, ни ада нашими чувственными очами, но что видим мы ими? Что видим ими – не говорю в мире духов, – что видим в этом самом чувственном мире, который с такою уверенностию называем видимым миром? Видим в нем лишь малейшую часть предметов, ничто в сравнении с целым. В этом уличают нас и телескоп и микроскоп, уличают обоняние и осязание наши, которые ощущают газы, невидимые для глаза, и тем открывают существование их, скрывающееся от зрения; уличает нас пространство, ограничивающее и затрудняющее взор наш тесным, непрестанно изменяющимся горизонтом; уличает непроницаемость земли и многих других предметов на ее поверхности; уличает нас ограниченность, крайняя ограниченность нашего зрения, не могущего видеть ни одного предмета в настоящем его виде^[13], не видящего газов по их тонкости, не могущего проницать грубых предметов по их плотности, даже не могущего видеть одной стороны предмета без того, чтоб другая сторона или и многие стороны не скрывались. Что видим мы из видимой природы? Ничтожнейшую ее частичку!.. И нашу привычку к ограниченности нашего зрения считаем зрением полным и удовлетворительным. Из познания ограниченности нашей, познания смиренного и верного, благоговейно устремим взоры ума к тем предметам, которые скрыты от наших грубых чувств, но открываются нам милосердием и благодатию Божией.

Боговидец Моисей, описывая в Бытейской книге сотворение мира, говорит, что в то же время Господь насадил на востоке рай сладости (Быт. 2, 8 и 15), куда и поместил первых двух человеков, родоначальников человеческого племени. И взя Господь Бог человека, егоже созда, и введе в рай сладости, делати его и хранити (Быт. 2, 15). Согласно этому повествованию, Господь засвидетельствовал, как выше было сказано, что Царство Небесное уготовано для человеков от сложения мира. Праотцы преступили в раю заповедь Божию; после преступления они внезапно изменились душою и телом, сделались неспособными пребывать в святом рае. Тогда Бог, говорит вдохновенный Бытописатель, изгнал человека из рая и изринул на землю, и вселил их на ней прямо рая сладости (Быт. 3, 23–24). Слова прямо рая сладости приводят к мысли, что земная природа подобна раю красотами своими и напоминает его собою падшему человеку. Когда видим великолепие нашего изгнания – земли, невольно восклицаем: «Это рай!» Такое выражение употреблено и Священным Писанием о плодороднейшей стране Содомской до ее превращения: она уподоблена раю Божию (Быт. 13, 10). Боговидец Моисей изображает рай изящнейшим и обширнейшим садом (Быт. 2, 9). Точно таким видели рай многие угодники Божии Новозаветной Церкви. Таков он и на самом деле, но вещество его и природа тонки, соответствуют естеству его жителей – духов и потому недоступны для наших чувств, огрубевших и притупевших от падения. Когда изгнан был из рая человек, первоначально бывший его хранителем, тогда обязанность райского стража возложена на Херувима (Быт. 3, 24); душа разбойника, исповедавшего на кресте Господа, помещена в рай (Лк. 23, 43); туда помещены души многих христиан, удостоившихся спасения: этим объясняется свойство райской природы. Святой Макарий Великий говорит о людях, приобретших небесное богатство: «Знают их сограждане, то есть духи святых и Ангелов, и с удивлением говорят: великое богатство приобрели наши братия, находящиеся на земли. Они (эти земные братия небожителей) при отшествии из сего мира, имея с собою Господа, идут с великою радостию к небесным жителям; обитающие же с Господом приемлют и отводят их в приготовленные им заблаговременно обители (дома и вертограды, на греческом – παράδεισος – сады, рай во множественном числе) и возлагают на них драгоценные и знаменитые одеяния»^[14]. Преподобный Григорий Синаит, ссылаясь на видевших рай и повествовавших о нем, говорит, что он есть низшее небо, что он преисполнен благовонными садами, насажденными Богом, что древа этих садов постоянно покрыты цветами и плодами, что посреди рая течет река, его напояющая и разделяющаяся на четыре рукава^[15]. Об этой реке упоминает и Священное Писание; река же, говорит оно, исходит из Эдема напаяти рай: оттуду разлучается на четыре начала (Быт. 2, 10). Святой пророк Давид также воспоминает о воде, находящейся превыше небес (Пс. 148, 4). Место рая определяется Священным Писанием на востоце. В таком направлении находится рай по отношению к земле. Преподобная Феодора поведала, что по исшествии ее из тела она с сопутствовавшими ей Ангелами направилась для достижения небесных обителей к востоку^[16]; великий угодник Божий Симеон Дивногорец видел рай на востоке^[17]; на востоке видела его преподобная Евфросиния Суздальская в дивном видении своем^[18]. На восток строятся православные храмы; православные христиане при молитвах своих обращаются к востоку; тела умерших кладутся по направлению к востоку – прямо рая сладости. Тем, для которых остается недовольно удовлетворительным определение местности рая изречением Писания на востоце, отвечаем словами преподобного Григория Синаита: «Обычай есть Писанию о недоумеваемых доселе творити сказание просто и не многопытне»^[19].

Апостол Павел был восхищен в рай и потом до третьего неба – аще в теле, или кроме тела, не вем, говорит он, – и слышал там неизреченные глаголы, ихже не леть есть человеку глаголати (2 Кор. 12, 3–4). Природа рая, благолепие небес, изобилие там благодатного блаженства так превышают все изящное и приятное земное, что святой апостол для изображения виденного им в священном исступлении употребил следующие выражения: око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его. Нам же Бог открыл есть Духом Своим (1 Кор. 2, 9–10). В этих словах апостола заключается печальная истина: падение человека так глубоко, что он в состоянии падения уже не может получить сам собою никакого понятия о потерянном своем блаженстве; грехолюбивое его сердце утратило всякое сочувствие к духовному наслаждению. Но слова эти, обличающие бедственное состояние падшего и пребывающего в своем падении, вместе с тем возвещают и радостную истину: обновление Святым Духом тех людей, которые верою и покаянием вступили в духовное племя Нового Адама, Господа нашего Иисуса Христа. Святой Дух, вселившись в человека, разрушает в нем царство греха, уничтожает невидимую внутреннюю борьбу и расстройство, водворяет мир Христов, производящий такое духовное наслаждение, что сердце, упоенное им, умирает для сочувствия греху и начинает постоянно пребывать при Боге и в Боге. Водворив Царство Божие в человеке, Дух Святой нередко возводит достойных служителей Своих в страны премирные, в обители, уготованные праведникам для вечного их праздника. Многие из угодников Божиих были восхищены в рай, из него проникли в небо, в небеса небес, к самому престолу Господа, окруженному пламенными Серафимами и Херувимами. Свидетельства этих очевидцев о рае согласны. Так, преподобный Симеон Дивногорец видел в раю чудные сады, видел там душу праотца Адама и душу разбойника, первого из человеков, введенного Богочеловеком по искуплении в рай^[20].

Из известных нам видений святых отцов, бывших зрителями рая, с особенною ясностию и подробностию изложено видение святого Андрея, юродивого Христа ради, пребывавшего вышеестественно в течение целых двух недель в созерцании невидимого мира. Он поведал сотаиннику своему, иерею Никифору, об этом видении следующее: «Я увидел себя в раю прекрасном и удивительнейшем и, восхищаясь духом, размышлял: что это?.. Знаю, что живу в Константинополе; как же очутился здесь – понять не могу. Я видел себя облеченным в самое светлое одеяние, как бы истканное из молний; венец был на главе моей, сплетенный из великих цветов, и я был опоясан поясом царским. Радуясь этой красоте, дивясь умом и сердцем несказанному благолепию Божия рая, я ходил по нему и веселился. Там были многие сады с высокими деревьями, они колебались вершинами своими и увеселяли зрение, от ветвей их исходило великое благоухание. Одни из деревьев непрестанно цвели, другие украшались златовидными листьями, иные имели на себе различные плоды несказанной красоты и приятности. Невозможно тех дерев уподобить ни одному дереву земному: Божия рука, а не человеческая насадила их. Птиц в этих садах было бесчисленное множество: иные из них были с златовидными крыльями, другие – белые как снег, а иные – разнообразно испещренные; они сидели на ветвях райских дерев и пели прекрасно; от сладкого пения их я не помнил себя – так услаждалось мое сердце; и казалось мне, что глас пения их досягал даже до высоты небесной. Стояли те прекрасные сады рядами, как бы полк против полка. В то время как я ходил между ними в веселии сердца, увидел реку великую, текущую посреди их и их напояющую. На другом берегу реки был виноградник, которого лозы, украшенные златыми листьями и златовидными гроздиями, широко раскидывались. Дышали там от четырех стран ветры тихие и благоухающие; от их дыхания колебались сады и производили дивный шум листьями своими»^[21].

Подобно этому преподобная Феодора поведала о райской обители великого угодника Божия Василия Нового, что она преисполнена была славы и имела многие сады златолиственные и многоплодные. Святой Феодоре был подробно показан рай Ангелами, ею руководившими. «И видела я, – говорила она, – прекрасные селения и многочисленные обители, уготованные любящим Бога, преисполненные славы и благодати. Водящие меня показывали мне отдельно обители апостольские, отдельно пророческие, отдельно мученические, отдельно обители каждого чина святых. Каждая обитель была красоты неизреченной, в широту и долготу, сказать бы, подобная Царьграду, но несравненно красивейшая, со многими пресветлыми нерукотворенными палатами. Всюду в обителях тех слышен был глас радости и веселия духовного и видены были лики празднующих. Все, увидя меня, радовались о моем спасении, выходили ко мне навстречу, лобызали меня, восхваляя Господа, избавившего меня от сетей вражиих»^[22].

Повторяем, природа земная служит только слабым образом рая, красоты которого нетленны, несказанно изящны, преисполнены священного мира и благодати. Земля, после согрешения праотцов наших, проклята Создателем и непрестанно выражает это проклятие в своих смятениях и своем нестроении. То колеблется она и поглощает целые грады и веси; то выступают на поверхность ее свирепые воды и губят целые страны; то проходят по ней бури с вихрем, молнией, громом, градом, оставляя следом своим разрушение. Человечество, живущее на ней, находится в непрестанной борьбе, и частной и общественной, представляя собою обширное зрелище разнообразного страдания, неумолкающего труда, бесчисленных грехов, страшных преступлений, вавилонского столпотворения. Добродетель едва находит на ней тесный и скорбный приют. Неумолимая и ненасытная смерть ходит по ней и постоянно истребляет поколения человеческие, которые закон размножения, установленный для рода человеческого Творцом, заменяет поколениями новыми. И будет ходить она и пожинать людей, доколе сама не погибнет вместе с разрушающимся миром. Животные, населяющие землю, восстали одни против других, непощадно истребляют друг друга. Самые стихии находятся в непримиримой вражде и непрерывном борении между собою. На земле все сражается, все страдает, все стремится к взаимному уничтожению. Какое грозное и непрерывное смятение! Какое повсеместное и ожесточенное столкновение! Оно неприметно или малоприметно для тех, которые всегда участвуют в нем, но из уединения и тишины монастырской оно очевидно для странника, которого вселил Бог прямо рая сладости для непрестанного воздыхания и сетования о нем^[23]. Если ж земля, проклятая Богом, земля – изгнание наше, страна бедствий, обольщений, злодеяний, смерти, обреченная Богом на сожжение (2 Пет. 3, 7 и 10), имеет красоты свои, нас восхищающие, то каков должен быть рай, уготованный Богом для возлюбленных Его в вечное жилище и наслаждение? Око плотское не виде, плотское ухо не слыша, и на сердце, занятое одною чувственностию, не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его. Нам же Бог открыл есть Духом Своим.

Святой Андрей был восхищен не только в рай, но, подобно святому апостолу Павлу, и до третьего неба. Вслед за вышеприведенным повествованием о рае он продолжал свое сказание так: «После этого напал на меня ужас, и я ощущал, что стою превыше небесной тверди. Юноша, с лицом, подобным солнцу, предшествовал мне. Я последовал за ним и вот – увидел крест прекрасный и великий, видом похожий на радугу. Вокруг него стояли певцы огнезрачные, как пламень, и пели сладкую песнь, прославляя Господа, распявшегося на Кресте. Предшествовавший мне юноша, приступив ко Кресту, облобызал его и подал мне знак, чтоб я сделал то же: я припал к святому Кресту со страхом и радостию великою, и усердно лобызал его. В то время как я его лобызал, насытился неизреченной духовной сладости и обонял большее благоухание, нежели в раю. Миновав Крест, я посмотрел вниз и, увидев под собою бездну – потому что мне казалось, что я хожу по воздуху, – начал пугаться и возопил к руководившему меня: «Боюсь, чтоб мне не низвергнуться в глубину!» Он, обратясь ко мне, сказал: «Не бойся, нам должно взойти выше», – и подал мне руку. Когда я схватился за его руку, мы очутились выше второй тверди; я увидел там дивных мужей, и покой их, и радость праздника их, неизглаголанного языком человеческим. После этого мы вошли в чудный пламень, который нас не опалял, но только просвещал. Я начал ужасаться, и опять руководивший меня обратился ко мне и подал мне руку, говоря: «Нам должно взойти и еще выше». С этим словом мы очутились выше третьего неба, где я увидел и услышал множество Небесных Сил, поющих и славословящих Бога. Мы пришли пред завесу, блиставшую как молния, пред которою стояли страшные великие юноши, подобные пламени огненному; лица их сияли паче солнца, и в руках их было огненное оружие; кругом со страхом предстояло бесчисленное множество Небесного воинства. Руководивший меня юноша сказал мне: «Когда отымется завеса и увидишь Владыку Христа, тогда поклонись престолу славы Его». Услышав это, я вострепетал и возрадовался; меня объяли ужас и неизъяснимая радость; я стоял и смотрел, когда отымется завеса. Ее отъяла некая пламенная рука, и я увидел Господа моего, как некогда Исаия Пророк, сидящего на престоле высоком и превознесенном, окруженного Серафимами. Он был облечен в багряную одежду, лицо Его сияло неизреченным светом, и Он с любовию обратил ко мне Свои очи. Увидев Его, я пал пред Ним на лицо мое, поклоняясь пресветлому и страшному престолу славы Его. Какая же тогда от видения лица Его объяла меня радость, того невозможно выразить, так что и ныне, поминая это видение, исполняюсь неизреченной сладости. В трепете лежал я пред Владыкою, удивляясь толикому Его милосердию, что попустил мне, грешному и нечистому человеку, прийти пред Него и увидеть Божественную лепоту Его. Я исполнился умиления, размышляя о моем недостоинстве, и, рассматривая величие моего Владыки, повторял в себе слова Исаии Пророка: О окаянный аз! Яко сподобихся, человек сый и нечисты устне имый, Господа моего очима моима видети! (Ис. 6, 5). И услышал я, что премилосердый Творец мой изрек ко мне пречистыми и сладчайшими устами Своими три Божественных слова, которые столько усладили мое сердце и столько разожгли любовью к Нему, что я весь таял как воск, от действия теплоты духовной, и исполнились надо мною слова Давида: бысть сердце мое, яко воск таяй посреде чрева моего (Пс. 21, 15). Потом все воинства воспели песнь предивную и неизреченную. После этого, не знаю как, я очутился опять ходящим в раю. Пришла мне мысль, что я не видел Госпожи Пресвятой Богородицы, – и вот вижу некоего мужа, светлого, как облак, носящего крест и говорящего мне: «Ты захотел видеть здесь Пресвятую Царицу Небесных Сил? Ныне нет Ее здесь. Она ушла в многобедный мир помогать человекам и утешать скорбящих. Я показал бы тебе Ее святое местопребывание, но теперь уже не время: тебе должно возвратиться туда, откуда ты пришел, – так повелевает Владыка». Когда он говорил это, мне показалось, что я сладко уснул; проснувшись, я увидел, что нахожусь на том же самом месте, где был прежде». Из этого видения святого Андрея видно, что рай есть ближайшая к земле небесная обитель, или первое небо, превыше которого находятся другие небеса, воспетые духоносным Давидом, называющим их небесами небес (Пс. 148, 4)^[24]. В этих горних обителях пребывают ныне души праведников сообразно достоинству своему; к этим горним обителям будут восхищены праведники по соединении душ их с телами воскресением на облацех в сретение Господне на воздусе, и тако всегда с Господем будем (1 Фес. 4, 17). Над ними повторится искупленное и возвращенное роду человеческому Спасителем восхищение с земли и взятие в рай Адама. Святые тела их, не только души, обновленные и воссозданные Богочеловеком, соделаются способными к такому восхищению и взятию на небо, как способно было к нему тело первозданного человека^[25]. Видение святого Андрея так, как и все подобные видения других угодников Божиих, служит доказательством и объяснением вышеприведенного мнения святого Макария Великого, что Ангелы и души имеют свой вид и образ и что этот образ есть образ внешнего человека. Столько сходны образ тела и образ души, что святой Андрей не понимал ясно, восхищен ли он был в теле или вне тела. Приведем собственные слова его, как они передаются иереем Никифором в пространном жизнеописании. «Я видел себя, – говорит святой Андрей, – как бы без плоти, потому что я не чувствовал плоти». Далее святой поведает об одежде, которая была на нем, причем исчисляет телесные члены. Возвращаясь к объяснению своего состояния, святой сказал: «По-видимому, я был в теле, но не чувствовал тягости телесной, не чувствовал никакой телесной потребности в течение всех двух недель, в которые продолжалось восхищение. Это приводит меня к мысли, что я был без тела. Не знаю, как сказать достоверно: ведает это сердцеведец Бог». Святой видел Ангелов в образе светлых мужей и юношей. Он беседовал с ними. Руководивший его Ангел несколько раз подавал ему руку; Ангелы, предстоявшие завесе, имели образ юношей высокого роста, грозного вида, с пламенным оружием в руках. Поведая об Ангелах, исчисляя члены их: лицо, глаза, руки, ноги, как бы усиливаясь объяснить самую природу их, святой сказал, что они – тела бесплотные, или, по пониманию нашего времени, газообразные. Святой Андрей видел устроение и природу горних обителей, соответствующую их бесплотным жителям, несравненно превосходнейшую всего того, что знает и что может представить себе плотской человек, пригвожденный к земле, не обновленный и не воспитанный Духом Святым, а потому не способный проникнуть в таинства будущего века.

Ад^[26] помещается во внутренности земли. Бог, произнося определение на Адама при изгнании его из рая, сперва исчислял земные казни для преступника райской заповеди, потом возвестил, что этим казням Адам будет подвергаться дотоле, доколе не возвратится в землю, из которой он взят. «Земля еси, – сказал ему Господь, – и в землю отыдеши» (Быт. 3, 19). Здесь не сказано, что он пойдет в землю одним телом: изреченный приговор для дерзнувшего восстать против Бога страшнее, нежели каким он представляется для легкого, поверхностного взгляда^[27]. Праведники Ветхого Завета, как очевидно из Священного Писания, постоянно признавали земные недра местом ада. Сниду к сыну моему сетуя во ад (Быт. 37, 35), говорит святой патриарх Иаков, когда принесли ему ложную весть о кончине любимого его сына, Иосифа. Остави мене почити мало, умоляет Бога праведный, многострадальный Иов из среды отвсюду окружавших его искушений, прежде даже отиду, отнюдуже не возвращуся, в землю темну и мрачну, в землю тмы вечныя, идеже несть света, ниже видети живота человеческаго (Иов. 10, 20–22). Боговдохновенный законодатель израильтян Моисей, объявляя народу гнев Божий на Корея и его сообщников, сказал: Аще смертию всех людий умрут сии, и аще по присещению всех человек посещение будет их, то не Господь посла мене. Но явно покажет Господь, и отверзши земля уста своя пожрет я, и домы их, и кущи их, и вся елика суть их, и снидут живы во ад… Егда же преста глаголя вся словеса сия, продолжает повествовать Писание, разседеся земля под ногами их… и снидоша живы во ад (Чис. 16, 29–33). Пророк Давид воспевал Господу: милость Твоя велия на мне, и избавил еси душу мою от ада преисподнейшаго (Пс. 85, 13). Когда душа святого пророка Самуила была вызвана волшебницею по просьбе царя израильского Саула для совещания о предстоявшей битве со врагами, то волшебница, увидев эту душу, сказала: (видех) мужа стара, восходяща от земли, и сей оболчен одеянием долгим. И уразуме Саул, яко сей Самуил (есть) (1 Цар. 28, 14). Пророк Исаия говорит сатане: во ад снидеши и во основания земли (Ис. 14, 15). Подобно сему выражается о падшем ангеле от лица Божия пророк Иезекииль: свождах его во ад со снисходящими в ров, и утешаху его в земли дольнейшей вся древеса сладости… сниди со древесами сладости во глубину земную (Иез. 31, 16 и 18). Пророк назвал падшего ангела фараоном и уподобил его древу сладости; другие ангелы, увлеченные главным падшим ангелом в погибель, также уподоблены древам сладости по состоянию их до падения. То же место для ада определяет и Священное Писание Нового Завета. Возвещая о нисшествии в ад Своею душою и неразлучным с нею Божеством, Богочеловек сказал: будет Сын Человеческий в сердце земли три дни и три нощи (Мф. 12, 40). Объясняя слова Спасителя, блаженный Феофилакт Болгарский говорит, что Господь исполнил это предсказание Свое, «сошед в преисподнюю землю до ада». Господь, по словам святого апостола Павла, сниде в дольнейшия страны земли, по русскому переводу – в преисподние места земли (Еф. 4, 9), а по словам апостола Петра, сущим в темнице духовом сошед проповеда (1 Пет. 3, 19). «Обоженная душа Христова, – говорит святой Иоанн Дамаскин, – нисходит во ад для того, чтобы как живущим на земли воссияло солнце правды, так и для сидящих под землею во тьме и сени смертной воссиял свет»^[28]. В 14-м огласительном поучении святого Кирилла Иерусалимского читаем: «Господь наш Иисус во Евангелии сказал: Якоже бо бе Иона во чреве китове три дни и три нощи, тако будет и Сын Человеческий в сердцы земли три дни и три нощи (Мф. 12, 40). Рассматривая повесть о Ионе, мы находим в ней действие, очень подобное действию Иисуса. Иисус был послан проповедовать покаяние, и Иона послася (Иона. 1, 2–5). Но он бежал, не ведая будущего, – Иисус же добровольно пришел на покаяние спасительное… Иона был ввергнут во чрево китово – Иисус же сошел волею туда, где был мысленный кит, чтоб смерть извергла пожранных ею, по сказанному в Писании: от руки адовы избавлю я и от смерти искуплю я (Ос. 13, 14). Иона из чрева китова молился, говоря: возопих в скорби моей и из чрева адова вопль мой (Иона. 2, 3). Это говорил он, еще находясь в ките. Но, находясь в ките, он говорил о себе, что находится во аде, потому что он был предызображением Христа, долженствовавшего низойти во ад. Несколько далее, очень явственно пророчествуя, он сказал от лица Христова: Понре глава моя в разселины гор (Иона. 2, 6). Если он был во чреве китове, то какие там горы? Знаю это, отвечает он, но я служу образом Того, Кто будет положен в иссеченном каменном гробе. Находясь в море, Иона говорит: Снидох в землю, еяже вереи ея заклепи вечнии (Иона. 2, 7), потому что он носил образ Христа, нисшедшего в землю»^[29]. Подобным образом святой Епифаний Кипрский указывает со всею ясностию и определенностию местонахождение ада во внутренности земли, описывая в Слове своем на Великую Субботу спасение человеков Богочеловеком. Мы помещаем здесь это Слово с немногими исключениями. «Отчего толикое безмолвие на земле? Что значит это безмолвие и молчание великое? Безмолвие великое: Царь погрузился в сон. Земля убоялась и замолкла, потому что Бог во плоти уснул. Бог во плоти уснул, и ад ужаснулся. Бог уснул на краткое время и спящих издревле, от Адама, воскресил. Ныне спасение сущим на земле и от века сущим под землею; ныне спасение всему миру, и видимому и невидимому. Ныне сугубое пришествие Христово, сугубое промышление, сугубое человекам посещение: Бог приходит с небеси на землю, с земли под землю. Врата ада отворяются, и вы, спящие от века, радуйтеся. Сидящие во тьме и сени смертной, свет великий приимите: с рабами Господь, с мертвыми Бог, с умершими Жизнь, с находящимися во тьме Свет Невечерний, с плененными Свободитель, с преисподними Сый превыше небес. Христос между мертвыми: снидем туда с Ним, да познаем тайны этой страны, да познаем тайну Божию под землею и разумеем чудеса Господни; да научимся, какую благовествует Господь проповедь сущим во аде и что со властию повелевает связанным. Изыдите, вещает, сущии во тьме, и просветитеся; изыдите и восстаните, лежащии. И тебе повелеваю, Адаме: возстани спяй. Я не для того сотворил тебя, чтоб ты остался связанным во аде: воскресни от мертвых. Я – живот человеков и воскресение. Для тебя Бог твой был сын твой. Для тебя Я, Господь твой, принял образ раба. Для тебя, Сущий превыше небес, Я пришел на землю и под землю. Восстань и изыди отсюду. Восстаньте, идите отсюда: из тьмы в вечный свет, от страданий к веселию. Восстаньте, идите отсюда: из рабства в свободу, из темницы в горний Иерусалим, из уз к Богу, из-под земли на небо»^[30].

В торжественные службы Великой Субботы и Святой Пасхи Церковь, празднуя и воспевая спасение человеков пострадавшим за нас Богочеловеком, поправшим смертию смерть, сокрушившим врата и заклепы адовы, воскресившим человечество в Себе и с Собою, с особенною ясностию выражает свое мнение о местонахождении как ада, так и рая. Церковь не занимается собственно изысканием, где ад и где рай, но, славословя Господа и говоря о аде и о рае, по необходимости, хотя и мимоходно, высказывает свое мнение о месте их, говорит об этом как о предмете общеизвестном. Величественное песнопение на утрени Великой Субботы, после прочтения шестопсалмия и великой ектении, начинается с двух глубоко умилительных и вместе изящно-поэтических тропарей, из которых в первом воспевается погребение Господа, во втором нисшествие Его во ад. «Благообразный Иосиф с древа снем пречистое тело Твое, плащаницею чистою обвив и вонями, в гробе нове закрыв положи». – «Егда снизшел еси к смерти, Животе безсмертный, тогда ад умертвил еси блистанием Божества, егда же и умершия от преисподних воскресил еси, вся Силы Небесныя взываху: Жизнодавче Христе, Боже наш, слава Тебе». После этого все священнослужащие, а в монастырях и все братство, выходят с возжженными свечами на средину храма, становятся пред плащаницею и начинают возглашать так называемые Церковным Уставом похвалы Господу, соединяя их со стихами 118 псалма. Из этих похвал выписываем те, в которых с наибольшею ясностию упоминается о том, что ад находится внутри земли. «Зашел еси под землею Светоносец правды, и мертвыя якоже от сна воздвигл еси, отгнав всякую тьму, сущую во аде»^[31]. – «Землю содержай дланию, умерщвлен плотию, под землею ныне содержится, мертвыя избавляя адова содержания»^[32]. – «На землю сшел еси, да спасеши Адама, и на земли не обрет его, Владыко, даже до ада снизшел еси, ищай»^[33]. – «О радосте оныя! о многая сладости, их же во аде наполнил еси, во днах мрачных свет возсияв»^[34]. – «Волею снисшел еси, Спасе, под землю, умерщвленныя человеки оживил еси и возвел еси в славе Отчей»^[35]. – «Послушав, Слове, Отца Твоего, даже до ада лютаго сошел еси и воскресил еси род человеческий»^[36]. – «Зашел еси под землю, рукою Твоею создавый человека, да воздвигнеши от падения соборы человеческия всесильною державою»^[37]. – «Убояся Адам, Богу ходящу в раи: радуется же ко аду сошедшу, падый прежде и ныне воздвизаем»^[38]. – «Недр Отеческих неисходен пребыв, Щедре, и человек быти благоволил еси, и во ад снизшел еси, Христе»^[39]. – «Возстани, Щедре, от пропастей адских возставляяй нас»^[40]. – «Под землею хотением нисшед яко мертв, возводиши от земли к небесным, оттуду падшия, Иисусе»^[41]. – «Аще и мертв виден был еси, но живый, яко Бог, возводиши от земли к небесным, оттуду падшия, Иисусе»^[42]. В последних двух похвалах Церковь во всенародное услышание объявляет не только о местонахождении ада, но и о местонахождении рая. Человеки, в праотцах своих, низвержены на землю из рая; Церковь определяет место рая, говоря, что человеки ниспали с неба. В каноне утрени Великой Субботы воспевается: «Да Твоею славы вся исполниши, сшел еси в нижняя земли»^[43]. Далее говорится, что Господь явил Себя сущим во аде, что Он приобщился сущим во аде, что ад, Слове, срет Тя, огорчися, что душа Твоя во аде не оставлена, что ад низу стенет, что уязвися ад, в сердце прием Уязвленнаго копием в ребра, что Господь сниде даже до адовых сокровищ. В Синаксаре^[44] Великой Субботы читается, что в этот день мы празднуем погребение Господа и Его сошествие во ад, что Он сошел во ад нетленною и Божественною Своею душою, разделившеюся от тела смертию. Употреблены выражения о аде как о глубокой пропасти, которая, очевидно из всей службы, признается подземною и находящеюся внутри земли^[45].

То же мнение о местонахождении ада и рая видим в службе на Святую Пасху. С наибольшею определительностию выражено мнение о месте ада в ирмосе 6-й песни канона: «Снизшел еси в преисподняя земли и сокрушил еси вереи вечныя, содержащия связанныя, Христе». В Синаксаре по 6-й песне говорится: «Господь ныне из адовых сокровищ человеческое естество исхитив, на небеса возведе и к древнему достоянию приведе нетления. Обаче сошед во ад, не всех воскреси, но елицы веровати Ему изволиша. Души же от века святых, нуждею держимыя, от ада свободи и всем даде на небеса взыти». Здесь опять древнее достояние, то есть рай, указывается на небе: «Воскресением Твоим, Господи, рай паки отверзеся^[46], и иже на небеса восход обновил еси нам»^[47].

Мнение о местонахождении ада внутри земли усматривается на всем пространстве богослужения Православной Церкви. Она повсюду говорит об этом предмете как общепринятом и общеизвестном. По этой причине выражение определенное встречается изредка. Но оно встречается и именно по той причине, что встречается как общепринятое и общеизвестное, служит яснейшим свидетельством и доказательством. «Завеса раздрася, – воспевает Церковь, – распеншуся Тебе, Спасе наш, и отдаваше мертвыя, яже пожре смерть, и ад обнажися, Тебе зря в преисподних земли бывша»^[48]. – «С душею пришедшу Тебе во утробу земли, души, яже стяжа, ад издаваше со тщанием, вопиющия державе Твоей песнь благодарную»^[49]. – «С душею сшед в страны преисподния ада, возвел еси мужеством связанныя вся, яже от века смерть прият, горький мучитель»^[50]. – «Тебе, сошедшаго до последних земли, и человека спасшаго, и восхождением Твоим сего возвысившаго, величаем»^[51]. – «Не ктому боюся еже в землю, Владыко, возвращения: Ты бо от земли возвел мя еси, забвенна»^[52]. – «Адам низведен бысть, лестию запенся, ко адове пропасти, но естеством Бог же и милостив, сошел еси ко исканию и на раму понес совоскресил еси»^[53]. – «Из преисподняго ада вознесша мя, падшаго, благословите вся дела Господа и превозносите Его во веки»^[54]. – «Дошедшу Ти во врата адова, Господи, и сия сокрушившу, пленник сице вопияше: кто Сей есть, яко не осуждается в преисподних земли, но яко сень разруши смертное узилище»^[55]. – «Вострепеташа доле преисподняя днесь, ад и смерть, Единаго от Троицы: земля поколебася, вратницы же адовы, видевше Тя, ужасошася»^[56]. – «Во глубины достигша морския и тридневствоваша в китовех персех морскаго зверя древле Иону подражаяй зову Ти: Спасе мой, возведи мя из ада преисподняго»^[57]. – «Да не прииду в землю плача, да не вижу место тмы, Христе мой, Слове»^[58]. – «Несть во аде покаяния, несть тамо прочее ослабы: тамо червь неусыпаемый, тамо земля темна и помрачена вся»^[59]. Так же мимоходно, как о предмете общеизвестном, упоминает о местонахождении ада во внутренности земли святой Иоанн Лествичник. Он советует подвижнику благочестия непрестанно воспоминать о бесконечной пропасти преисподнего пламени, о подземных страшных местах и пропастях, о тесных сходах, чтоб таким размышлением и воспоминанием отторгнуть душу от усвоившегося ей сладострастия^[60]. Учение, что ад находится внутри земли, есть учение Православной Церкви; в весьма многих сочинениях святых отцов встречается это учение^[61]; ни один из них не отвергает его^[62]; Божественные Откровения, бывшие угодникам Божиим, подтверждают его.

В первые времена христианства, когда ожесточенная и слепая ревность идолопоклонников к сохранению на земле идолопоклонства проливала реки невинной крови христианской, в Бруссе, главном городе Вифинии, претерпел мучение и казнь епископ города, Патрикий. Мучитель-игемон принимал ванну на теплых целительных источниках, находившихся близ города^[63], там допрашивал и умертвил епископа. По поводу этих горячих вод, которых температуру и целебность игемон приписывал действию боготворимых им истуканов, святой Патрикий говорил ему так: «Блистательный игемон! Если хочешь узнать истину о начале, течении и теплоте этих вод, то я могу открыть ее тебе, если с кротостию меня выслушаешь. Всякий исповедующий христианство святое и поклоняющийся единому истинному Богу стяжавает ум, исполненный разумения Божественных тайн, и я, будучи рабом Христа, хотя и грешным, могу объяснить истину о этих водах. Бог, предвидя, что созданные Им человеки прогневают Его, Бога, Создателя своего, и, отвергнув истинное богопочитание, устроят себе бездушных кумиров и будут поклоняться им, уготовал два места для переселения в них человеков после их земной жизни. Первое место Он просветил вечным светом и исполнил обильными и неизреченными благами; другое же место исполнил непроницаемою тьмою, неугасающим огнем и вечными казнями. Он предназначил, чтоб в первое место были преселяемы те, которые будут стараться благоугождать Ему исполнением Его заповедей, а во второе, темное, ввергаемы те, которые прогневают Творца злым житием своим и заслужат себе казнь. Сподобившиеся места светлого будут жить бессмертною жизнию в непрестанной и бесконечной радости, а низринутые в темное место будут мучены непрестанно, бесконечно. Создатель, разделяя огонь от воды и свет от тьмы, каждое из них как создал отдельно, так и поставил на отдельных местах. Есть и над твердию небесною так, как и под землею, огонь и вода. Вода, находящаяся на поверхности земной, собранная в собрания свои, называется морем, а подземная вода называется бездною. Из этой бездны на потребности человеков и животных, населяющих землю, воды подымаются сквозь земные недра как бы водопроводными трубами и, выходя на поверхность земли, образуют источники, колодцы и реки. Из этих-то вод те, которые приближаются подземному огню, согреваются им и вытекают горячими; те же, которые текут вдали от огня, сохраняют естественную хладность. На некоторых местах бездны имеются самые холодные воды, обратившиеся в лед, как отстоящие весьма далеко от огня. Подземный огонь устроен для мучения нечестивых душ. Преисподняя вода, обратившаяся в лед, именуется тартаром^[64]. В тартаре подвергаются бесконечной муке ваши боги и поклонники их, как воспел один из ваших стихотворцев: «Концы земли и моря – не что иное как их последние пределы, где Иапет и Сатурн – так именуются ваши боги – не утешаются ни блистанием солнца, ни прохладою ветров». Это значит, ваших богов, заключенных в тартаре, не освещает и не согревает солнце, а вверженных в огнь не прохлаждает ветер. Тартар глубже всех прочих бездн, находящихся под землею. В том, что под землею находится огнь, уготованный на нечестивых, пусть удостоверит тебя по крайней мере тот огнь, который извергается из недр земных в Сицилии». Так рассуждал о подземном аде святой епископ Христовой Церкви первых веков^[65].

Вышеупомянутая преподобная Феодора, посетив райские обители, низведена была в преисподняя земли и видела страшные, нестерпимые муки, уготованные грешникам в аде^[66].

Воскресший воин Таксиот поведал, что он был похищен диаволами с блудного мытарства: они свели его из воздушного пространства вниз, на землю. Земля расступилась, и он был спущен по узким и смрадным сходам до преисподних темниц адовых, где души грешных затворены в вечной тьме и вечной муке^[67].

Самый образ исшествия души из тела и обстоятельства, его сопровождающие, изложены святыми отцами для назидания и спасения нашего. Преподобный Феодор Студит в 3-м оглашении говорит: «Братия! Останемся ли мы навсегда здесь? Нет! Нет! О горе, братия! Какое страшное таинство смерти! Как мы должны быть всегда внимательны, исполнены покаяния, рассудительны, помышляя, что ныне же предстоит нам смерть, помышляя, как будет совершаться разлучение души от тела, как придут Ангелы – не говорю о том, как предстанут бесы. И бесы приходят к увлекающимся страстями. Помышляйте, каковы будут труд и болезнь при страшном видении их и при слышании повеления: “Душа, выходи!” Тогда человекам, разлучающимся от тела, служат великою помощию, утешением, радостию добрые дела и чистота совести. Тогда послушание имеет великое дерзновение, тогда смиренномудрие приносит великое утешение, слезы вспомоществуют, добрые дела прогоняют бесов, терпение вспомоществует, и противники возвращаются без всякого успеха – души в великой радости пойдут вместе с Ангелами к Спасителю. Но душу, стяжавшую навык в страстях и побежденную грехом, обымет великий страх: тогда побеждают бесы и низводят эту окаянную душу с собою в преисподний ад, во тьму и тартар для мучения». Однажды два Ангела явились преподобному Макарию Александрийскому, современнику и сподвижнику Макария Великого, обиловавшему дарами Духа, и беседовали с ним. В этой беседе один из Ангелов сказал: «Услышь, Макарий, каким образом души как верных, так и неверных, выходят из тел и уводятся, и ведай, что по примеру совершающегося в этом мире, должно умозаключать о небесном. Как посланные земным царем воины взять кого-либо схватывают его и задерживают, хотя бы он этого не хотел и этому противился, – задержанный, пораженный страхом, трепещет и ужасается присутствия тех, которые без милосердия влекут его в путь, – так, когда пошлются Ангелы, чтоб изъять из тела чью-либо душу, благочестивого ли человека или нечестивого, она приходит в испуг и устрашается присутствия страшных и грозных Ангелов. Тогда, наконец, она усматривает, как бесполезно для нее, ничтожно, не доставляет никакой помощи множество богатства, знакомых и друзей; она слышит и понимает слезы и рыдания окружающих ее человеков, но не может произнести ни одного слова, ни подать голоса, потому что никогда не случалось ей испытать такого требования об исшествии. Ее устрашает и неимоверное пространство пути, и перемена образа жизни; также она ужасается вида тех, у которых находится уже во власти и которые не оказывают ей никакого сочувствия и милосердия. К тому же она томится скорбию по причине привязанности к телу; она болезнует и тоскует о разлучении и разъединении с ним как со своим сожителем по природе. Ей не соприсутствует и не вспомоществует никакое утешение, доставляемое совестию, разве только душа сознает за собою добрые дела. Таким образом душа и прежде изречения Верховного Судии судится своею совестию»^[68].

Пространно говорит об обстоятельствах, сопровождающих смерть, святой Кирилл, Патриарх Александрийский, в Слове на исход души. Из этого Слова помещаем здесь краткую выписку: «Какой страх и трепет ожидает тебя, душа, в день смерти! Ты увидишь страшных, диких, жестоких, немилостивых и бесстыдных демонов, подобных мрачным муринам, тебе предстоящих. Одно видение их лютее всякой муки. Душа, увидев их, приходит в смущение, волнуется, мятется, ищет спрятаться, прибегает к Божиим Ангелам. Святые Ангелы держат душу; проходя с ними воздух и возвышаясь, она встречает мытарства, хранящие путь от земли к небу, удерживающие души и препятствующие им восходить далее. Каждое мытарство испытывает принадлежащие ему грехи; каждый грех, каждая страсть имеет своих мытарей и истязателей. Какой страх, трепет и беспокойство должна ощущать душа, видя все это, доколе не произнесется окончательный приговор, ее освобождающий! Болезнен, бедствен, исполнен стенаний, безутешен час нерешительности. Божественные Силы стоят против лица нечистых духов и представляют добрые помышления, слова и дела, принадлежащие душе, а она, в страхе и трепете, посреди препирающихся о ней Ангелов и демонов, ожидает или оправдания своего и освобождения, или осуждения и погибели. Если она проводила жизнь благочестиво и богоугодно и соделалась достойною спасения, то приемлют ее Ангелы и она уже спокойно шествует к Богу, имея спутниками святые Силы. Тогда исполнится сказанное: отбежали печаль, болезнь и воздыхание. Тогда, освободившись от лукавых, гнилых и страшных духов, она идет в неизглаголанную радость. Если же окажется, что душа прожила в небрежении и блуде, то услышит лютейший глас: “Да возьмется нечестивый, да не узрит славы Господней!” Постигают ее дни гнева, скорби, нужды и стеснения, дни тьмы и мрака!.. Оставляют ее святые Божии Ангелы, похищают мурины – демоны. Они начинают бить ее без милосердия и низводят на землю; растворивши землю, ввергают душу, связанную нерушимыми узами, в темную и мрачную страну, в преисподние узилища и темницы адовы, где заключены души грешников, от века усопших, как говорит Иов, в землю темную и мрачную, в землю тьмы вечной, где нет ни света, ни жизни для человеков, но болезнь вечная, и печаль бесконечная, и плач непрестанный, и скрежет зубов немолчный, и воздыхания неусыпающие. Там слышится непрестанное: «Увы! Увы!», там зовут – и нет помогающего, там вопиют – и никто не избавляет. Нет возможности поведать тамошнего бедствия; нет возможности выразить тамошней болезни, которой подвергаются низверженные туда и заключенные там души. Изнемогают всякие уста человеческие к объяснению страха и трепета, объемлющего узников адских; нет уст человеческих, могущих выразить томление и плач их; непрестанно и вечно стонут, но никто их не милует; испускают глубокие воздыхания, но никто не слышит; рыдают, но никто не избавляет; взывают и бьются, но никто не милосердствует. Тогда – где похвалы этого мира? Где тщеславие? Где наслаждение? Где пресыщение? Где благородие? Где мужество плоти? Где красота женская, обманчивая и губительная? Где дерзость бесстыдная? Где украшение пышными одеждами? Где сладость греха нечистая и гнусная? Где помазующие и окуривающие себя мирами и благовониями? Где пирующие с тимпанами и гуслями? Где пристрастие к деньгам и имуществу и происходящее от него немилосердие? Где бесчеловечная гордость, гнушающаяся всеми и научающая уважать только одного себя? Где пустая и суетная человеческая слава, где зрелища и прочие игрища? Где кощунствующие, праздно и беспечно живущие? Где мягкие одеяния и мягкие постели? Где высокие здания и широкие врата? Где мудрость мудрых, благоязычие риторов и суетная ученость? Увы! Все смятутся, поколеблются, как изумленные; поглотится вся мудрость их. О братия! Помыслите, каким подобает быть нам, имеющим дать отчет в каждом поступке нашем, и великом и малом! Даже за каждое праздное слово мы дадим ответ Праведному Судии»^[69].

Согласно этому поведал о своей кончине воин Таксиот: «Когда я умирал, увидел муринов, представших мне. Вид их был очень страшен; душа моя, смотря на них, возмутилась. Потом я увидел двух прекрасных юношей, и выскочила душа моя к ним на руки. Мы начали немедленно восходить по воздуху на высоту, как бы летя, и достигли мытарств, стрегущих восход и удерживающих душу каждого человека. Каждое мытарство истязывало об особенном виде греха: одно – о лжи, другое – о зависти, иное – о гордости; каждый грех имеет на воздухе своих испытателей. И видел я, что Ангелы держат в ковчежце все мои добрые дела, вынимая их, сравнивают с моими злыми делами. Так миновали мы мытарства. Когда же, приближаясь ко вратам небесным, пришли на мытарство блудное, стрегущие там удержали меня и представили все мои плотские блудные дела, соделанные от детства моего и доселе. Руководившие меня Ангелы сказали: “Все телесные грехи, которые ты сделал в городе, простил тебе Бог, потому что ты покаялся в них”. На это сказали мне сопротивники мои: “Но, вышедши из города, на селе ты соблудил с женою земледельца твоего”. Ангелы, услышав это и не нашедши доброго дела, которым бы можно было возмерить за грех мой, оставили меня и удалились. Тогда лукавые духи схватили меня и, удручая побоями, свели на землю. Земля разверзлась; я был спущен по узким и смрадным сходам в преисподнюю темницу ада»^[70].

С особенною подробностию поведала о кончине своей преподобная Феодора, ученица великого угодника Божия Василия Нового. Здесь помещается сокращенно ее поведание. Ученику преподобного Василия, Григорию, вопросившему ее в видении об обстоятельствах, сопровождавших ее смерть и последовавших ей, Феодора сказала следующее: «Чадо Григорий! О страшной вещи вопросил ты меня, о которой и вспомянуть ужасно. Когда настал час моей смерти, я увидела лица, которых никогда не видала, услышала глаголы, которых никогда не слыхала. Что скажу? Лютые и тяжкие бедствия, о которых я не имела понятия, встретили меня по причине дел моих; но молитвами и помощию общего отца нашего Василия я избавилась от них. Как рассказать тебе телесную боль, тягость и тесноту, которым подвергаются умирающие? Как бы кто обнаженный, упавши на великий огонь, горел, истаявал, обращался в пепел – так разрушается человек смертною болезнию в горький час разлучения души с телом. Когда я приближалась к концу моей жизни и наступило время моего преставления, увидела множество эфиопов, обступивших одр мой. Лица их были темны, как сажа и смола, глаза их – как каленые угли; видение так люто, как сама геенна огненная. Они начали возмущаться и шуметь. Одни ревели, как звери и скоты, другие лаяли, как псы, иные выли, как волки. Смотря на меня, они ярились, грозили, устремлялись на меня, скрежеща зубами, и тотчас же хотели пожрать меня; между тем готовили хартии и развивали свитки, на которых были написаны все мои злые дела, как бы ожидая какого судию, долженствующего прийти. Убогая моя душа была объята великим страхом и трепетом. Не только томила меня горесть смертная, но и грозный вид и ярость страшных эфиопов были для меня как бы другою лютейшею смертию. Я отвращала глаза мои во все стороны, чтоб не видеть страшных лиц их и не слышать голоса их, но не могла избавиться от них, – они всюду шатались, помогающего мне не было. Когда я окончательно изнемогла, то увидела двух светоносных Ангелов Божиих в образе юношей невыразимой красоты, идущих ко мне. Лица их сияли, взор был исполнен любви; волосы их были как снег, белые, с златовидным отблеском; одежды их сверкали как молния; они были препоясаны златыми поясами по сосцам. Приближась к одру моему, они стали на правой стороне его, тихо беседуя друг с другом. Увидев их, я возрадовалась и с приятностию смотрела на них; черные эфиопы содрогнулись и отступили несколько далее. Один из светоносных юношей, с гневом обратясь к темным, сказал: “О бесстыдные, проклятые, мрачные и злобные враги рода человеческого! Зачем всегда предваряете приходом к умирающим и молвою вашею устрашаете и смущаете всякую душу, разлучающуюся с телом? Но не очень радуйтесь, потому что здесь не найдете ничего. Есть Божие милосердие к этой душе, и нет вам в ней ни части, ни жребия”. Когда Ангел перестал говорить, эфиопы восшатались, подняли клич и молву, начали показывать злые мои дела, содеянные от юности, и вопияли: “Ничего в ней не имеем? А эти грехи чьи? Не она ли сделала то и то?” Так вопия, они стояли и ожидали смерти. И вот пришла смерть, рыкая, как лев, видом очень страшная, человеческого подобия, но без тела, составленная из одних нагих костей человеческих^[71]. Она принесла различные орудия к мучению: мечи, стрелы, копья, серпы, пилы, секиры, удицы и другие неведомые. Узревши это, смиренная моя душа вострепетала от страха. Святые Ангелы сказали смерти: «Не медли: разреши эту душу от союзов плотских; скоро и тихо разреши ее: она не имеет много тяжести греховной». Смерть приступила ко мне, взяла малую секиру и отсекла мне сперва ноги, потом руки; после другими орудиями расслабила мне все члены, отделив их по суставам один от другого. Я лишилась рук, ног; все мое тело омертвело, и я уже не могла двигаться. Потом отсекла мне голову – я не могла приводить в движение головы моей, соделавшейся мне чужою. После этого она растворила в чаше какой-то состав и, приложив к устам моим, насильно напоила меня. Так горько было эти питие, что душа моя не могла вынести его: содрогнулась и выскочила из тела, отторгнувшись от него насильно. Светоносные Ангелы тотчас приняли ее на свои руки. Оглянувшись назад, я увидела лежащее мое тело бездушным, нечувственным и недвижимым. Как бы кто, совлекшись одежды и кинувши ее, стоял и смотрел на нее, так и я смотрела на тело мое и удивлялась. В то время как святые Ангелы держали меня, демоны, бывшие в образе эфиопов, обступили нас, вопия: “Множество грехов имеет эта душа: пусть отвечает нам!” – и показывали грехи мои. Святые Ангелы начали искать моих добрых дел и, по благодати Господа, находили их; они собирали все доброе, когда-либо с Божиею помощию сделанное мною, и готовились положить на весах против злых дел моих. Эфиопы, видя это, скрежетали на меня зубами, потому что хотели немедленно похитить меня из рук ангельских и низвести во дно адово. В то время неожиданно явился туда преподобный наш отец Василий и сказал святым Ангелам: «Ангелы Божии! Эта душа много послужила мне при старости моей; я молился о ней Богу, и Бог даровал мне ее». С этими словами он вынул из недр червленый полный мешец – мне казалось, что в этом мешце было чистое золото, – и, подав его Ангелам, промолвил: “Когда будете проходить воздушные мытарства и лукавые духи начнут истязывать душу, выкупайте ее этим из долгов ее. Благодатию Божиею, я богат, собрал многое сокровище потом и трудами моими и дарую этот мешец душе, послужившей мне”. Сказав это, он ушел. Лукавые духи пришли в недоумение, потом подняли плачевные вопли и удалились. И опять пришел преподобный Василий, неся с собою многие сосуды чистого елея и драгоценного мира. Он отверзал их, один за другим, и возливал на меня: я исполнилась благоухания духовного и ощутила, что изменилась и просветилась. Преподобный сказал святым Ангелам: «Когда совершите этой душе все подобающее, тогда введите ее на жительство в обитель, уготованную мне Господом». Сказав это, он сделался невидим. Ангелы взяли меня, и мы направились на восток».

В самом Святом Евангелии видим указание, что обстоятельства, сопровождающие кончину человека, те самые, какими они представлены в вышеприведенных сказаниях святых отцов. Господь засвидетельствовал, что Ангелы отнесли душу нищего Лазаря на лоно Авраамово (Лк. 16, 22). Скупому богачу, мечтавшему, по случаю обильного урожая нив его, о долговременной земной жизни, о построении более пространных житниц, о плотских наслаждениях, сказал Бог: безумне! В сию нощь душу твою истяжут от тебе, а яже уготовал еси, кому будут? (Лк. 12, 20). «Истяжут, – говорит Господь, по изъяснению этих слов Евангелия блаженным Феофилактом, – потому что немилостивые мытари-ангелы страшно и насильно исторгают душу грешника. Душа праведника не исторгается из него; он, радуясь и веселясь, предает дух свой Богу и Отцу».

Хотя смерть праведников и вполне покаявшихся грешников совершенно или, по крайней мере, во многом отличается от смерти грешников отверженных и грешников недостаточно покаявшихся, но страх и томление свойственны каждому человеку при его кончине. Это и должно быть так: смерть есть казнь. Хотя казнь и смягчается для праведников, но казнь пребывает казнию. Сам Богочеловек, приуготовляясь к приятию вольной смерти для спасения рода человеческого, был в подвиге, скорбел и тужил; капли пота Его падали на землю каплями крови: Прискорбна есть душа Моя до смерти (Мф. 26, 38), – сказал Он апостолам, уснувшим от печали и не чувствовавшим приближавшейся напасти. Отче Мой, аще возможно есть, да мимо идет от Мене чаша сия: обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты (Мф. 26, 39), – так молился Он Отцу. Предсмертный страх ощущала Пресвятая Дева Богоматерь пред Своим блаженным успением, хотя Ей предвозвещены были Архангелом Гавриилом Ее преселение в горние обители и слава, там ожидающая Ее, хотя Дух Святой, обильно обитавший в Ней, увлек все помышления и все желания Ее на небо^[72].

Страхом и плачем приготовляли себя к роковому смертному часу все святые: они понимали значение этого часа для человека. Когда наступило время кончины преподобного Агафона, он пребыл три дня в глубоком внимании себе, не беседуя ни с кем. Братия спросили его: «Авва Агафон, где ты?» «Я предстою суду Христову», – отвечал он. Братия сказали: «Неужели и ты, отец, боишься?» Он отвечал: «Я старался по силе моей сохранять заповеди Божии, но я – человек и откуда знаю, были ли угодны дела мои Богу?» Братия спросили: «Неужели ты не уповаешь на жительство твое, которое было сообразно воле Божией?» «Не могу уповать, – отвечал он, – потому что ин суд человеческий и ин суд Божий». Они хотели еще спросить его, но он сказал им: «Окажите мне любовь, теперь не говорите со мною, потому что я не свободен». И он скончался с радостию. «Мы видели его веселящимся, – передавали ученики его, – как бы он встречал и приветствовал дорогих друзей». Этот угодник Божий во всем строго постоянно наблюдал за собою и говаривал, что без тщательнейшего наблюдения над собою человеку невозможно достичь преуспеяния^[73]. Таков путь ко спасению. Святые Божии, непрестанно рассматривая себя, непрестанно находили в себе новые недостатки и, находя их, более и более погружались в покаяние, которое очищало и усовершало их для неба. Напротив того, лютая рассеянность и многопопечительность непременно соединены с глубоким неведением себя, а такое неведение всегда очень довольно, гордо собою. «Многие обольщают себя, – говорит блаженный Феофилакт, – суетным упованием, думают, что получат Царство Небесное, и присоединяют себя к лику возлежащих на высоте добродетелей, высоко мечтая о себе в сердце своем… Много званных, потому что Бог призывает многих, паче же всех, но мало избранных, мало спасаемых, мало достойных избрания Божия. Призвание – дело Божие, а избрание и неизбрание зависят от нас: иудеи были званными, но не оказались избранными, оказавшись непослушными Призывавшему»^[74].

Великий между святыми иноками, Арсений, во все время жития своего, когда занимался рукоделием, полагал на колени платок по причине слез, изливавшихся из очей его. Он скончался. Авва Пимен, отец, особенно обиловавший даром духовного рассуждения, услышав о кончине его, сказал: «Блажен Арсений: ты оплакал себя в течение земной жизни. Не оплакивающий себя здесь будет плакать вечно. Невозможно избежать плача: или здесь – произвольного, или там, в муках, невольного». Услышал об этой смерти Феофил, Патриарх Александрийский, и сказал: «Блажен, авва Арсений! Ты непрестанно помнил час смертный»^[75].

Утешительна повесть о смерти праведников, поучительно и душеспасительно сказание о том, с каким сокрушением и смирением сердца они приготовлялись к ней, с каким святым страхом они встречали ее. Некоторому отцу, за чистоту его жизни, Бог не отказывал ни в каком его прошении. Старец однажды пожелал видеть разлучение с телом души грешника и души праведника. Приведенный рукою Божиею в некоторый город, он остановился при его вратах, в монастыре, в котором жил имевший громкое имя затворник. Затворник в то время был болен и ожидал смерти. Старец увидел, что делается большое приготовление восковых свеч и лампад для затворника, как бы ради его Господь подавал хлеб и воду городу и спасал его. Граждане говорили между собою: «Если скончается затворник, то мы все погибнем разом». Между тем настал час его кончины; старец увидел адского приставника с огненным трезубцем в руке, нисшедшего на затворника, и услышал глас: «Как эта душа не успокоила Меня в себе ни единого часа, так и ты без милосердия исторгни ее». Адский приставник вонзил огненный трезубец в сердце затворника и, промучив его несколько часов, извлек его душу. После этого старец вступил в город, где нашел некоторого больного странника, лежащего на улице. Некому было послужить этому страннику – старец пробыл с ним день. Когда настал час его успения, старец увидел, что Архангелы Михаил и Гавриил низошли за его душою. Один сел по правую, другой по левую сторону странника и начали упрашивать душу его, чтоб она вышла. Она не хотела оставить тела и не выходила. Тогда Гавриил сказал Михаилу: «Возьмем душу и пойдем». Михаил отвечал: «Нам повелено Господом взять ее без болезни, не можем употребить насилия». Вслед за сими словами Михаил воскликнул громким голосом: «Господи! Что повелишь о этой душе? Она не повинуется нам и не хочет выйти». И пришел ему глас: «Вот! Я посылаю Давида с Псалтырью и певцов Божиих Иерусалима Небесного, чтоб душа, услышав псалмопение и гласы их, вышла». Они низошли и окружили душу, воспевая гимны, тогда она вышла на руки к Михаилу и принята была с радостию^[76]. Кто не подивится Божией любви и милосердию к роду человеческому? К несчастию, к величайшему несчастию, мы с ожесточением отталкиваем все милости Божии и с безумным ослеплением становимся в ряды слуг и поклонников врага Божия и врага нашего.

Кончина избранников Божиих преисполнена славы. Когда настало время умирать великому Сисою, просветилось лицо его, и он сказал сидевшим у него отцам: «Вот пришел авва Антоний». Помолчав несколько, сказал: «Вот лик пророческий пришел». Потом просветился более и сказал: «Вот пришел лик апостольский». И опять сугубо просветилось лицо его, он начал с кем-то беседовать. Старцы упрашивали его сказать, с кем он беседует. Он отвечал: «Ангелы пришли взять меня, но я умоляю их, чтоб они оставили меня на короткое время для покаяния». Старцы сказали ему: «Отец, ты не нуждаешься в покаянии». Он отвечал им: «Поистине не знаю о себе, положил ли я начало покаянию». А все знали, что он совершен. Так говорил и чувствовал истинный христианин, несмотря на то что во время жизни своей воскрешал мертвых единым словом и был исполнен даров Святого Духа. И еще более засияло лицо его, засияло как солнце. Все убоялись. Он сказал им: «Смотрите – Господь пришел и изрек: принесите Мне избранный сосуд из пустыни». С этими словами он испустил дух. Увидена была молния, и храмина исполнилась благоухания^[77]. Так окончил земное течение один из величайших угодников Божиих.

Но и грешники, принесшие искреннее раскаяние во грехах, сподобились милости Божией. При греческом императоре Маврикии был во Фракии разбойник свирепый и жестокий. Поймать его никак не могли. Блаженный император, услышав о том, послал к разбойнику наперсный крест свой и повелел ему сказать, чтоб он не боялся: этим означалось прощение всех его злодеяний с условием исправления. Разбойник умилился, пришел к царю и припал к ногам его, раскаиваясь в преступлениях своих. После немногих дней он впал в недуг и помещен был в странноприимный дом, где видел во сне Страшный Суд. Пробудившись и примечая усиление болезни и приближение кончины, он обратился с плачем к молитве и говорил в ней так: «Владыко, человеколюбивый Царь, спасший прежде меня подобного мне разбойника, удиви и на мне милость Твою: прими плач мой на смертном одре. Как принял Ты пришедших в единонадесятый час, ничего не совершивших достойного, так прими и мои горькие слезы, очисти и крести меня ими. Больше этого не взыскивай от меня ничего: я уже не имею времени, а заимодавцы приближаются. Не ищи и не испытывай: не найдешь во мне никакого добра; предварили меня беззакония мои, я достиг вечера; бесчисленны злодеяния мои. Как принял Ты плач апостола Петра, так прими этот малый плач мой и омой рукописания моих грехов. Силою милосердия Твоего истреби мои прегрешения». Так исповедуясь в течение нескольких часов и утирая слезы платком, разбойник предал дух. В час смерти его старший врач странноприимного дома видел сон: к одру разбойника пришли мурины с хартиями, на которых были написаны многочисленные грехи разбойника; потом двое прекрасных юношей-царедворцев принесли весы. Мурины положили на одну чашу написанное на разбойника – эта чаша перетянула, а противоположная ей поднялась кверху. Святые Ангелы сказали: «Не имеем ли мы здесь чего?» «И что можем иметь, – возразил один из них, – когда не более десяти дней, как он воздерживается от убийства?» «Впрочем, – прибавили они, – поищем чего-нибудь доброго». Один из них нашел платок разбойника, намоченный его слезами, и сказал другому: «Точно, этот платок наполнен его слезами. Положим его в другую чашу, а с ним – человеколюбие Божие и посмотрим, что будет». Как только они положили платок в чашу, она немедленно перетянула и уничтожила вес рукописаний, бывших в другой. Ангелы воскликнули в один голос: «Поистине победило человеколюбие Божие!» Взяв душу разбойника, они повели ее с собою; мурины зарыдали и бежали со стыдом. Увидев этот сон, врач пошел в странноприимный дом, пришедши к одру разбойника, он нашел тело еще теплым, оставленным уже душою; платок, наполненный слезами, лежал на глазах его. Узнав от находившихся при нем о покаянии его, принесенном Богу, врач взял платок, представил его императору и сказал: «Государь! Прославим Бога – и при твоей державе спасся разбойник». Однако – заключает весьма благоразумно эту повесть передавший нам ее – гораздо лучше благовременно приготовлять себя к смерти и предварять страшный час ее покаянием^[78]. Справедливо замечает святой Иоанн Лествичник, что зло, обратившееся от долговременной привычки к нему в качество, соделывается уже неисправимым^[79]. «Злой навык обладает, как самовластный тиран, часто и над плачущими», – восклицает грустно тот же наставник иночествующих^[80]. К этому должно присовокупить, что покаяние возможно только при точном, хотя бы и простом, знании православной христианской веры, чуждом всякой ереси и зломудрия. Заимствовавшие свой образ мыслей о добродетелях и правилах жизни из романов и других душевредных еретических книг не могут иметь истинного покаяния: многие смертные грехи, ведущие в ад, признаются ими за ничтожные, извинительные погрешности, а лютые греховные страсти – за легкие и приятные слабости; они не страшатся предаваться им пред самыми смертными вратами. Неведение христианства – величайшее бедствие!

Господь призывает человека к покаянию и спасению до последней минуты его жизни. В эту последнюю минуту еще отверсты двери милосердия Божия всякому толкущему в них. Никто да не отчаивается! Доколе не закрыто поприще, действителен подвиг. Последние минуты человека могут искупить всю жизнь его. В Египте некоторая девица именем Таисия, оставшись сиротою после родителей, умыслила обратить дом свой в странноприимницу для скитских иноков. Прошло много времени, в которое она принимала и успокаивала отцов. Наконец ее имение истощилось. Она начала терпеть недостаток. С нею познакомились неблагонамеренные люди и отвратили ее от добродетели; она начала проводить худую жизнь, даже развратную. Отцы, услышав это, очень опечалились. Они призвали авву Иоанна Колова и сказали ему: «Мы слышали о сестре Таисии, что она расстроилась. Когда была она в состоянии, показывала нам свою любовь, и мы ныне покажем нашу любовь к ней и поможем ей. Потрудись посетить ее и по премудрости, данной тебе Богом, устрой ее». Авва Иоанн пришел к ней и сказал старице, стоявшей на страже у ворот, чтоб она доложила о нем госпоже своей. Она отвечала: «Вы, монахи, поели все имение ее». Авва Иоанн сказал: «Доложи ей, я доставлю ей большую пользу». Старица доложила. Юная госпожа сказала ей: «Эти иноки, постоянно странствуя при Чермном море, находят жемчуг и драгоценные камни; поди, приведи его ко мне». Авва Иоанн пришел и сел возле нее. Воззрев на лицо ее, он преклонил главу и начал горько плакать. Она сказала ему: «Авва, что ты плачешь?» Он отвечал: «Вижу, что сатана играет на лице твоем, и как мне не плакать? Чем не понравился тебе Иисус, что ты обратилась на противные Ему дела?» Она, услышав это, затрепетала и сказала ему: «Отец! Есть ли для меня покаяние?» Он отвечал: «Есть». «Отведи меня, куда хочешь», – сказала она ему и, встав, пошла вслед за ним. Иоанн, заметив, что она не распорядилась, даже не сказала ни одного слова о доме своем, удивился. Когда они достигли пустыни, уже смеркалось. Он сделал для нее возглавие из песка, такое же другое, в некотором расстоянии, для себя. Оградив ее возглавие крестным знамением, сказал: «Здесь усни». И он, исполнив свои молитвы, лег спать. В полночь Иоанн проснулся – видит: образовался некий путь от того места, где почивала Таисия, до неба; Ангелы же Божии возносят ее душу. Он встал и начал будить ее, но она уже скончалась. Иоанн повергся ниц на молитву и услышал глас: «Един час покаяния ее принят паче долговременного покаяния многих, не оказывающих при покаянии такого самоотвержения»^[81]. «Господи! Для рабов Твоих, – говорит святой Василий Великий, – разлучающихся с телом и приходящих к Тебе, Богу нашему, нет смерти, но преставление от печального на полезнейшее и сладостнейшее, и на упокоение и радость»^[82].

Точно, в собственном смысле разлучение души с телом не есть смерть; оно – только последствие смерти. Есть смерть несравненно более страшная! Есть смерть – начало и источник всех болезней человека, и душевных и телесных, и лютой болезни, исключительно именуемой у нас смертию. «Истинная смерть, – говорит преподобный Макарий Великий, – внутрь в сердце сокровенна, и чрез тую внешний человек жив умер. Аще кто в тайне сердца от смерти к жизни прешел, сей воистину живет вовеки и ктому не умирает. Хотя же таковых тела на некое время и разлучаются от душ, но, однако, освященная суть, и со славою востанут. Сего ради и сном смерть святых именуем»^[83].

Слово и понятие смерть поразили в первый раз слух и мысль человека при вступлении его в рай. Между древами рая были особенно замечательны древо жизни и древо познания добра и зла. Господь, введя человека в рай, заповедал ему: от всякаго древа, еже в раи, снедию снеси: от древа же, еже разумети доброе и лукавое, не снесте от него: а в оньже аще день снесте от него, смертию умрете (Быт. 2, 16–17). Несмотря на страшную угрозу смертию, человек преступил заповедь и, по преступлении, немедленно умер; смерть мгновенно явилась во всех движениях души и в ощущениях тела. Святой Дух, обитавший в человеке, сообщавший бессмертие душе и телу, бывший их жизнию, отступил от них как от нарушивших общение с Богом произвольным отвержением заповеди Божией и столько же произвольным вступлением в единомыслие и союз с сатаною. Святой Григорий, архиепископ Фессалоникийский, говорит: «Как разлучение души от тела есть смерть тела, так и разлучение Бога от души есть смерть души. В этом, собственно, заключается душевная смерть. На эту смерть указывал и Бог заповедию, данною в раю, когда говорил: в оньже аще день снесте от возбраненнаго древа, смертию умреши. Тогда умерла душа Адамова, разлучившись преслушанием от Бога; телом же он прожил от того времени до девятисот тридцати лет. Эта смерть, постигшая душу за преслушание, не только соделывает непотребною душу, но и распространяет проклятие на всего человека; самое тело подвергает многим трудам, многим страданиям и тлению. Тогда, по умерщвлении внутреннего человека преслушанием, услышал перстный Адам: проклята земля в делех твоих, в печали снеси тую вся дни живота твоего. Терния и волчцы возрастит тебе, и снеси траву сельную. В поте лица твоего снеси хлеб твой, дондеже возвратишися в землю: яко земля еси, и в землю пойдеши (Быт. 3, 17–19)»^[84].

Знаменуя смерть души, святой Иоанн Богослов сказал: есть грех к смерти, и есть грех не к смерти (1 Ин. 5, 16–17). Он назвал смертным грехом грех, убивающий душу, тот грех, который совершенно отлучает человека от Божественной благодати и соделывает его жертвою ада, если не уврачуется покаянием действительным и сильным, способным восстановить нарушенное соединение человека с Богом. Таким покаянием святой апостол Петр уврачевал свой смертный грех – отречение от Христа, а святой пророк Давид – свои два смертные греха: прелюбодеяние и убийство. Покаяние в смертном грехе тогда признается действительным, когда человек, раскаявшись в грехе и исповедав его, оставит грех свой^[85]. Таким покаянием блудники, прелюбодеи, мытари, разбойники восхитили Царство Небесное; к такому покаянию – к воскресению из смерти душевной – призывает апостол Павел: востани, спяй, вопиет он, и воскресни от мертвых, и осветит тя Христос (Еф. 5, 14). Но кто внимает этому гласу, этой духовной трубе, призывающей к воскресению души, к воскресению, более необходимому для спасения, нежели то, которое оживит тела, не оживит уже душ, умерщвленных грехом? Все мы пребываем в умерщвлении, исполняя греховные пожелания наши, которые не только воюют на душу, но, будучи удовлетворяемы, и умерщвляют ее. Указывая на смерть души, на существенную смерть, Спаситель мира назвал мертвецами всех людей, современных Его пребыванию на земле, не обращавших внимания на Его всесвятое учение, необходимое для спасения, единое на потребу для истинной жизни человека: остави мертвыя погребсти своя мертвецы (Лк. 9, 60), сказал Он последователю Своему, просившему дозволения отлучиться на время от Господа и от внимания Его святому учению для погребения скончавшегося своего родителя. Мертвыми наименовал Господь тех живых по плоти, которые были поистине мертвы, как умерщвленные душою^[86]. Те из этих мертвецов, которые остаются чуждыми Христа в течение всей земной жизни и в этом состоянии отходят в вечность, не познают воскресения во все пространство времени, данное для этого воскресения и заключающееся между двумя пришествиями Христовыми, первым – совершившимся и вторым – имеющим совершиться. Прочии же мертвецы не ожиша, говорит о них зритель тайн, святой Иоанн Богослов, дондеже скончается тысяща лет (Откр. 20, 5).

Блажен и свят, возвещает сын духовного грома^[87], иже имать часть в воскресении первем: на нихже смерть вторая не имать области, но будут иерее Богу и Христу и воцарятся с Ним тысящу лет (Откр. 20, 6). Тысяча лет, по объяснению, общепринятому Святою Церковию, не знаменует здесь определенного числа годов, а знаменует весьма значительное пространство времени, данное милосердием и долготерпением Божиим, чтоб весь плод земли, достойный неба, созрел и чтоб ни едино зерно, годное для горней житницы, не было утрачено. Когда и самые святые Божии уже сочли грехи мира преисполнившимися, а окончательный суд Божий настолько нужным, тогда услышали от Бога: да почиют еще время мало, дондеже скончаются и клеврети их и братия их (Откр. 6, 11). Так долготерпеливо великое милосердие Божие! «Тысяча лет, – говорит святой Андрей, архиепископ Кесарийский, – время от вочеловечения Христова до Второго славного Его пришествия… Тысяча лет – время, в течение которого будет благовествоваться Евангелие. Нет нужды разумевать буквально тысячу лет. Так, число не имеет буквального значения ни в словах Песни Песней: муж принесет в плоде его тысящу сребреник. Виноград мой предо мною: тысяща Соломону и двести стрегущим плод его (Песн. 8, 11–12), ни в словах Господа Иисуса: даяху плод, ово убо сто, ово же шестьдесят, ово же тридесять (Мф. 13, 8). Полным числом изображается обилие и совершенство в плодоприношении. Так и здесь чрез тысячу лет изображается преисполненное плодоприношение веры»^[88], для которого дано все нужное время; полнота времени изображена словом «тысяча лет». С начала этого тысячелетия открылось и ныне продолжает открываться первое, таинственное, существенное воскресение мертвых; оно будет продолжаться до конца времен. Аминь, аминь глаголю вам, сказал Господь, яко слушаяй словесе Моего и веруяй пославшему Мя имать живот вечный, и на суд не приидет, но прейдет от смерти в живот (Ин. 5, 24). Объясняя эти слова Спасителя, блаженный Феофилакт говорит: «Верующий во Христа не пойдет на суд, то есть в муку, но живет присносущною жизнию, не подвергаясь душевной и вечной смерти, хотя бы и вкусил по естеству сию временную смерть». То же значение имеют и слова Господа, сказанные Им Марфе пред воскресением брата ее Лазаря: Аз есмь воскресение и живот; и всяк живый и веруяй в Мя не умрет во веки (Ин. 11, 25–26)^[89]. Сыны и дщери ветхого Адама, рожденные по его образу и подобию падшими, рожденные для вечной смерти, переходят верою в нового Адама к вечной жизни. Этот переход, это воскресение незаметны для чувственных очей, непостижимы для плотского ума, но ясны и ощутительны для души, над которою они совершаются. «Когда слышишь, – говорит святой Макарий Великий, – что Христос, сошед во ад, освободил содержимые там души, не думай, чтоб это далеко отстояло от совершающегося ныне. Знай: гроб – сердце, там погребены и содержатся в непроницаемой тьме твой ум и твои помышления. Господь приходит к душам, во аде вопиющим к Нему, то есть в глубину сердца, и там повелевает смерти отпустить заключенные души, молящие Его, Могущего освобождать, об освобождении. Потом, отвалив тяжелый камень, лежащий на душе, отверзает гроб, воскрешает точно умерщвленную душу и выводит ее, заключенную в темнице, на свет»^[90]. Первое воскресение совершается при посредстве двух Таинств: Крещения и Покаяния. Чрез Святое Крещение воскресает душа от гроба неверия и нечестия, или от первородного греха и собственных грехов, соделанных в нечестии; а чрез Покаяние уже верующая душа воскресает от смерти, нанесенной ей смертными грехами или нерадивою, любосластною жизнию по Крещении. Совершитель воскресения – Дух Святой.

Воскресших от душевной смерти видел святой Иоанн Богослов и сказал о них: видех престолы и седящия на них, и суд дан бысть им: и души растесаных за свидетельство Иисусово и за слово Божие, иже не поклонишася зверю, ни иконе его, и не прияша начертания на челех своих и на руце своей. И ожиша и воцаришася со Христом тысящу лет… Се воскресение первое (Откр. 20, 4–5), состоящее в оживлении души из ее смерти верою в Господа Иисуса Христа, в омовении грехов Святым Крещением, в жизни по завещанию Христову и в очищении покаянием грехов, соделанных после Крещения. Престолы святых – их господство над страстями, над самыми демонами, над недугами человеческими, над стихиями, над зверями, обилие их духовных дарований. Им дан суд, то есть рассуждение духовное, которым они обличают грех, как бы он ни был прикрыт благовидностию, и отвергают его; им дан суд, которым они судят ангелов тьмы, приемлющих вид Ангелов, и не дозволяют им обольщать себя. Они не поклонились ни зверю, ни иконе его: ни антихристу, ни предызображавшим его гонителям христианства, требовавшим от христиан отречения от Христа и отвержения Его всесвятых заповеданий. Они не прияли ни на челах, ни на десницах начертаний врага Божия, но, усвоив себе ум Христов, постоянно выражали его в образе мыслей и в образе действий, не щадя крови своей для запечатления верности Христу, и потому воцарились со Христом. Для них нет смерти! Для них разлучение души с телом – повторим вышеприведенную мысль Василия Великого – не смерть, но переход от скорбного земного странствования к вечной радости и упокоению. Смерть вторая, то есть окончательное осуждение на вечные адские муки и предание им, не имать области над воскресшими первым воскресением; воскресшие им будут иерее Богу и Христу и воцарятся с Ним тысящу лет (Откр. 20, 6). Это царствование священников Божиих в Духе Святом не может быть прервано разлучением души от тела: оно развивается и упрочивается им. Егда скончается тысяща лет (Откр. 20, 7), исполнятся времена и созреет весь словесный плод земли – последует воскресение второе, воскресение тел. После него усугубится блаженство праведников, благовременно воскресших первым воскресением; усугубится после него смерть отверженных грешников, лишившихся первого воскресения.

«Хотя в будущем пакибытии, – говорит святой Григорий Палама, – когда воскреснут тела праведников, воскреснут вместе с ними тела беззаконников и грешников, но воскреснут лишь для того, чтоб подвергнуться второй смерти: вечной муке, неусыпающему червю, скрежету зубов, кромешной и непроницаемой тьме, мрачной и неугасимой геенне огненной. Говорит пророк: сокрушатся беззаконнии и грешницы вкупе, и оставившии Господа скончаются (Ис. 1, 28). В этом заключается вторая смерть, как научает нас Иоанн в своем Откровении. Услышь и великого Павла: аще бо по плоти живете, говорит он, имате умрети, аще ли духом деяния плотская умерщвляете, живы будете (Рим. 8, 13). Он говорит здесь о жизни и смерти, принадлежащих будущему веку. Эта жизнь – наслаждение в присносущем Царстве; смерть – предание вечной муке. Преступление заповеди Божией – причина всякой смерти, душевной, и телесной, и той, которой подвергнемся в будущем веке, вечной муке. Смерть собственно состоит в разлучении души от Божественной благодати и в совокуплении с грехом. Это для имеющих разум – смерть, которой должно убегать; это – смерть истинная и страшная. Она для благомыслящих ужаснее геенны огненной. Будем избегать ее со всевозможным усилием! Все повергнем, все оставим, отречемся от усвоений, деяний, хотений, от всего, что низвлачает [отнимает. – Ред.] и разлучает нас от Бога и производит такую смерть. Убоявшийся этой смерти и сохранившийся от нее не убоится приближения плотской смерти, имея в себе жительствующую истинную жизнь, которую плотская смерть соделывает лишь неотъемлемою.

Как смерть души есть собственно смерть, так и жизнь души есть собственно жизнь. Жизнь души – соединение ее с Богом, как жизнь тела – соединение его с душою. Душа, разлучившись с Богом преступлением заповеди, умерла, но послушанием заповеди опять соединяется с Богом и оживотворяется этим соединением. Посему-то и говорит Господь в Евангелии: глаголы, яже Аз глаголах вам, дух суть и живот суть (Ин. 6, 63). Это же выразил и Петр, уразумевший от опыта, словами, сказанными им Спасителю: глаголы живота вечного имаши (Ин. 6, 68). Но глаголы живота вечного суть глаголы живота для послушных; для преступников же заповедь жизни соделывается причиною смерти. Так и апостолы, это Христово благоухание, были для одних вонею жизни в жизнь, а для других вонею смерти в смерть (2 Кор. 2, 16). Опять, эта жизнь принадлежит не только душе, но и телу, доставляя ему бессмертие воскресением. Она не только избавляет его мертвенности, но с нею и никогда не престающей смерти – будущей муки. Она дарует телу присносущную жизнь о Христе, безболезненную, безнедужную, беспечальную, воистину бессмертную. Как душевной смерти, то есть преступлению и греху, в свое время последовала телесная смерть – соединение тела с землею и обращение его в прах, а за телесною смертию последовало помещение отверженной души во ад, так и за воскресением души, состоящем в возвращении души к Богу посредством послушания Божественным заповедям, в свое время должно совершиться воскресение тела соединением его с душою, а за этим воскресением должно последовать нетление и вовеки пребывание с Богом достойных этого пребывания, соделавшихся из плотских духовными, способных подобно Ангелам Божиим жительствовать на небе. И мы будем восхищени в сретение Господне на воздусе, и тако всегда с Господем будем (1 Фес. 4, 17).

Сын Божий, соделавшись человеком, умер плотию: душа Его разлучилась с телом, но не разлучилась с Божеством; потом Он, воскресив тело Свое, вознес его на небо во славе. Так бывает и с жившими здесь по Богу. Разлучаясь с телом, они не разлучаются с Богом; по воскресении же и телом вознесутся к Богу, входя с неизглаголанною радостию туда, куда предтечею нашим взошел Иисус, для наслаждения с Ним Его славою, которая тогда явится (Евр. 6, 20; Рим. 8, 18). Они соделаются общниками не одного воскресения Господня, но и вознесения Его и всякой боговидной жизни. Не удостоятся этого жившие здесь по плоти и не вступившие ни в какое общение с Богом в час исхода своего. Хотя и все воскреснут, но каждый, говорит Писание, в своем чину (1 Кор. 15, 22–23). Умертвивший здесь духом деяния плотские будет там жить Божественною и истинно присносущною жизнию со Христом; а умертвивший здесь дух похотями и страстями – увы! – будет осужден с содетелем и виновником злобы и предан нестерпимой и непрестанной муке – смерти второй и бесконечной.

Где прияла начало истинная смерть – причина и содетель временной и вечной смерти для души и тела? Не в месте ли жизни? По этой причине – увы! – человек немедленно был осужден и изгнан из рая Божия, как стяжавший жизнь, сопряженную смерти, неприличную для Божественного рая. Так и, наоборот, истинная жизнь, причина бессмертной истинной жизни для души и тела, должна иметь свое начало здесь, в месте смерти. Не старающийся здесь стяжать в душе этой жизни да не обольщает себя тщетною надеждою, что получит ее там, да не уповает там на человеколюбие Божие. Там – время воздаяния и отмщения, а не милосердия и человеколюбия, время откровения ярости, гнева и правосудия Божия, время показания крепкой и высокой руки, движимой для мучения непокорных. Горе впадшему в руце Бога живаго! (Евр. 10, 31) Горе узнающему там ярость Господню, не наученному здесь страхом Божиим познанию державы гнева Его, не предобручившему делами человеколюбия Его, на что дано настоящее время. Даруя место покаянию, Бог попустил нам земную жизнь»^[91].

Вечные муки, ожидающие грешников во аде, так ужасны, что человек, живущий на земле, не может получить о них ясного понятия без особенного Откровения Божия. Все наши лютые болезни и злоключения, все страшнейшие земные страдания и скорби ничтожны в сравнении с адскими муками. Напрасно вопиют сладострастные эпикурейцы^[92]: «Не может быть, чтоб адская мука, если только она существует, была так жестока, была вечна! Это несообразно ни с милосердием Божиим, ни с здравым разумом. Человек существует на земле для наслаждения, он окружен предметами наслаждения, почему ж ему не пользоваться ими? Что тут худого и греховного?» Оставляя этот клич на произвол произносящим его и противопоставляющим его Божественному Откровению и Учению, сын Святой Церкви, пребывающий на земле для покаяния, руководствуется в понятиях своих о вечности и лютости адских мук Словом Божиим. Чего ни отвергало многострастное человеческое сердце, чтоб свободнее предаваться разврату! Оно употребило разум в слепое орудие своих греховных пожеланий, хотя и величает его здравым. Для своей греховной свободы оно отвергло учение о Боге и о Его заповедях, возвещенное на земле Самим Сыном Божиим, отвергло духовносладостнейшее наслаждение, доставляемое любовию Божиею: мудрено ли, что оно отвергло бразду и грозу, останавливающие грешника в путях его, отвергло ад и вечные муки? Но они существуют. Грех всякой ограниченной твари пред ее Творцом, бесконечно совершенным, есть грех бесконечный, а такой грех требует бесконечного наказания. Наказание твари за грех пред ее Творцом должно вполне растлить ее существование: ад с своими лютыми и вечными муками удовлетворяет этому требованию неумолимой справедливости^[93].

Священное Писание повсюду называет адские муки вечными: это учение постоянно проповедовалось и проповедуется Святою Церковию. Господь наш Иисус Христос несколько раз в Святом Евангелии подтвердил грозную истину. Предвозвещая отверженным грешникам общую участь с падшими ангелами, Он объявил, что скажет им на Страшном Суде Своем: идите от Мене, проклятии, во огнь вечный, уготованный диаволу и аггелом его (Мф. 25, 41). По изречении окончательного определения на род человеческий погибшие отыдут в муку вечную (Мф. 25, 46). В повести о жестокосердом богаче и нищем Лазаре Господь засвидетельствовал, что между обителями вечного блаженства и адскими темницами пропасть велика утвердися и нет перехода от блаженства к мукам, ни от мук к блаженству (Лк. 16, 26). Червь адский не умирает, и огнь адский не угасает (Мк. 9, 48). Преисподние темницы представляют странное и страшное уничтожение жизни при сохранении жизни. Там полное прекращение всякой деятельности; там – одно страдание; там господствует лютейший из сердечных недугов – отчаяние; там плачи и стоны, не привлекающие никакого утешения душе, раздираемой ими; там узы и оковы неразрешимые; там тьма непроницаемая, несмотря на обилие пламени; там царство вечной смерти. Так ужасны адские муки, что ничтожна пред ними лютейшая из земных мук – насильственная смерть. Спаситель мира, предвозвещая ученикам Своим поприще мученичества, заповедал: глаголю вам, другом Своим: не убойтеся от убивающих тело и потом не могущих лишше что сотворити. Сказую же вам, кого убойтеся: убойтеся имущаго власть по убиении воврещи в дебрь огненную: ей, глаголю вам, того убойтеся (Лк. 12, 4–5). Взирая оком веры на уготованное неизреченное блаженство для верных рабов Божиих и столько же неизреченные муки, ожидающие рабов неверных, святые мученики попрали лютейшие казни, которые изобретала против них исступленная злоба мучителей, и бесчисленными скорбьми и смертьми^[94] сокрушили под ноги свои вечную смерть. На муки ада взирали непрестанною памятию о них святые иноки – таинственные мученики – и этим воспоминанием низлагали помыслы и мечтания искусителя, живописно и увлекательно рисовавшего пред их воображением, изощренным пустынею, гибельное сладострастие. Орудие, заповеданное Господом, – воспоминание о смерти и вечных муках – употреблял преподобный Антоний Великий, особливо в начале своего подвига. В ночное время диавол принимал вид прекрасных женщин и, являясь Антонию в этом виде, старался возбудить в нем греховное похотение; но Антоний противополагал диавольским мечтам живое представление пламени геенского, неусыпающего червя и прочих ужасов ада – этим оружием погашал огонь сладострастия и разрушал картины обольстительные^[95]. Только потому мы побеждаемся страстями нашими, что забываем о казнях, последующих за ними; только потому считаем тяжкими земные скорби, что не изучили мучений адских. Некоторый инок подвижнической жизни сказал святому старцу: «Душа моя желает смерти». Старец отвечал: «Ты так говоришь потому, что желаешь избежать скорбей, а не знаешь, что будущая скорбь несравненно жесточе здешней». Другой брат вопросил старца: «Отчего я, живя в келии моей, пребываю в небрежении?» Старец отвечал: «Потому, что ты не узнал ни ожидаемого покоя, ни будущей муки. Если б ты знал их как должно, то терпел бы и не ослабевал и тогда, когда б келия твоя была полна червей и ты стоял в них по шею»^[96].

Господь, по великому милосердию Своему, открывал отчасти вечные муки некоторым избранникам Своим для их спасения и преуспеяния. Чрез поведание их и наши понятия об адских муках соделались яснее и подробнее. «Были два друга, – сказано в некоторой священной повести, – один из них, тронутый Словом Божиим, вступил в монастырь и проводил жизнь в слезах покаяния; другой остался в мире, проводил рассеянную жизнь и, наконец, пришел в такое ожесточение, что начал дерзко насмехаться над Евангелием. Среди такой жизни кончина постигла мирянина. Узнав о его смерти, монах, по чувству дружбы, начал молить Бога, чтоб загробная участь почившего была ему открыта. По прошествии некоторого времени в тонком сне является иноку друг его. «Что, каково тебе? Хорошо ли?» – спросил монах явившегося. «Ты хочешь знать это? – со стоном отвечал почивший. – Горе мне, злосчастному! Неусыпающий червь точит меня, не дает и не даст мне покоя чрез целую вечность». «Какого рода это мучение?» – продолжал вопрошать монах. «Это мучение невыносимо! – воскликнул умерший. – Но нет возможности избежать гнева Божия. Ради твоих молитв теперь дана мне свобода, и, если хочешь, я покажу тебе мое мучение. Тебе не вынести, если б я открыл его так, как оно есть, вполне, но хотя отчасти узнай его». При этих словах почивший приподнял одежду свою до колена. О ужас! Вся нога была покрыта страшным червем, снедавшим ее, и от ран выходил такой зловонный смрад, что потрясенный монах в то же время проснулся. Но адский смрад наполнил всю келию, и так сильно, что монах в испуге выскочил из нее, забыв затворить за собою двери. Смрад проник далее и разлился по монастырю, все келии переполнились им. Как самое время не уничтожало его, то иноки должны были совершенно оставить монастырь и переселиться на другое место, а монах, видевший адского узника и его ужасную муку, во всю жизнь свою не мог избавиться от прилепившегося ему зловония, ни отмыть его от рук, ни заглушить никакими ароматами»^[97]. Согласно этой повести свидетельствуют и другие подвижники благочестия, которым были показаны адские муки: без ужаса они не могли воспоминать своих видений и в непрестанных слезах покаяния и смирения искали обрести отраду – извещение спасения. Так случилось с Исихием Хоривским. Во время тяжкой болезни душа его оставляла тело на целый час. Пришедши в себя, он умолял всех находившихся при нем удалиться от него. Заградив двери келии, он пробыл двенадцать лет в неисходном затворе, не произнося ни с кем ни слова, не вкушая ничего, кроме хлеба и воды; в уединении задумчиво углублялся он в виденное им во время исступления и непрестанно проливал тихие слезы. Когда надлежало ему скончаться, он сказал пришедшим к нему братиям после многих их просьб только следующее: «Простите меня! Кто стяжал памятование смерти, тот не может согрешить»^[98]. Подобно затворнику Хорива умирал и воскрес затворник наших отечественных Киевских пещер Афанасий, проводивший святую, богоугодную жизнь. Он после продолжительной болезни скончался. Братия убрали тело его по обычаю иноческому, но скончавшийся оставался непогребенным в течение двух дней по некоторому встретившемуся препятствию. На третию ночь было Божественное явление игумену, и он слышал глас: «Человек Божий Афанасий лежит два дня не погребенным, а ты не заботишься о нем». Рано утром игумен с братиею пришли к почившему с намерением предать его тело земле, но нашли его сидящим и плачущим. Ужаснулись они, увидев его ожившим, потом начали вопрошать: как ожил он, что видел и слышал в то время, как разлучался с телом? На все вопросы он отвечал только словом: «Спасайтесь!» Когда же братия неотступно упрашивали сказать им полезное, то он завещал им послушание и непрестанное покаяние. Вслед за этим Афанасий заключился в пещере, пребыл в ней безвыходно в течение двенадцати лет, день и ночь проводя в непрестанных слезах, чрез день вкушая понемногу хлеба и воды и не беседуя ни с кем во все это время. Когда настал час его кончины, он повторил собравшимся братиям наставление о послушании и покаянии и скончался с миром о Господе^[99]. Страшно некое чаяние суда, говорит святой апостол Павел, и огня ревность, поясти хотящаго сопротивныя. Отверглся кто закона Моисеова, без милосердия при двоих или триех свидетелех умирает. Колико мните горшия сподобится муки, иже Сына Божия поправый, и Кровь заветную скверну возмнив, еюже освятися, и Духа благодати укоривый? Вемы бо рекшаго: Мне отмщение, Аз воздам, глаголет Господь. И паки: яко судит Господь людем Своим. Страшно (есть) еже впасти в руце Бога живаго (Евр. 10, 27–31).

Пространство между небом и землею, пространство, которым отделяется Церковь торжествующая от Церкви воинствующей, обыкновенно называется и в Священном Писании, и в писаниях святых отцов, и на общеупотребительном языке человеческом – воздухом. Предоставим ученым земли химическое исследование этого воздуха, то есть газов и других тонких веществ, окружающих землю и простирающихся от поверхности ее на пространство, неизвестное самим ученым, займемся исследованием того, что существенно нужно и полезно для нашего спасения.

Что такое этот синий свод, который мы видим над собою и называем небом? Точно ли это – небо или это только необъятная глубина воздуха, беспредельная, окрашивающаяся голубым цветом и закрывающая от нас небо? Последнее вероятнее: свойственно воздуху на большом пространстве принимать для глаз наших синеватый цвет и оттенять им другие предметы, находящиеся в отдалении от нас. В этом всякий может убедиться собственным опытом. Стоит только в ясный солнечный день стать на значительной высоте и посмотреть вдаль: зеленеющие рощи, вспаханные поля, строения – словом, все представляется не в своем цвете, но с синеватым отливом, производимым цветом воздуха, находящегося между нашими глазами и теми предметами, на которые смотрим. Чем далее эти предметы, тем они кажутся синее; наконец общая синева покрывает самые отдаленные предметы и сливает их в одну синюю полосу. Печально верное изображение ограниченности нашей, произведенной, поддерживаемой в нас грехом! Но лучше знать ее, нежели в неведении обольщать себя ложным мнением неограниченного видения и ведения.

Совершенные христиане, очистившие свои чувства, точно видели небо и усмотрели на небе и в воздухе то, чего мы не видим дебелыми нашими очами. Так, внезапно увидел, по действию Святого Духа, отверзшееся небо святой первомученик Стефан пред страдальческою кончиною своею, стоя в многочисленном собрании иудеев, враждебных Христу и христианству. Стефан же, говорит Священное Писание, сый исполнь Духа Святаго, воззрев на небо, виде славу Божию и Иисуса стояща одесную Бога, и рече: се, вижу небеса отверста и Сына Человеча одесную стояща Бога (Деян. 7, 55–56). Видели небо и вход учителя своего во врата небесные святые ученики Макария Великого, конечно так же, как и Стефан, при посредстве Святого Духа^[100]. Видел преподобный Исидор Скитский, присутствовавший при кончине юного подвижника Захарии, отверзшимися врата небесные для умирающего и воскликнул: «Радуйся, сын мой Захария: для тебя отворились небесные врата!»^[101]. Видел, как уже выше сказано, преподобный Иоанн Колов лучезарный путь от земли до неба, по которому Ангелы возносили душу почившей Таисии^[102]. Увидела, при отверзении душевных очей, отверзшееся небо и сошедшего оттуда молниеносного Ангела мать старца Паисия Нямецкого, неутешно скорбевшая об отшествии ее сына в монашество^[103]. Когда начинают действовать чувства, уже не связанные падением, действие их необыкновенно изощряется, самый круг действия принимает обширные размеры – пространство для них сокращается. Вышеупомянутые видения святых служат тому достаточным доказательством, но для большей ясности не останавливаемся представить и другие духовные опыты. Святой Антоний Великий, обитавший в одной из пустынь Египта, недалеко от Чермного моря, увидел возносимую на небо Ангелами душу преподобного Аммона, подвизавшегося на другой оконечности Египта, в Нитрийской пустыне. Ученики Великого заметили день и час видения, потом узнали от братий, пришедших из Нитрии, что преподобный Аммон скончался именно в тот день и час, в которые видел вознесение души его преподобный Антоний Великий. Расстояние между пустынями требовало тридцати дней путешествия для пешехода^[104]. Очевидно, что зрение христианина, обновленного Святым Духом и достигшего высокой степени совершенства, простирается далеко за пределы зрения человеческого в его обыкновенном состоянии; подобно обновленному зрению действует и слух обновленный. Нетрудно было духоносным ученикам Макария Великого видеть шествие его души по воздуху и слышать слова, произнесенные ею на воздухе и при входе во врата небесные. Когда к этому великому Макарию привели женщину, которой вид изменился по наваждению нечистого духа, и некоторые из учеников его не могли заметить действия диавольского, очевидного для Великого, то он сказал им, что причина такого невидения их – плотское состояние их чувств, не способных для зрения духов и действий их^[105]. В этом состоянии мы находимся, как в темнице и оковах.

Но большая часть людей не ощущает своего плена и своей темницы: они кажутся им удовлетворительнейшею свободою. Познание и ощущение такого состояния нашего – дар Божий. Открыл это состояние Святой Дух пророку Давиду, и Давид произнес от всего человечества и от каждого человека умилительнейшую молитву к Богу о избавлении от состояния бедственного. Изведи, молитвенно воспевает и вопиет он, из темницы душу мою, исповедатися имени Твоему (Пс. 141, 7). Апостол Петр называет плотское и душевное состояние человеков, хотя и благочестивых, темным местом. Место может быть не только вещественное, но, в отвлеченном значении, и мысленное и нравственное, как Писание говорит: в мире (сердечном) место Его (Божие) (Пс. 75, 3). Заключенным в темном месте и желающим спастись должно руководствоваться, как светилом, Священным и Святым Писанием, доколе не низойдет на них Святой Дух и не соделается для них живою книгою Божественного учения, всегда отверстою и неумолкающею. Имамы известнейшее пророческое слово: емуже внимающе яко светилу сияющу в темнем месте, добре творите, дондеже день озарит, и денница возсияет в сердцах ваших (2 Пет. 1, 19).

Заключенные в темнице земного мудрования! Услышим тех, которые стяжали о Господе духовную свободу и озарились духовным разумом! Слепорожденные! Услышим прозревших от прикосновения к очам их перста Божия, увидевших свет истины, увидевших и уведавших при сиянии этого света невидимое и неведомое для плотских и душевных умов. Слово Божие и содействующий слову Дух открывают нам при посредстве избранных сосудов своих, что пространство между небом и землею, вся видимая нами лазуревая бездна воздухов, поднебесная служит жилищем для падших ангелов, низвергнутых с неба. Бысть брань на небеси, повествует великий зритель тайн, святой Иоанн Богослов, Михаил и Ангели его брань сотвориша со змием, и змий брася и аггели его. И не возмогоша, и места не обретеся им ктому на небеси (Откр. 12, 7–8). Это низвержение диавола и увлеченных им духов с неба, по объяснению святого Андрея Кесарийского, последовало за первым согрешением их, когда они были устранены святыми Силами из ангельского сонма и изринуты из него, как поведает о том святой пророк Иезекииль (Иез. 28, 16). В книге Иова падший ангел уже представляется блуждающим в неизмеримом пространстве поднебесной; он скитался в ней, быстро пролетал ее, томимый ненасытною злобою к роду человеческому (Иов. 1, 7). Святой апостол Павел называет падших ангелов духами злобы поднебесными (Еф. 6, 12), а главу их – князем власти воздушной (Еф. 2, 2). Падшие ангелы рассеяны во множестве по всей прозрачной бездне, которую мы видим над собою. Они не престают возмущать все общества человеческие и каждого человека порознь; нет злодеяния, нет преступления, которого бы они не были зачинщиками и участниками; они склоняют и научают человека греху всевозможными средствами^[106]. Супостат ваш диавол, говорит святой апостол Петр, яко лев рыкая, ходит, иский кого поглотити (1 Пет. 5, 8) и во время земной жизни нашей, и по разлучении души с телом. Когда душа христианина, оставив свою земную храмину, начнет стремиться чрез воздушное пространство в горнее отечество, демоны останавливают ее, стараются найти в ней сродство с собою, свою греховность, свое падение и низвести ее во ад, уготованный диаволу и аггелом его. Так действуют они по праву, приобретенному ими.

Бог, сотворив Адама и Еву, предал им владычество над землею. Он благословил их, повествует Писание, глаголя: раститеся и множитеся, и наполните землю, и господствуйте ею, и обладайте рыбами морскими, (и зверми) и птицами небесными, и всеми скотами, и всею землею, и всеми гадами пресмыкающимися по земли (Быт. 1, 28). Не только земля поручена была первым человекам, им поручен был самый рай, который они обязаны были возделывать и охранять (Быт. 2, 15). Они имели над собою Владыкою единого Бога. Что ж сделали они в раю?.. Увы! Несчастное ослепление! Увы! Ослепление и безумие непостижимые! Вняв коварному и убийственному совету падшего ангела, они свергли с себя благое иго повиновения Богу и возложили на себя железное иго повиновения диаволу. Увы! Прародители наши преступили повеление Божие и исполнили советование всезлобного врага своего, духа мрачного, духа богохульного, льстивого и лживого. Этим поступком, по весьма естественному порядку, они нарушили свое общение с Богом, и не только вступили в общение с диаволом, но и произвольно подчинили себя ему, а с собою и ту часть создания, которая сотворена была для них и над которою Богом предоставлено было им владычество. «Враг, прельстивший Адама, – говорит Макарий Великий, – и таким образом восхитивший господство над ним, лишил его всей власти и объявлен князем века сего. Сначала Бог поставил человека князем этого века и господином всего видимого»^[107]. Праотцы наши изринуты из рая на землю, земля проклята ради их, и Херувим с пламенным вращающимся оружием поставлен хранить путь древа жизни (Быт. 3, 24). Но и другой херувим^[108] стал на пути человека к раю, тот херувим, который не пощадил своего дивного величия, начальник и родитель зла и смерти, ниспавший в пропасть погибели, увлекший туда множество ангелов и весь род человеческий. Этот херувим, по справедливому попущению и распределению Божию, с сонмом ангелов падших, князь воздушный, князь мира и века сего, князь и глава добровольно покорившихся ему ангелов и человеков, стал на пути от земли к раю и с того времени до спасительного страдания и животворной смерти Христовой не пропустил по пути тому ни одной души человеческой, разлучившейся с телом. Врата небесные заключились для человеков навсегда. И праведники и грешники нисходили во ад.

Врата вечные и пути непроходимые открылись пред Господом нашим Иисусом Христом, Который, восприяв вольную смерть, сошел пресвятою душою Своею и не разлучившимся с нею Божеством во ад, сокрушил его вереи и врата, освободил его пленников^[109], потом, воскресив Свое тело, прошел уже с ним пространство поднебесной, небо, небеса небес и вступил на престол Божества. Ужаснулись темные власти в ожесточении и ослеплении своем, видя шествие Богочеловека, уничтожающего всю силу их; в духовной радости, с величайшим торжеством, чиноначалия святых Ангелов отверзли пред Ним горние врата^[110]. Потом снова объял ужас демонов, когда они увидели разбойника, за исповедание Христа восходящего за Христом в рай; тогда они с изумлением познали силу искупления.

Недоведомою премудростию Божиею, по искуплении рода человеческого Господом нашим Иисусом Христом, предоставлена человекам свобода в избрании жизни и смерти, в принятии Искупителя и искупления или в отвержении их. И многие, к несчастию, весьма многие пожелали остаться в общении с сатаною, в плену и рабстве у него, объявили себя открыто врагами Спасителя и Его Божественного учения. Также многие, вписав себя в Его воинство и объявив себя Его служителями, нарушают обет верности Ему – действиями своими, явными и тайными, вступают в союз с духами злобы. Все явно отвергшие Искупителя отселе составляют достояние сатаны: души их по разлучении с телами нисходят прямо во ад. Но и христиане, уклоняющиеся ко греху, не достойны немедленного переселения из земной жизни в блаженную вечность. Самая справедливость требует, чтоб эти уклонения ко греху, эти измены Искупителю были взвешены и оценены. Необходимы суд и разбор, чтоб определить степень уклонения ко греху христианской души, чтоб определить, что преобладает в ней – вечная жизнь или вечная смерть. И ожидает каждую христианскую душу по исшествии ее из тела нелицеприятный суд Божий, как сказал святой апостол Павел: лежит человеком единою умрети, потом же суд (Евр. 9, 27).

Правосудие Божие совершает суд над христианскими душами, исшедшими из тел своих, посредством ангелов, как святых, так и злобных. Первые в течение земной жизни человека замечают все его добрые дела, а вторые замечают все его законопреступления. Когда душа христианина начнет восходить к небу, руководимая святыми Ангелами, темные духи обличают ее неизглажденными покаянием грехами ее, как жертвами сатане, как залогами общения и одинаковой вечной участи с ним.

Для истязания душ, проходящих воздушное пространство, установлены темными властями отдельные судилища и стражи в замечательном порядке. По слоям поднебесной, от земли до самого неба, стоят сторожевые полки падших духов. Каждое отделение заведывает особенным видом греха и истязывает в нем душу, когда душа достигнет этого отделения. Воздушные бесовские стражи и судилища называются в отеческих писаниях мытарствами, а духи, служащие в них, – мытарями.

Мытарем именовался во времена Христовы и в первые века христианской Церкви собиратель государственных повинностей. Как эта обязанность, по простоте древних обычаев, поручалась лицу без положительной ответственности и отчетности, то мытари позволяли себе все средства насилия, разного рода ухищрения, придирки, бесчисленные злоупотребления и бесчеловечное грабительство. Они обыкновенно становились при городских воротах, на рынках и других публичных местах, чтоб никто не мог избежать их зоркого наблюдения. Поведение мытарей сделало их ужасом для народа. По понятию его, имя мытаря выражало человека без чувств, без правил, способного ко всякому злодеянию, ко всякому унизительному поступку, дышащего, живущего ими, – человека отверженного. В этом смысле Господь сравнил упорного и отчаянного преслушника Церкви с язычником и мытарем (Мф. 18, 17). Для ветхозаветных поклонников истинного Бога ничего не было отвратительнее служителя идолов: столько же ненавистным был для них и мытарь. Название мытарей распространилось от людей на бесов, стрегущих восход от земли к небу, по сходству должности и исполнения ее. Как сыны и наперсники лжи, демоны уличают души человеческие не только в содеянных ими согрешениях, но и в таких, каким они никогда не подвергались. Они прибегают к вымыслам и обманам, соединяя клевету с бесстыдством и наглостию, чтоб вырвать душу из рук ангельских и умножить ею бесчисленное множество адских узников^[111].

Учение о мытарствах есть учение Церкви^[112]. Несомненно, что святой апостол Павел говорит о них, когда возвещает, что христианам предлежит брань с поднебесными духами злобы. Это учение находим в древнейшем церковном предании и в церковных молитвословиях. Пресвятая Дева, Богоматерь, извещенная Архангелом Гавриилом о приближающемся Своем преставлении, принесла слезные молитвы Господу о избавлении Ее души от лукавых духов поднебесной. Когда настал самый час Ее честного успения, когда нисшел к ней Сам Сын и Бог Ее с тьмами Ангелов и праведных духов, Она, прежде нежели предала пресвятую душу Свою во всесвятые руки Христовы, произнесла в молитве к Нему и следующие слова: «Приими ныне в мире дух Мой и огради Меня от области темной, чтоб не встретило Меня какое-либо устремление сатаны»^[113].

Святой Афанасий Великий, Патриарх Александрийский, в жизнеописании преподобного Антония Великого повествует следующее: «Однажды он (Антоний) при наступлении девятого часа, начав молиться перед вкушением пищи, был внезапно восхищен Духом и вознесен Ангелами на высоту. Воздушные демоны противились его шествию; Ангелы, препираясь с ними, требовали изложения причин их противодействия, потому что Антоний не имел никаких грехов. Демоны старались выставить грехи, соделанные им от самого рождения, но Ангелы заградили уста клеветников, сказав им, что они не должны исчислять согрешений его от рождения, уже изглажденных благодатию Христовою, но пусть представят, если имеют, грехи, соделанные им после того времени, как он поступлением в монашество посвятил себя Богу. При обвинении демоны произносили много наглой лжи, но как клеветы их лишены были доказательств, то для Антония открылся свободный путь. Тотчас он пришел в себя и увидел, что стоит на том самом месте, на котором стал для молитвы. Забыв о пище, он провел всю ночь в слезах и стенаниях, размышляя о множестве врагов человеческих, о борьбе с таким воинством, о трудности пути к небу чрез воздух и о словах апостола, который сказал: несть наша брань к плоти и крови, но к началом власти сего воздуха (Еф. 6, 12), который, зная, что воздушные власти того только и доискиваются, о том заботятся со всем усилием, к тому напрягаются и стремятся, чтоб лишить нас свободного прохода к небу, увещевает: приимите вся оружия Божия, да возможете противитися в день лют (Еф. 6, 13), да противный посрамится, ничтоже имея глаголати о нас укорно (Тит. 2, 8)»^[114].

Святой Иоанн Златоуст, сказав, что умирающий, хотя бы был великим властелином на земли, объемлется смущением, страхом, недоумением, когда увидит страшные власти ангельские и пришедшие противные силы, чтоб разлучить душу от тела, – присовокупляет: «Тогда нужны нам многие молитвы, многие помощники, многие добрые дела, великое заступление от Ангелов при шествии чрез воздушное пространство. Если, путешествуя в чужую страну или чужой город, нуждаемся в путеводителе, то сколько нужнее нам путеводители и помощники для руководства нас мимо невидимых старейшинст в и властей миродержителей этого воздуха, называемых и гонителями, и мытарями, и сборщиками податей!» От лица почивших христианских младенцев Златоуст так витийствует и богословствует: «Нас святые Ангелы мирно разлучили от тела, и мы свободно миновали старейшинства и властей воздушных. Мы имели благонадежных руководителей! Лукавые духи не нашли в нас того, чего искали; не увидели того, что желали бы увидеть. Увидев тело неоскверненное, они посрамились; увидев душу чистую, чуждую злобы, они устыдились; не нашли в нас слов порочных и умолкли. Мы прошли и уничижили их; мы прошли сквозь них и попрали их; сеть сокрушися, и мы избавлени быхом. Благословен Господь, иже не даде нас в ловитву зубом их (Пс. 123, 7 и 6). Когда это совершилось, руководившие нас Ангелы возрадовались; они начали лобызать нас, оправданных, и говорить в веселии: «Агнцы Божии! Ублажаем ваше пришествие сюда, отверзся вам прародительский рай, предоставлено вам лоно Авраама. Прияла вас десная рука Владыки, призвал Его глас в десную часть. Благосклонными очами воззрел Он на вас, в Книгу Жизни вписал Он вас». И сказали мы: «Господь! Праведный Судия! Ты лишил нас благ земных – не лиши небесных. Ты отлучил нас от отцов и матерей – не отлучи от святых Твоих. Знамения Крещения сохранились целыми на нас; тело наше мы представляем Тебе чистым по причине младенчества нашего»»^[115].

Преподобный Макарий Великий говорит: «Слыша, что под небесами находятся реки змиев, уста львов, власти темные, огнь горящий и все члены в смятение приводящий, не знаеши ли, что если не восприимеши залога Святого Духа при исхождении из тела, они душу твою поимут и воспрепятствуют тебе внити на небеса»^[116].

Святой великомученик Евстратий, по претерпении страшных пыток и мучений, по совершении дивных чудес, пред приятием смертной казни за постоянное и крепкое исповедание Христа принес молитву Богу, в которой сперва возблагодарил Бога, призревшего на него и даровавшего во время земных страданий победить невидимого врага, диавола; потом он переходит к предстоящему разлучению души его с телом и говорит: «Смутилась и возболезновала душа моя при исхождении своем из окаянного и скверного тела. Чтоб не уловил ее в чем лукавый супостат и не изверг во тьму за неведомые и ведомые грехи, соделанные мною во время сей жизни, Владыка, будь милостив ко мне, и да не узрит душа моя мрачного взора лукавых демонов, но да примут ее Ангелы Твои светлые и пресветлые. Да будет слава святому имени Твоему, и Твоею силою возведи меня на Божественное Твое судилище. Когда буду судиться, да не восхитит меня рука князя мира сего для ввержения меня, грешного, в глубину ада, но предстань мне и будь Спасителем и Защитником моим. Телесные же эти мучения суть увеселения для рабов твоих». Подобным образом и святой великомученик Георгий, поправший благодатию Христовою все ужаснейшие мучения, изобретенные злобою мучителей, воскресивший пред очами их мертвеца, низвергший идолов единым именем Господним, когда пришел на место казни, излил такую предсмертную молитву: «Благословен Господь Бог мой, не предавший меня в челюсти ловцов моих, не возвеселивший о мне врагов моих и избавивший душу мою, как птицу, от сети ловцов! Владыка! И ныне услышь меня: предстань мне в сей час моей кончины и избавь душу мою от козней воздушного князя, этого ужасного противоборца, и его нечистых духов. Не поставь в грех согрешившим против меня в неведении, но Твое прощение и любовь даруй им, да и они, познав Тебя, получат часть с избранными Твоими во Царствии Твоем»^[117].

Великий угодник Божий, зритель тайн, святой Нифонт, епископ Кипрского града Констанции, стоя однажды на молитве, увидел небеса отверстыми и множество Ангелов, из которых одни нисходили на землю, другие восходили горе, вознося человеческие души в небесные обители. Он начал внимать этому зрелищу, и вот – два Ангела стремились к высоте, неся душу. Когда они приблизились к блудному мытарству, вышли мытоимцы-бесы и с гневом сказали: «Наша эта душа! Как смеете нести ее мимо нас, когда она наша?» Отвечали Ангелы: «На каком основании называете ее вашею?» Бесы сказали: «До самой смерти она грешила, оскверняясь не только естественными, но и чрезъестественными грехами, к тому ж осуждала ближнего, а что всего хуже, умерла без покаяния: что вы скажете на это?» Ангелы отвечали: «Поистине не поверим ни вам, ни отцу вашему, сатане, доколе не спросим Ангела хранителя этой души». Спрошенный Ангел хранитель сказал: «Точно, много согрешил этот человек, но только что сделался болен, начал плакать и исповедовать грехи свои Богу. Простил ли его Бог, о том Он ведает. Того власть, Того праведному суду слава». Тогда Ангелы, презрев обвинение бесов, вошли с душою во врата небесные. Потом блаженный увидел и другую душу, возносимую Ангелами. Бесы, выбежав к ним, вопияли: «Что носите души без нашего ведома, как и эту, златолюбивую, блудную, сварливую, упражнявшуюся в разбое?» Отвечали Ангелы: «Мы наверно знаем, что она, хотя и впала во все это, но плакала, воздыхала, исповедываясь и подавая милостыню, и потому Бог даровал ей прощение». Бесы сказали: «Если эта душа достойна милости Божией, то возьмите грешников всего мира, нам нечего здесь трудиться». Отвечали им Ангелы: «Все грешники, исповедающие со смирением и слезами грехи свои, примут прощение по милости Божией; умирающих же без покаяния судит Бог». Так посрамив бесов, они прошли. Опять видел святой возносимую душу некоторого мужа боголюбивого, чистого, милостивого, ко всем любовного. Бесы стояли вдали и скрежетали на эту душу зубами; Ангелы же Божии выходили к ней навстречу из врат небесных и, приветствуя ее, говорили: «Слава Тебе, Христе Боже, что Ты не предал ее в руки врагов и избавил ее от преисподнего ада!» Также видел блаженный Нифонт, что бесы влекли некоторую душу к аду. Это была душа одного раба, которого господин томил голодом и побоями и который, не стерпев томления, удавился, будучи научен диаволом. Ангел хранитель шел вдали и горько плакал, бесы же радовались. И вышло повеление от Бога плачущему Ангелу идти в Рим, там принять на себя хранение новорожденного младенца, которого в то время крестили. Опять видел святой душу, которую несли по воздуху Ангелы, которую отняли у них бесы на четвертом мытарстве и ввергли в бездну. То была душа человека, преданного блуду, волшебству и разбою, умершего внезапно без покаяния^[118].

Преподобный Симеон, Христа ради юродивый, достигший высоты христианского совершенства, поведав сотаиннику своему диакону Иоанну о приближающейся своей кончине и великом воздаянии на небе, возвещенных ему откровением свыше, говорил: «Ничего не знаю в себе такого, что было бы достойно небесного воздаяния; разве восхощет Господь помиловать меня туне Своею благодатию. Знай, что и ты скоро будешь взят отсюда, почему позаботься, сколько у тебя силы, о душе твоей, да возможешь безбедственно пройти чрез область воздушных духов и избегнуть лютой руки князя тьмы. Ведает Господь мой, что и я одержим большою печалью и великим страхом, доколе не миную эти грозные места, на которых истязаются все дела и слова человеческие»^[119].

Блаженный Иоанн Милостивый, Патриарх Александрийский, постоянно беседовал о смерти и о исходе души из тела, как ему о том открыто было преподобным Симеоном Столпником: «Когда душа выйдет из тела, – говаривал он, – и начнет восходить к небу, встречают ее лики бесов и подвергают многим затруднениям и истязаниям. Они истязают ее во лжи, клевете, ярости, зависти, гневе, памятозлобии, гордости, срамословии, непокорстве, лихве, сребролюбии, пьянстве, объядении, злопомнении, волхвовании, братоненавидении, убийстве, воровстве, немилосердии, блуде, прелюбодеянии. Во время шествия души от земли к небу самые святые Ангелы не могут помочь ей: помогают ей единственно ее покаяние, ее добрые дела, а более всего милостыня. Если не покаемся в каком грехе здесь по забвению, то милостынею можем избавиться от насилия бесовских мытарств. Братия! Ведая это, убоимся горького часа встречи с суровыми и немилостивыми мытарями, часа, в который придем в недоумение, что отвечать нам истязателям нашим. Ныне покаемся во всех грехах наших, дадим по силе нашей милостыню, могущую проводить нас от земли на небо и избавить от задержания бесами. Велика их ненависть к нам, великий страх ожидает нас на воздухе, великое бедствие!»^[120]

Симеон Столпник, открывший о мытарствах Патриарху Иоанну, был Дивногорец, современник Патриарха, хотя и старший его. До нас дошел отрывок поучения, принадлежащего собственно святому Симеону, в котором он говорит о загробной участи христианина. В этом поучении преподобный сперва открывает, что ему возвещено Святым Духом о малом числе спасающихся, о малом числе сохраняющихся в руках ангельских в настоящее время, то есть во время жизни угодника Божия. Далее он говорит, что душу неоскверненную и праведную Ангелы воспринимают с любовию, ублажают, с песнопением возносят, отражая силу врагов и возвышаясь превыше мытарств восхода. Напротив того, грешная душа не допускается подняться в страну, превысшую воздуха: диавол имеет повод обвинять ее. Он препирается с несущими ее Ангелами, представляя ее согрешения, по причине которых она должна принадлежать ему, представляя недостаточество ее в той степени добродетели, которая необходима для спасения и для свободного шествия сквозь воздух^[121].

Преподобный Иоанн Раифский в послании к преподобному Иоанну Лествичнику упоминает о воздушных князьях, миродержителях, духах злобы, желая, чтоб душеполезные наставления Синайского светильника руководили иноков к вратам небесным и сохранили их от темных властей, стрегущих восход к небу. Святой Иоанн Лествичник повествует, что падшие иноки, приносившие глубокое и постоянное покаяние, среди прочих исполненных умиления и сопровождаемых стенаниями слов своих произносили следующее: убо прейде ли душа наша воду воздушных духов непостоянную? (Пс. 123, 5). Так говорили они, ибо еще не ощутили уверенности, но издали созерцали то, что совершается на воздушном истязании^[122].

Преподобный Исаия Отшельник в завещании ученикам своим заповедал «ежедневно иметь пред очами смерть и заботиться о том, как совершить исход из тела и как пройти мимо властей тьмы, имеющих встретить нас на воздухе»^[123]. В 17-м Слове он говорит: «Помысли, какова радость души предавшего себя в служение Богу и совершившего это служение! При исшествии его из этого мира дела его будут подвизаться за него; Ангелы, увидав его избавившимся от властей тьмы, возрадуются о нем. Когда душа выйдет из тела, ей сопутствуют Ангелы; навстречу ей выходят темные силы, желая удержать ее и истязуя, не найдут ли в ней чего своего. Тогда не Ангелы противоборствуют врагам, но дела, совершенные душою, ограждают ее и сохраняют от врагов, не допуская им прикоснуться к ней. Если победят дела ее, то Ангелы воспевают ей песнь хвалы и ведут ее с веселием пред лице Божие. В тот час она забывает все принадлежащее к земной жизни и все понесенные ею труды. Со всем тщанием и усилием постараемся во время сего краткого века делать добро и сохранять его неприкосновенным для зла, чтоб было нам возможно спастись от рук князей, уже ожидающих нас: они лукавы и немилостивы. Блажен тот, в ком не найдется чего-либо, принадлежащего им: его радость, веселие, покой и венец превыше всякой меры»^[124].

Некоторый инок, живший в общежитии аввы Серида, где безмолвствовал в затворе великий угодник Божий старец Варсонофий, приближаясь к кончине своей, просил этого святого старца, чтоб он спутешествовал ему на воздухе в том пути, которого он (умирающий инок) не ведал. Великий Варсонофий отвечал: «Брат! Предаю тебя Христу, благоволившему умереть за нас, Владыке неба и земли и всего живущего, да уменьшит Он в очах твоих страх смерти и соделает беспрепятственным восход души твоей»^[125].

Преподобный авва Дорофей, воспитанник по монашеству того же общежития аввы Серида, пишет в одном из своих посланий: «При нечувствии (жестокости) души полезно частое чтение Божественного Писания и умилительных слов богоносных отцов, памятование о Страшном Суде Божием, об исходе души из тела, о имеющих встретить ее страшных силах, с соучастием которых она делала зло в этой маловременной и бедственной жизни»^[126].

Святой Иоанн Карпафийский, утешая иноков Индии, в одно и то же время терпевших сильное гонение от видимых и невидимых врагов и приближавшихся к пропасти отчаяния, говорит: «Ратуя и поношая, с дерзостию находит на душу, исшедшую из тела, враг, этот горький и страшный клеветник в содеянных ею грехах. Тогда боголюбивая и вернейшая душа, хотя бы и была уязвлена многими грехами, не придет в ужас от его устремления и угроз. Укрепляемая Господом, воскрыляемая радостию, ободряемая святыми Силами, ее наставляющими, ограждаемая светом веры, она с великим мужеством противостоит лукавому диаволу и отвечает ему: «Что нам и тебе, чуждый Бога? Что нам и тебе, беглец с неба и раб лукавый? Ты не имеешь власти над нами: власть над нами и над всеми принадлежит Христу, Сыну Божию. Пред Ним согрешили мы, Ему и дадим отчет, имея Его Честный Крест залогом Его милосердия к нам и нашего спасения. Губитель! Беги далеко от нас: нет ничего общего между тобою и рабами Христовыми». Когда душа мужественно говорит так, диавол обращается в бегство и вопиет: «Не могу противостоять имени Христову!» А душа парит превыше врага… и после этого в радости приносится Божественными Ангелами в места, определенные ей по степени ее духовного преуспеяния»^[127].

«Душа, возлетевши по смерти на воздух к вратам небесным, – говорит святой Исихий, – имея с собою и в себе Христа, ниже там устрашится врагов своих, но мужественно, как и ныне, будет отвечать им во вратах. Только да не ослабеет она до исхода своего вопить день и ночь к Господу Иисусу Христу. Он отмстит за нее вскоре по неложному и Божественному Его обещанию, выраженному в притче о судии неправедном. Точно, говорю вам, отмстит и в настоящей жизни, и по исшествии души из тела. Найдет на нас час смерти, придет он, и избегнуть его будет невозможно. О, если б князь мира и воздуха, долженствующий тогда встретить нас, нашел наши беззакония ничтожными и незначительными и не мог обличить нас правильно! В противном случае, восплачемся бесполезно. Раб, говорит Писание, ведевый волю господина своего и не исполнивший ее, биен будет много (Лк. 12, 47). Не видит света родившийся слепым, так и не пребывающий в трезвении не видит богатого сияния высшей благодати и не освободится от лукавых и богоненавистных дел, слов и помышлении. Таковой, при кончине своей, несвободно минует тартарских князей»^[128].

Преподобный Феогност: «Неизреченна и несказанна сладость той души, которая разлучается с телом, будучи извещена о своем спасении. Она скидает тело, как одежду. В твердой уверенности получить уже полученное в обручении, без печали отлагает она тело, мирно выходит из него к свыше посланному за нею Ангелу, светлому и тихому. Сопутствуемая этим Ангелом, она беспрепятственно проходит воздушное пространство, нисколько не тревожимая лукавыми духами; радостно и дерзновенно восходит она при восклицаниях благодарения Богу и приходит наконец на поклонение Создателю своему. Там произносится о ней определение, повелевающее поместить ее с равными ей по добродетели для пребывания с ними до общего воскресения»^[129]. «Хотя ты, постоянно пребывая в чистой молитве, невещественно соединяющей с Богом невещественный ум, и сподобился увидеть, как в зеркале, ожидающее тебя блаженное состояние по окончании здешней жизни, сподобился этого, как приявший обручение Духа и стяжавший Небесное Царство внутри себя яснейшим и определеннейшим ощущением души, но не потерпи разрешиться от плоти, не предваренный известием о наступающей смерти. Молись прилежно об этом и будь благонадежен, что получишь это известие, когда приближится твоя кончина, если то полезно. Готовься к кончине всегда, отвергая всякую боязнь; готовься всегда, чтоб ты возмог пройти воздушное пространство, избежать лукавых духов, войти дерзновенно и безбоязненно в небесные круги, сопричислиться чинам ангельским, приумножить собою лик всех избранных и праведников, увидеть Бога, насколько достижимо это видение»^[130]. Ощущение духовное, о котором говорит преподобный Феогност, называется очень справедливо в отеческих писаниях извествованием по свойству решительной достоверности. Оно производится наитием Божественной благодати, приемлющей в отеческие духовные объятия кающегося и недоумевающего грешника. Оно является в душе неожиданно, как новая жизнь, о которой человек доселе не мог составить себе никакого понятия. Оно освобождает душу от насилия лукавых духов и страстей, изменяет всего человека, соединяет его с Богом, влечет всего человека в ту чудную молитву, которою возглашает к Богу из человека Дух Божий. Вся кости такого человека рекут неизреченным духовным славословием и благодарением: Господи, Господи, кто подобен Тебе? Ты – избавляяй нища из руки крепльших его, и нища и убога от расхищающих его. Душа такого человека возрадуется о Господе, возвеселится о спасении Его (Пс. 34, 10 и 9). Духовное ощущение это столько сильно, что, наполнив собою человека, отъемлет у него сочувствие ко всем другим предметам: короче сказать – оно есть водворение в душе Царства Божия. Стяжавший это ощущение ктому не себе живет, но Богу (2 Кор. 5, 15), устремившись всецело к Нему и имея Его в себе. У подвергшихся самообольщению и бесовской прелести бывает мнение такого ощущения и отличается от благодатного по противоположным ему плодам.

«Опомнись, душа моя, – умилительно обращается скитский инок Евагрий к самому себе, – и помысли, как вынесешь внезапное разлучение твое от тела, когда грозные ангелы придут за тобою и восхитят тебя в час, в который ты не ожидаешь, и во время, о котором ты не знаешь?! Какие дела пошлешь ты пред собою на воздух, когда начнут истязывать тебя о делах твоих враги твои, находящиеся в воздухе?»^[131]. Так чувствовали и говорили святые угодники Божии; они поняли и исследовали глубину падения человеческого; они поняли и исследовали власть демонов над человеками, возникшую из этого падения.

Затворник Задонский Георгий рассказывает событие, почти нам современное: архимандрит Варсонофий (Задонского монастыря) замирал в течение троих суток. В это время он находился душою на воздушных мытарствах, подвергаясь истязанию за все грехи, соделанные от самой юности, но услышал глас Божий: «Молитв ради Пресвятыя Богородицы, священномученика Мокия и стратилата Андрея отпущаются ему грехи и дается время на покаяние»^[132].

Учение о мытарствах, подобно учению о местонахождении рая и ада, встречается как учение общеизвестное и общепринятое на всем пространстве богослужения Православной Церкви. Возвещает и напоминает она его чадам своим, чтоб насеять в сердцах их душеспасительный страх и приготовить их к благополучному переходу из временной жизни в вечную. В каноне молебном ко Господу Иисусу Христу и к Божией Матери, который положен при кончине каждого православного^[133], читается: «Воздушнаго князя, насильника, мучителя, страшных путей стоятеля и напраснаго сих словоиспытателя сподоби мя прейти невозбранно, отходяща от земли»^[134]. «Убегнути ми варвар безплотных полки, и воздушныя бездны возникнути, и к небеси взыти ми сподоби»^[135]. «Горькаго мытарств начальника, миродержца отжени далече от мене»^[136]. На келейном правиле, в молитвах после кафизм, Церковь влагает в уста молящегося следующие прошения: «Господи мой, Господи, дай ми слезы умиления, яко да ими Тя умолю очиститися прежде конца от всякаго греха: страшно бо и грозно место имам пройти, тела разлучився, и множество мя мрачное и безчеловечное демонов срящет»^[137]. «Соверши мя Твоим совершенством, и тако мя настоящаго жития изведи, да невозбранно прошед начала и власти тмы, Твоею благодатию, узрю и аз неприступныя Твоея славы доброту неизреченную»^[138]. В молитве пред кондаками и икосами акафиста Божией Матери читается: «О Мати Царя небесе и земли! Прощение всем согрешениям моим испроси, житию моему подаждь исправление и на кончине от воздушных врагов немятежное прешествие»^[139]. «Мертвии Тобою (Богоматерь) оживляются, жизнь бо ипостасную родила еси: немии прежде, благоглаголиви бывают, прокаженнии очищаются, недузи отгоняются, духов воздушных множества побеждаются»^[140]. В Осьмигласнике воссылаются следующие моления к Божией Матери: «В час, Дево, конца моего руки бесовския мя исхити, и суда, и прения, и страшнаго истязания, и мытарств горьких, и князя лютаго, и вечнаго осуждения»^[141]. – «Истязания мя, Пречистая, в час смертный, исхити от бесов»^[142]. – «В час, Дево, кончины моея руки бесовския, и осуждения, и ответа, и страшнаго испытания, и мытарств горьких, и князя лютаго, и огня вечнаго исхити мя»^[143]. – «Владычице и Мати Избавителя, Ты предстани мне в час исхода моего, истязуему мне от воздушных духов о яже несмысленною мыслию содеях»^[144]. – «Егда плотскаго союза хощет душа моя разлучитися, тогда ми предстани, Владычице, и безплотных врагов советы разори, и сих челюсти сокруши, ищущих пожрети мя нещадно: яко да невозбранно пройду на воздусе стоящия князи тмы»^[145]. В «Чине на разлучение души от тела, внегда человек долго страждет» читается: «Ныне убо время все живота моего яко дым претече, и предсташа прочее ангели, послании от Бога, окаянную мою душу ищуще немилостиво»^[146]. – «Се предсташа множество лукавых духов, держаще моих грехов написание, и зовут зело, ищуще безстудно смиренныя моея души»^[147]. – «Помилуйте мя, Ангели всесвятии Бога Вседержителя, и избавите мытарств всех лукавых»^[148]. В каноне Ангелу хранителю: «Да покрыет срам и студ студная, и смрадная, и мрачная лица вражия, егда смиренная моя душа от тела распрягается»^[149]. – «Да узрю тя одесную окаянныя души моея предстояща, внегда исчезати от мене нуждно духу моему, и ищуща мя пояти, горькия враги отгоняюща»^[150]. – «Молю тя, хранителя моего, буди ми защититель и поборник непоборим, егда прехожду мытарства лютаго миродержца»^[151]. Во второй молитве святителю Николаю: «Во исходе души моея помози ми, окаянному: умоли Господа, всея твари Содетеля, избавити мя воздушных мытарств и вечнаго мучения»^[152]. Прошение о избавлении воздушных мытарств помещено в молитве преподобному Сергию Радонежскому и в молитвах другим святым. Преподобный Феодосий Печерский, ощутив конечное изнеможение от болезни, возлег на одр и сказал: «Воля Божия да будет: якоже благоизволи о мне, тако и да сотворит. Но молюся Ти, Владыко мой, Иисусе Христе, милостив буди души моей, да не усрящет ю противных духов лукавство, но да приимут Ангели Твои, проводящии чрез темныя мытарства, приводящии же к свету Твоего милосердия»^[153]. Святитель Димитрий Ростовский молился: «Егда приидет страшный час разлучения души моея от тела, тогда, Искупителю мой, приими ю в руце Твои и сохрани от всех бедствий ненаветну, и да не узрит душа моя мрачнаго взора лукавых демонов, но да спасена прейдет вся мытарства»^[154].

Подробное описание мытарств и порядок, в котором они следуют одно за другим в воздушной бездне, заимствуем из поведания преподобной Феодоры. Она, покинув на земле свое бездыханное тело, руководимая двумя святыми Ангелами, начала, как мы уже видели, шествие свое по воздуху к востоку. Когда она подымалась к небу, встретили ее темные духи первого мытарства, на котором истязуются грехи человеческие словом, как то: празднословие, сквернословие, насмешки, кощунство, пение песен и других страстных гимнов, бесчинные восклицания, хохоты и тому подобное. По большей части человек вменяет эти согрешения в ничто, не кается в них пред Богом и не исповедует их отцу духовному. Но Господь явственно сказал: всяко слово праздное, еже аще рекут человецы, воздадят о нем слово в день судный. От словес бо своих оправдишися и от словес своих осудишися (Мф. 12, 36–37). И апостол завещавает: всяко слово гнило да не исходит из уст ваших; и сквернословие, и буесловие, и кощуны (Еф. 4, 29; 5, 4). Демоны с жестокостию и упорством обвиняли душу, представляя все согрешения ее словом, содеянные от самой юности; святые Ангелы оспаривали их и противопоставляли грехам соделанные душою добрые дела. Таким образом, Феодора, искупленная на этом мытарстве, начала подыматься выше и приблизилась ко (второму) мытарству лжи, на котором истязывается всякая ложь, клятвопреступления, призывание имени Божия всуе, неисполнение обетов, данных Богу, утаение грехов пред духовником на исповеди. Избавившись и здесь, она перешла к (третьему) мытарству клеветы, где истязуются оклеветание ближнего, осуждение, уничижение, обесславление его, ругательство и насмешки над ним при забвении собственных согрешений и недостатков, при невнимании им. Подвергшихся согрешениям этого рода лютые истязатели истязывают с особенною жестокостию, как антихристов, предвосхищающих сан Христов и соделавшихся судьями и губителями ближних. На (четвертом) мытарстве чревоугодия истязуются объядение, пьянство, безвременное и тайное ядение, ядение без молитвы, нарушение постов, сластолюбие, пресыщение, пирование – словом, все роды угождения чреву. По избавлении от этого мытарства Феодора, несколько ободрившись, вступила в беседу со святыми Ангелами и сказала им: «Кажется мне, никто из живущих на земли не знает совершающегося здесь и того, что ожидает грешную душу по смерти». Святые Ангелы отвечали ей: «Разве не объясняет этого Божественное слово, ежедневно читаемое в церкви и проповедуемое служителями Божиими? Но пристрастившиеся к земным суетам не обращают внимания на Слово Божие, считают наслаждением ежедневное насыщение и пьянство, пресыщаются и упиваются без страха Божия, имея себе богом чрево, не помышляя о будущей жизни и не внимая Писанию, которое говорит: горе вам, насыщеннии ныне, яко взалчете (Лк. 6, 25). Баснею они считают Святое Писание, живут в небрежении и пространстве, ежедневно веселятся светло и пируют при звуке музыки и при пении хоров, подобно богачу, упоминаемому в Евангелии. Впрочем, те из них, которые милостивы, благодетельствуют нищим и помогают нуждающимся, удобно получают от Бога прощение грехов и ради милостыни своей проходят мытарства безбедственно. Говорит Писание: милостыня от смерти избавляет и тая очищает всяк грех: творящии милостыни и правды исполнятся жизни, согрешающии же врази суть своего живота (Тов. 12, 9–10). Тем, которые не стараются милостынями очистить грехи свои, невозможно избегнуть бедствия на мытарствах: их похищают мытари и низводят, люто муча, в преисподние темницы ада, где держат в узах до Страшного Христова Суда». Так беседуя, они достигли (пятого) мытарства лености. Там сочтены все дни и часы, проведенные в лености, в нерадении о служении Богу; там истязуются тунеядцы, снедающие чужие труды и не хотящие сами трудиться, также наемники, получающие плату, но исполняющие свою обязанность с небрежением. За этим мытарством следовало (шестое) мытарство воровства, на котором рассматриваются всякого рода похищения и воровства, грубые и благовидные, явные и тайные; потом (седьмое) мытарство сребролюбия и скупости; далее (осьмое) мытарство лихвы, где обвиняются ростовщики, лихоимцы и присвоители чужого. Еще далее (девятое) мытарство неправды, на котором уличаются неправедные судьи, увлекающиеся на судах пристрастием или мздою, оправдывающие виновных и осуждающие невинных; здесь рассматриваются ложные весы и меры купцов и прочие неправды. (Десятое) мытарство – зависти, на нем истязываются предающиеся этой пагубной страсти и ее последствиям. Выше помещается (одиннадцатое) мытарство гордости, где надменные духи с презрением истязывают гордость, тщеславие, самомнение, презорство, величание, невоздаяние должной чести родителям, духовным и гражданским властям, неповиновение им и ослушание их. Выше – (двенадцатое) мытарство гнева и ярости, потом (тринадцатое) мытарство памятозлобия. По исшествии из этого мытарства Феодора спросила Ангелов: «Прошу вас, скажите мне, откуда эти страшные воздушные власти знают все злые дела всех человеков, живущих во всем мире, не только явные, но и тайные?» Отвечали святые Ангелы: «Каждый христианин получает от Бога при Святом Крещении Ангела хранителя, который, невидимо храня человека, наставляет его денно-нощно на всякое благое дело в течение всей жизни его до самого смертного часа. Он записывает все добрые дела того человека, за которые сей мог бы получить милость и вечное воздаяние от Господа в Небесном Царстве. Также и князь тьмы, желающий вовлечь весь род человеческий в свою погибель, приставляет к человеку одного из лукавых духов, который всюду следует за человеком, замечает все его злые дела, поощряет к ним кознями своими и, посещая мытарства, записывает там все грехи человека, внося каждый грех в принадлежащее мытарство. Вот почему известны воздушным властям грехи всех человеков во всем мире. Когда ж душа, разлучившись с телом, стремится взойти на небо, к Создателю своему, тогда лукавые духи препятствуют ей в том, обличая ее грехами ее, записанными у них. Если душа имеет больше добрых дел, нежели грехов, то они не могут удержать ее. Если же найдут в ней больше грехов, то удерживают ее на время и заключают в темнице невидения Бога; там они мучат ее, доколе сила Божия попустит им мучить и доколе та душа не будет искуплена церковными молитвами и милостынями ближних. Если же душа окажется столько грешною и мерзостною пред Богом, что ей не остается никакой надежды спасения, но ожидает ее вечная погибель, то они тотчас же низводят ее в бездну, где имеют и для себя уготованное место вечного мучения; они держат ее там до Второго пришествия Христова, после которого душа соединится с телом и уже вместе с ним будет мучиться в геенне огненной. Еще и то знай, что этим путем восходят и подвергаются на нем истязанию только просвещенные святою христианскою верою и омовенные Святым Крещением. Не приходят сюда идолослужители, магометане и все чуждые Бога: они, будучи еще живы телом, уже мертвы и погребены во ад душою. Когда они умирают, тотчас, без всякого испытания, демоны берут их как часть, себе принадлежащую, и низводят в геенскую пропасть». После этой беседы Феодора достигла (четырнадцатого) мытарства убийства, на котором истязуются не только разбойничество и убийство, но и всякое ударение, заушение и толкание. Выше находилось (пятнадцатое) мытарство волхвования, где истязуются чародейство, обаяние, составление отравлений, наговоры, шепоты и чародейное призывание бесов. На этом мытарстве темные духи не нашли ничего, чем бы уличить блаженную Феодору, и в ярости кричали ей: «Придешь на блудные мытарства – увидим, избежишь ли их?» Подымаясь еще выше, она спросила святых Ангелов: «Неужели все христиане проходят этими местами и никому из них невозможно пройти, не подвергаясь истязаниям и страху?» Святые Ангелы отвечали: «Нет другого пути для христианских душ, восходящих к небу; все проходят здесь, но не все бывают так истязуемы, как истязуются подвергшиеся грехопадениям и не вполне исповедавшиеся в них, стыдившиеся отца духовного и утаивавшие пред ним свои постыдные дела. Если же кто поистине исповедует грехопадения, жалеет о них и раскаивается в содеянном зле, того грехи невидимо заглаждаются Божиим милосердием, и, когда душа придет сюда, воздушные истязатели, разгнув свои книги, ничего не находят в них^[155], почему не могут ни оскорбить ее, ни устрашить, и восходит душа с радостию к престолу благодати». Беседуя, они достигли (шестнадцатого) блудного мытарства, на котором истязуется всякого рода любодеяние, то есть блудный грех лиц, не обязанных супружеством; также истязуются мечтание греха блудного, умедление в этом мечтании помысла, соизволение на грех, услаждение грехом, сладострастные воззрения, скверные осязания и прикосновения. Когда Феодора достигла этого мытарства, темные духи, принадлежащие к нему, очень удивились, что она дошла даже до них, и с жестокостию обвиняли ее, особенно по причине ее неоткровенности пред духовным отцом. Потом они пришли на (семнадцатое) прелюбодейное мытарство, на котором истязуются блудные грехи лиц, живущих в супружестве, не сохранивших супружеской верности и брачного ложа неоскверненным; здесь грозно истязуются похищения и насилия блудные, также блудные падения лиц, посвященных Богу, обещавших чистоту свою Христу, но нарушивших обет. (Осьмнадцатое) мытарство – содомское, на котором истязуются все чрезъестественные блудные грехи и кровосмешения. Когда они миновали это мытарство, святые Ангелы сказали Феодоре: «Ты видела страшные и отвратительные блудные мытарства! Знай, что редкая душа минует их свободно: весь мир погружен во зле соблазнов и скверн, все человеки сластолюбивы и блудолюбивы. Прилежит помышление человеку прилежно на злая от юности его (Быт. 8, 21), и едва кто соблюдает себя от нечистот блудных. Мало умерщвляющих плотские похоти и мало таких, которые бы свободно прошли мимо этих мытарств! Большая часть, дошедши сюда, погибает: лютые истязатели блудных грехов похищают души блудников и низвлекают их во ад. Хвалятся власти блудных мытарств, что они одни более всех прочих мытарств наполняют огненное родство во аде. Благодари Бога, Феодора, что ты миновала этих блудных истязателей молитвами отца твоего, преподобного Василия: уже более не увидишь страха». После этого они пришли на (девятнадцатое) мытарство ересей, где истязуются неправильное мудрование о вере, сомнения в вере, отступничество от православной веры, богохульства и тому подобные согрешения против единого истинного исповедания веры. По миновании этого мытарства они уже приближались ко вратам небесным, но и еще встретили их злобные духи последнего (двадцатого) мытарства немилосердия, на котором истязуются немилосердие и жестокость. Если кто совершил многие подвиги, посты, бдения, коленопреклонения, молитвословия, если кто соблюл чистоту девства неоскверненною и изнурил воздержанием тело, но был немилосерд и затворял сердце свое для ближнего, тот с этого мытарства низвергается долу и затворяется в адской бездне навеки. Наконец с неизреченною радостию они приблизились к вратам небесным. Врата небесные светились, как кристалл; из них разливалось неизреченное сияние, и стояли в них солнцеобразные юноши. Они, увидев преподобную, руководимую Ангелами, исполнились веселия о ней, что она, покрываемая Божиим милосердием, избежала воздушных мытарств, и с великою любовию ввели ее во врата. Во время шествия своего по мытарствам Феодора заметила, что каждое мытарство подчинено отдельному князю и что духи каждого мытарства по наружному виду были сообразны греху, истязуемому на мытарстве.

Великие угодники Божии, совершенно прешедшие от естества ветхого Адама в естество Нового Адама, Господа нашего Иисуса Христа, в этой изящной и святой новизне проходят честными душами своими воздушные бесовские мытарства с необыкновенною быстротою и великою славою. Их возносит на небо Святой Дух, Который и во время их земного странствования непрестанно внушал им желание разлучиться от тела и со Христом быти (Флп. 1, 23). Протек, как молния, поднебесную великий Марк Фраческий в течение одного часа^[156]. Когда настало время кончины преподобного Макария Великого, Херувим, бывший его Ангелом хранителем, сопровождаемый множеством небесного воинства, пришел за его душою. Низошли с сонмом Ангелов лики апостольские, пророческие, мученические, святительские, преподобнические, праведнические. Установились демоны рядами и толпами на мытарствах своих, чтоб созерцать шествие души духоносной. Она начала возноситься. Далеко стоя от нее, кричали темные духи с мытарств своих: «О Макарий! Какой славы ты сподобился!» Смиренномудрый муж отвечал им: «Нет! И еще боюсь, потому что не знаю, сделал ли я что доброе». Между тем он быстро подымался к небу. С других высших мытарств опять кричали воздушные власти: «Точно! Ты избежал нас, Макарий». «Нет, – отвечал он, – и еще нуждаюсь в бегстве». Когда он уже вступил в небесные врата, они, рыдая от злобы и зависти, кричали: «Точно! Избежал ты нас, Макарий!» Он отвечал им: «Силою Христа моего ограждаемый, я избежал ваших козней»^[157]. С такою великою свободою великие угодники Божии проходят воздушные стражи темных властей потому, что в земной жизни вступают в непримиримую брань с ними и, одержав над ними победу, в глубине сердца стяжавают совершенную свободу от греха, соделываются храмом и святилищем Святого Духа, соделывающего словесную обитель свою неприступною для падшего ангела.

Как воскресение христианской души из греховной смерти совершается во время земного ее странствования, точно так таинственно совершается здесь, на земле, ее истязание воздушными властями, ее пленение ими или освобождение от них; при шествии чрез воздух эти свобода и плен только обнаруживаются.

Заповедь, данная человеку в раю, воспрещающая вкушение от древа познания добра и зла, не отменена^[158]. Она и ныне воспрещает видеть зло в ближнем и осуждать его, воспрещает мстить ему, повелевая воздавать благим за зло; воспрещает воззрение с вожделением на красоту жены, на красоту, которая до падения не возбуждала вожделения; воспрещает не только произнесение слова богохульного, раздавшегося в раю из уст диавола, но и произнесение имени Божия всуе, и каждое праздное слово, каждое греховное помышление. «И блаженный Моисей, – говорит святой Макарий Великий, – изображая подобием, что душа не должна последовать двум несогласным между собою началам, то есть добру и злу, но должна прилепляться только к одному добру, также, что она не должна творить двоякого плода, полезного и вредного, но один полезный, говорит так: не спряжеши на гумне твоем инородная животна вкупе, сиречъ, вола и осла: но тождеродная сопряг, смлатиши жатву твою (см. Втор. 22, 10). Это значит: да не являют на гумне сердца твоего своих действий добродетель и злоба, но да действует одна добродетель. Опять тот же говорит: Не изотчеши волняную ризу вкупе с льняною, ниже с льняною волняную. Не посееши на селе земли твоея два плода вкупе (см. Втор. 22, 11). Не впустиши инородное животно в плод иному; но тождеродное с тождеродным спряжеши (см. Лев. 19, 19). Всем этим таинственно знаменуется, что не должны быть посеяны в нас и злоба, и добродетель, но чтоб родились одного рода плоды, плоды добродетели, также чтоб душа не имела общения с двумя духами, то есть Духом Божиим и духом мира»^[159].

Как стоял в раю, так и ныне стоит против человека убийца его, падший херувим, со своим вращающимся пламенным оружием, непримиримо борется с человеком, старается вовлечь его в нарушение заповеди Божией и в более тяжкую погибель, нежели какою погибли наши прародители. К несчастию, успех более и более ободряет врага. Вращающееся пламенное оружие в руках воздушного князя, по объяснению величайших святых отцов^[160], есть власть демонов вращать умом и сердцем человека, колебля и разжигая их различными страстями. Апостол называет оружие врага огненными стрелами (см. Еф. 6, 16), а пророк уподобляет действие этого оружия в душе действию огня в хворосте (см. Пс. 117, 12). «С того времени, – говорит святой Симеон Новый Богослов, – как диавол устроил для человека посредством преслушания изгнание из рая и отлучение от Бога, он с бесами своими получил свободу мысленно колебать словесность каждого человека, одного больше, другого меньше. Уму невозможно иначе оградиться, как непрестанною памятию Божиею. Когда силою Креста напечатлеется в сердце память Божия, тогда чрез сие словесность делается непоколебимою. К этому ведет мысленный подвиг, которым подвизаться принял обязательство каждый христианин на поприще веры. Без этого плода суетен подвиг»^[161].

Заповедь дана не только для дел и слов, но преимущественно для их начал, для помышлений, и брань врага направлена преимущественно против ума. Если этот вождь человека не согласится тайно на грех, то не может родиться ни слово, ни дело греховные. Оружие врага – помысл и мечтание греха^[162]. Человек должен сражаться против воздушных властей в стране мысленной. Здесь назначено ему или одержать победу, или претерпеть побеждение; здесь он приобретает свободу от мытарей или подчиняется им; здесь решается его вечная участь; он произвольно избирает или вечную жизнь, дарованную ему Создателем, возвращенную Искупителем, или вечную смерть, возвещенную еще в раю правосудием Божиим для твари, попирающей благодеяния Творца. К этой великой и важнейшей брани призывает святой апостол Павел, когда говорит: облецытеся во вся оружия Божия, яко возмощи вам стати противу кознем диавольским, яко несть наша брань к крови и плоти, но к началом и ко властем (и) к миродержителем тмы века сего, к духовом злобы поднебесным (Еф. 6, 11–12). Апостол показывает и страну этой страшной брани, и род оружия, который должно употреблять в ней. Оружия воинства нашего, говорит он, не плотская, но сильна Богом на разорение твердем: помышления низлагающе и всяко возношение взимающееся на разум Божий, и пленяюще всяк разум в послушание Христово (2 Кор. 10, 4–5). Апостол завещавает пленять в послушание Христово не только греховные помышления, явно противные Ему, но и всяк разум, потому что лукавый супостат наш, опытный в погублении человеков, не внушает нам, при первоначальном столкновении с ним, помышлений явно греховных^[163], но старается противопоставлять духовному разуму, то есть евангельскому учению, человеческий естественный, падший, плотский и душевный, лжеименный разум и, назвав его здравым, основательным, праведным, великим, устранить при посредстве его послушание Христу. В пример ласкательства и лукавства, с какими диавол привлекает волю человека к свержению благого ига Христова, святой Макарий Великий приводит следующую мысленную брань: «Кто-нибудь, ссорясь с братом своим, смущается сам в себе, помышляя так: сказать ли ему то или другое?.. Нет! Не скажу… Он так поносит меня!.. Наговорить ли ему вопреки?.. Лучше промолчу… Правда, имеем заповеди Божии, но должно беречь и честь свою… Таким образом, трудно вполне отречься самого себя»^[164]. Посему апостол заповедует решительное и полное самоотвержение, заповедует облечение во всеоружие Божие, а не препоясание каким-либо одним оружием. Недостаточен один пост, недостаточна одна молитва, недостаточна одна милостыня, недостаточно одно целомудрие! Всеоружие Божие – все евангельские заповеди. Поправший одну из них – попрал все собрание их, весь закон; поправший одну из них мний наречется в Царствии Небеснем (Мф. 5, 19), пошлется в геенну огненную^[165]. Ко всем заповедем Твоим направляхся, всяк путь неправды возненавидех (Пс. 118, 128). Приимите вся оружия Божия, да возможете противитися в день лют и вся содеявше стати (Еф. 6, 13). Только принявшему все оружия Божия возможно противитися в день лют; только содевающему все без исключения заповеди возможно устоять против врага. День лютый – година жестокого диавольского искушения и нападения, которым подвергаются мужественные воины Христовы во время земного странствования и при которых победители переходят от вечной смерти к воскресению души^[166]; для прочих христиан день лют – день разлучения души от тела, день шествия по воздушным мытарствам. Во всеоружие Божие облекались святые Божии. Правилом жизни их было Евангелие, а словом их, словом уст, ума и сердца, был глагол Божий (Еф. 6, 17), имя Господа Иисуса Христа. Этим мечом духовным они поражали и сокрушали вращающееся огненное оружие врага: слова, произносимые диаволом, и мечты, изображаемые им, не могли проникать в душу, отражались от нее праздными. В строжайшем бодрствовании и трезвении угодники Божии внимали уму и сердцу. Озаряемые Божественною благодатию, уже издали они ощущали приближавшихся к ним мысленных татей и убийц и видели во внимании своем, как в зеркале, черные лица мысленных эфиопов^[167]. Отвергшись общения их здесь, они лишили их всякого права над собою и, по смерти, уже беспрепятственно прошли мимо воздушных властей, благовременно попранных ими. «Только воистину отрекшийся от мира, – говорит святой Макарий, – подвизающийся, свергший с себя земное бремя, освободивший себя и искренно удалившийся от суетных желаний, плотских страстей, начальства и человеческих почестей, получивший тайно в тайном подвиге помощь от Господа, твердо пребывающий в служении Ему, весь предавшийся окончательно душою и телом Господу – только таковой, говорю, находит сопротивление, тайные страсти, невидимые сети, сокровенную войну, внутреннюю брань. Находясь посреди этой брани и непрестанно молясь Богу, он приемлет с неба духовные оружия, которые описал блаженный апостол: броню правды, шлем спасения, шит веры и меч духовный; препоясавшись ими, он может противустать тайным козням вражеским, на него устремленным. Приобретши эти оружия посредством молитвы, терпения, прошения, пощения, веры, он может производить мужественно брань против начал, властей и миродержителей и, победив сопротивные власти помощию Духа и собственными добродетелями, соделаться достойным вечной жизни»^[168].

Выше было сказано, что смертный грех православного христианина, не уврачеванный должным покаянием, подвергает согрешившего вечной муке; также было сказано, что язычники, магометане и прочие лица, принадлежащие ложным религиям, составляют отселе достояние ада и лишены всякой надежды спасения, будучи лишены Христа, единого средства ко спасению. Смертные грехи для христианина суть следующие: ересь, раскол, богохульство, отступничество, волшебство, отчаяние, самоубийство, любодеяние, прелюбодеяние, противоестественные блудные грехи, кровосмешение, пьянство, святотатство, человекоубийство, грабеж, воровство и всякая жестокая, бесчеловечная обида. Только один из этих грехов – самоубийство – не подлежит врачеванию покаянием, но каждый из них умерщвляет душу и делает ее неспособною для вечного блаженства, доколе она не очистит себя удовлетворительным покаянием. Если человек впадет хотя однажды в один из этих грехов, он умирает душою: Иже бо весь закон соблюдет, сказал богобрат, согрешит же во единем, бысть всем повинен. Рекий бо: не прелюбы сотвориши, рекл есть: и не убиеши. Аще же не прелюбы сотвориши, убиеши же, был еси преступник закона (Иак. 2, 10–11).

Впадший в смертный грех да не впадает в отчаяние! Да прибегает к врачевству покаяния, к которому призывается до последней минуты его жизни Спасителем, возвестившим во Святом Евангелии: веруяй в Мя, аще и умрет, оживет (Ин. 11, 25). Но бедственно пребывать в смертном грехе, бедственно, когда смертный грех обратится в навык! Никакие добрые дела не могут искупить из ада душу, не очистившуюся до разлучения своего с телом от смертного греха. В царствование греческого императора Льва жил в Константинополе человек очень славный и богатый, подававший обильную милостыню нищим. К несчастию, он предавался греху прелюбодеяния и пребыл в нем до старости, потому что от времени укрепился в нем обычай злой. Непрестанно подавая милостыню, он не отступал от прелюбодеяния – и внезапно умер. Много рассуждал о его вечной участи Патриарх Геннадий с другими епископами. Одни говорили, что он спасен, по сказанному в Писании: избавление мужа души свое ему богатство (Притч. 13, 8). Другие утверждали против этого, что рабу Божию должно быть непорочну и нескверну, потому что также сказано в Писании: аще и весь закон исполнит человек [иже бо весь закон соблюдет], согрешит же во единем, бысть всем повинен (Иак. 2, 10), не помянется вся правда его (см. Иез. 33, 13); и Бог сказал: в чем тебя застану, в том и буду судить (см. Иез. 33, 20). Патриарх повелел всем монастырям и всем затворникам просить у Бога, чтоб открыл о судьбе почившего, и Бог открыл о ней некоторому затворнику. Он пригласил Патриарха к себе и поведал ему пред всеми: «В прошедшую ночь я был на молитве и увидел некоторое место, имеющее по правую руку рай, исполненный неизреченных благ, по левую же – огненное озеро, которого пламень восходил до облаков. Между блаженным раем и страшным пламенем стоял умерший связанным и стонал ужасно; он часто обращал взоры к раю и предавался горьким рыданиям. И видел я светоносного Ангела, приступившего к нему и сказавшего: «Человек! Что ты стонешь напрасно? Вот, ради милостыни твоей ты избавлен муки; а за то, что не оставил скверного любодеяния, ты лишен блаженного рая»». Патриарх и бывшие с ним, услышав это, объяты были страхом и сказали: «Истину провещал апостол Павел: Бегайте блудодеяния: всяк (бо) грех, егоже сотворит человек, кроме тела есть: а блудяй в свое тело согрешает» (1 Кор. 6, 18). Где те, которые говорят: если и впадем в любодеяние, то спасемся милостынею? Милостивый, если он милостив истинно, то должен прежде помиловать самого себя и приобрести чистоту тела, без которой никто не узрит Бога. Не приносит никакой пользы сребро, раздаваемое рукою нечистою и душою нераскаянною^[169].

Лишены надежды спасения и те православные христиане, которые стяжали греховные страсти и посредством их вступили в общение с сатаною, расторгнув общение с Богом. Страсти суть греховные навыки души, обратившиеся от долгого времени и частого упражнения в грехе как бы в природные качества. Таковы: чревообъядение, пьянство, сладострастие, рассеянная жизнь, сопряженная с забвением Бога, памятозлобие, жестокость, сребролюбие, скупость, уныние, леность, лицемерие, лживость, воровство, тщеславие, гордость и тому подобное. Каждая из этих страстей, обратившись в характер человека и как бы в правило его жизни, соделывает его неспособным к духовному наслаждению на земле и на небе, хотя б человек и не впадал в смертный грех. Не льстите себе, говорит святой апостол Павел, ни блудницы, ни идолослужителе, ни прелюбодее, (ни сквернителе), ни малакии, ни мужеложницы, ни лихоимцы, ни татие, ни пияницы, ни досадителе, ни хищницы Царствия Божия не наследят (1 Кор. 6, 9–10). Явлена же суть дела плотская, яже суть прелюбодеяние, блуд, нечистота, студодеяние, идолослужение, чародеяния, вражды, рвения, завиды, ярости, разжжения, распри, (соблазны), ереси, зависти, убийства, безчинни кличи и подобная сим: яже предглаголю вам, якоже предрекох, яко таковая творящии Царствия Божия не наследят. А иже Христовы суть, плоть распяша со страстьми и похотьми (Гал. 5, 19–21 и 24). Страсть требует тщательного врачевания покаянием и благовременного искоренения противоположною ей добродетелию. Страсть не всегда выражается делом; она может тайно жить в сердце человека, обладая его чувствованиями и помышлениями. Страсть познается из того, когда человек не престает воображать грех и услаждаться мечтанием его, когда, плененный им, он уже не в силах противиться увлекающей силе греховных помышлений и картин, которые своею непотребною сладостию поглощают всю его мудрость и крепость. Страстный не престает совершать грех в мечтании и сердечном чувстве, чрез что поддерживает свое общение с темными духами и свою подчиненность им, а потому и свою вечную погибель. Возопий крепостию, повелевает Господь пророку Своему, и возвести людем Моим грехи их и дому Иаковлю беззакония их. Мене день от дне ищут и разумети пути Моя желают, яко людие правду сотворившии и суда Бога своего не оставившии, просят ныне у Мене суда праведна и приближитися ко Господу желают, глаголюще: что яко постихомся, и не увидел еси? Смирихом души наша, и не уведел еси? Во дни бо пощений ваших обретаете воли ваша (Ис. 58, 1–3), то есть «лукавые мысли ваши! Вы приносите им всесожжения, как идолам! Вы признали как бы богами вашими лютые помышления и приносите им жертву честнейшее из жертв: свободу вашу, которую подобало вам посвятить Мне вашим благоделанием и чистою совестию»^[170].

Тогда только осеняет человека надежда спасения, когда он увидит себя в невидимой брани постоянным победителем. Эту мысль выразил святой пророк Давид, когда молитвенно сказал Богу: В сем познах, яко восхотел мя еси, яко не возрадуется враг мой о мне (Пс. 40, 12). Он молился о получении этого блаженного состояния, когда говорил: от тайных моих очисти мя, и от чуждих пощади раба Твоего^[171]. Аще не обладают мною, тогда непорочен буду, и очищуся от греха велика. Воздаждь ми радость спасения Твоего, и Духом владычним утверди мя. И будут во благоволение словеса уст моих, и поучение сердца моего пред Тобою выну, Господи, помощниче мой и избавителю мой (Пс. 18, 13–14; 50, 14; 18, 15). Очевидно, что грехом тайным и вместе грехом великим пророк назвал страсть. Он назвал ее грехом чуждым, потому что она составляется из принятых и усвоенных душою бесовских помыслов, чуждых душе, от которых она томится и болезнует как от состояния противоестественного. Непорочность, достойная рая, является по истреблении из сердца страстей. Единый Святой Дух может вполне очистить человека от страстей и возвратить ему власть над самим собою, похищенную диаволом. В состоянии бесстрастия человек достигает чистой любви, и мысль его начинает постоянно пребывать при Боге и в Боге. Душа, ощутив осенение Духа, увидев себя победительницею греховных помыслов и мечтаний, начинает ощущать неизъяснимую радость спасения. Эта радость не имеет никакого сходства с обыкновенною человеческою радостию, которая рождается единственно от тщеславия, составляется самодовольством, когда человек льстит сам себе, или когда льстят ему другие, или же когда льстит ему земное преуспеяние. Духовная радость, извещающая спасение, полна смиренномудрия, полна благодарения Богу, сопутствуется обильными и постоянными слезами, непрестанными молитвами, не насыщается осуждением и уничижением себя, изливается в исповедании Богу, в славословии Бога, ознаменовывается умерщвлением к миру. Она – предощущение вечной жизни! Она – живое познание Бога, которое вопиет таинственно: Глас радости и спасения в селениих праведных: десница Господня сотвори силу, десница Господня вознесе мя, десница Господня сотвори силу. Не умру, но жив буду, и повем дела Господня: наказуя наказа мя Господь, смерти же не предаде мя. Отверзите мне врата правды, вшед в ня, исповемся Господеви. Сия врата Господня, праведнии внидут в ня. Исповемся Тебе, яко услышал мя еси, и был еси мне во спасение (Пс. 117, 15–21). Врата Господня – благодатное смирение^[172]. Когда отверзутся пред умом эти врата Божественной правды, он престает осуждать ближнего, памятозлобствовать на него, обвинять и его, и обстоятельства, перестает оправдывать себя, познает во всем совершающемся непостижимую правду Божию и потому отвергает свою правду как мерзость. Этими вратами в исповедании бесчисленных благодеяний Божиих и многочисленных своих согрешений, омовенный слезами покаяния и умиления, входит человек чистою молитвою и духовным видением пред лице Божие.

Бежим, бежим убийцы нашего – греха! Бежим греха не только смертного, но и простительного, чтоб он не обратился от небрежения нашего в страсть, низводящую в ад наравне с смертным грехом. Есть грехи простительные. Так, если случится кому увлечься чревообъядением, блудным воззрением и помышлением, произнести гнилое слово, солгать, украсть что-либо маловажное, потщеславиться, погордиться, прогневаться, на короткое время огорчиться или воспамятозлобствовать на ближнего, во всех таких увлечениях, по немощи человеческой, когда за ними следует сознание и раскаяние, мы удобно получаем прощение от милосердого Бога. Простительный грех не разлучает христианина с Божественною благодатию и не умерщвляет души его, как делает то смертный грех; но и простительные грехи пагубны, когда не раскаиваемся в них, а только умножаем бремя их. По сравнению, сделанному святыми отцами, одинаково может потопить человека и навязанный на шею тяжелый камень, и навязанный мешок с песком: так одинаково влекут в адскую пропасть и смертный грех, и накопленное множество малых, простительных грехов. Что, например, сделал особенно худого евангельский богач, предававшийся ежедневно увеселениям, имея на то собственные средства? Причиною его погибели выставлена в Евангелии единственно его рассеянная жизнь, приведшая к совершенному забвению о вечной будущности и о добродетели. Рассеянность сделалась его страстию, вне ее он не понимал жизни.

Беда получить сердечную язву – страсть! Эту язву наносит иногда самое ничтожное обстоятельство: один неосторожный, по-видимому, невинный взгляд, одно необдуманное слово, одно легкомысленное прикосновение могут заразить неисцельно. В какой тяжкий грех мог впасть вышеупомянутый затворник, особенно уважаемый гражданами, никуда не выходивший из келии, не соблазнивший никого, напротив, служивший назиданием для многих и погибший за свое невидимое мысленное общение с сатаною, по причине которого он не упокоил в себе Святого Духа ни единого часа? В некотором женском монастыре жила при игумении ее племянница, прекрасная собою по наружности и неукоризненного поведения. Все сестры любовались и назидались ее ангеловидностию и необыкновенною скромностию. Она скончалась. Ее похоронили торжественно, в твердой уверенности, что чистая душа ее воспарила в райские обители. Огорченная разлукою с нею, игумения предавалась непрестанной молитве, усиливая эту молитву постом и бдением, и просила Господа, чтоб Он открыл ей, какой небесной славы удостоилась ее племянница в лике блаженствующих девственниц? Однажды, когда игумения в келейной тишине преполовляющейся ночи стояла на молитве, внезапно расступилась земля под ее ногами и клокочущая огненная лава потекла пред взорами молившейся. Вне себя от испуга, она взглянула в открывшуюся пред нею пропасть – и видит среди адского пламени свою племянницу. «Боже мой! – отчаянно воскликнула она. – Тебя ли вижу я?» «Да», – со страшным стоном произнесла погибшая. «За что ж это? – с горестью и участием спросила старица. – Я надеялась видеть тебя в райской славе, в ликах ангельских, среди непорочных агниц Христовых, а ты… За что это?» «Горе мне, окаянной! – простонала мучившаяся. – Я сама виною вечной моей смерти в этом пламени, непрестанно пожирающем, но не уничтожающем меня. Ты хотела видеть меня – и Бог открыл тебе тайну моего положения». «За что ж это?» – снова сквозь слезы спросила игумения. «За то, – отвечала мучившаяся, – что я в виду вашем казалась девственницею, непорочным ангелом, а на самом деле была не то. Я не осквернила себя плотским грехом, но мои мысли, мои тайные желания и преступные мечты свели меня в геенну. При непорочности моего девического тела, я не умела сохранить в непорочности мою душу, мои мысли и движения сердечные, и за это я предана муке. По неосторожности моей я питала в себе чувство сердечной привязанности к одному юноше, услаждалась в моих мыслях и мечтах представлением его прекрасного вида и соединением с ним и, понимая, что это грех, совестилась открыться в нем духовнику при исповеди. Следствием порочного услаждения нечистыми мыслями и мечтаниями было то, что по кончине моей святые Ангелы возгнушались мною и оставили меня в руках демонов. И вот теперь я горю в геенском пламени, вечно буду гореть и никогда, никогда не сгорю, нет конца мучению для отверженных небом!» Сказав это, несчастная застонала – застонала, заскрежетала зубами и, подхваченная пылающею лавою, скрылась со всем видением от взоров игумении^[173].

«Должно хранить душу и всячески ее блюсти, – говорит святой Макарий, – чтоб она не приобщалась скверным и злым помыслам. Как тело, совокупляясь с другим телом, заражается нечистотою, так и душа растлевается, сочетаваясь со скверными и злыми помыслами и согласуясь заодно с ними. Это надо разуметь не об одном или двух родах помыслов, приводящих ко греху, но о всех вообще злых помыслах, как-то: о помыслах неверия, лести, тщеславия, гнева, зависти и рвения. В отвержении всех этих помыслов и заключается очищение себя от вcякия скверны плоти и духа (2 Кор. 7, 1). Знай, что и в тайне души содевается действием непотребных помыслов растление и блужение, по слову великого апостола: аще кто храм Божий растлит, растлит того Бог (1 Кор. 3, 17). Под именем храма Божия разумей это видимое наше тело. Так и тот, кто растлит душу и ум, соединяясь и совокупляясь с злобою, повинен казни. Как должно хранить тело от видимого греха, так должно хранить и душу, эту невесту Христову, от непотребных помыслов. Обручих вы, говорит апостол, единому мужу невесту представити Христу (см. 2 Кор. 11, 2). И другое Писание говорит: всяцем хранением блюди твое сердце: от сих бо исходища живота (Притч. 4, 23). И опять: научись из Божественного Писания, что строптивая помышления отлучают от Бога (Прем. 1, 3)». Преподобный Нил Сорский так рассуждает о страсти: «Страсть подлежит или соразмерному покаянию, или будущей муке. Должно раскаиваться в страсти и молиться о избавлении от нее: она подлежит будущей муке за нераскаяние в ней, а не за производимую ею внутреннюю борьбу. Если б вечною мукою каралась самая борьба, то без совершенного бесстрастия не было бы отпущения грехов, которое, однако ж, получено многими, как говорит святой Петр Дамаскин. Боримый какою бы то ни было страстию должен тщательно противиться ей, сказали отцы. Приведем в пример блудную страсть. Боримый блудною страстью к какому-либо лицу должен всячески удаляться собеседования с ним и сопребывания, прикосновения даже к одежде его и обоняния его. Не хранящийся во всем этом совершает страсть и любодействует помыслами в сердце своем, сказали отцы. Таковой сам возжигает в себе пещь страстей и вводит в себя, как зверей, лукавые помыслы»^[174].

Приготовимся к вечности и к переходу в вечность, именуемому смертию, во время земной жизни, в этом преддверии к вечности. Земная жизнь есть не собственно жизнь, но непрестанная борьба между жизнию и смертию: попеременно мы уклоняемся то к той, то к другой, колеблемся между ими, оспариваемся ими. Если оценим справедливо то краткое мгновение, на которое мы поставлены здесь, на земле, сравнив его с неизмеримою и величественною вечностию, то найдем только одно правильное употребление земной жизни. Употребляется она правильно, когда проводится в приготовлении к вечности. Так судит о земной жизни и Слово Божие: не бойся, малое стадо, завещает Господь ученикам Своим на время их земного странствования, яко благоизволи Отец ваш дати вам Царство. Продадите имения ваша и дадите милостыню. Сотворите себе влагалища неветшающа, сокровище неоскудеемо на небесех, идеже тать не приближается, ни моль растлевает. Идеже бо сокровище ваше, ту и сердце ваше будет. Да будут чресла ваша препоясана и светильницы горящии: и вы подобни человеком чающим господа своего, когда возвратится от брака, да пришедшу и толкнувшу, абие отверзут ему. Блажени раби тии, ихже пришед господь обрящет бдящих: аминь глаголю вам, яко препояшется и посадит их, и минув послужит им. И аще приидет во вторую стражу, и в третию стражу приидет, и обрящет (их) тако, блажени суть раби тии. Се же ведите, яко аще бы ведал господин храмины, в кий час тать приидет, бдел убо бы, и не бы дал подкопати дому своего. И вы убо будите готови: яко в оньже час не мните, Сын Человеческий приидет. Кто убо есть верный строитель и мудрый, егоже поставит господь над челядию своею даяти во время житомерие? Блажен раб той, егоже пришед господь его обрящет творяща тако. Воистинну глаголю вам, яко над всем имением своим поставит его. Аще же речет раб той в сердцы своем: коснит господин мой приити и начнет бити рабы и рабыни, ясти же и пити и упиватися: приидет господин раба того в день, в оньже не чает, и в час, в оньже не весть: и растешет его, и часть его с неверными положит (Ср.: Лк. 12, 32–40, 42–46). Мало и уничиженно словесное стадо истинных христиан; оно в презрении и гонении у гордых сынов мира; но Господь заповедует ему не изнемогать в скорбях и не страшиться их, заповедует не обращать внимания на эти скорби, устремлять все внимание к Небесному Царству, обетованному благоволением Отца – Бога. Он заповедует превратить земное имение милостынею в небесное имение, чтоб самое сокровище человека, находясь на небе, влекло его к небу. Он повелевает так устраивать свои обстоятельства и проводить такое жительство, чтоб непрестанно быть готовым к смерти. Называя земную жизнь ночью, Он возвещает, что неизвестно, в которую стражу этой ночи придет смерть: в детском ли возрасте, или в юношеском, в зрелом ли мужестве или в глубокой старости. Господь угрожает неожиданною смертию тому, кто, считая ее далекою от себя, позволяет себе злоупотреблять земною жизнию и дарами Божиими.

Истинные ученики Христовы с точностию исполнили завещание Господа. Апостол Павел говорит о себе, что он умирал ежедневно (1 Кор. 15, 31). Точно: кто ежедневно приготовлен к смерти, тот умирает ежедневно; кто попрал все грехи и все греховные пожелания, чья мысль отселе переселилась на небо и там пребывает, тот умирает ежедневно. Кто умирает ежедневно, тот уже живет вечною, истинною жизнию^[175].

Такой жизни мыслию и сердцем на небе при жизни телом на земле, такого ежедневного преселения в вечность достигают весьма немногие из христиан, даже проводящих жизнь в святых обителях; тем менее доступно это духовное состояние христианам, живущим посреди мира. Земные попечения непрестанно гнетут мысль к земному, привязывают к временному и тленному, похищая у нее памятование о вечности. Это, однако ж, не должно приводить христианина в уныние. Если он не может постоянно пребывать в области вечного и духовного, то может обращаться к ней часто и благовременно приготовляться к смерти. Приготовляться к ней должно хранением себя от всякого дела, слова и помышления, воспрещенных Христовыми заповедями. Приготовляться к ней должно ежедневным или, по возможности, частым исповеданием своих согрешений как пред отцом духовным, так и в душевной клети пред единым Сердцеведцем – Богом. Должно приготовляться к смерти воздержанием от брашен и напитков, воздержанием от празднословия, шуток, смеха, рассеянности, увеселений и игр, воздержанием от роскоши, требуемой тщеславием мира, и от всех излишеств, соделывающих помышление о смерти чуждым уму, льстиво представляющих земную жизнь как бы бесконечною. Должно приготовляться молитвами от сердца сокрушенного и смиренного, слезами, воздыханиями, рыданиями; должно приготовляться обильным подаянием милостыни, прощением обид, любовию и благодеянием врагам, терпением всех земных скорбей и искушений, которыми искупаются вечные скорби ада. Если смерть застанет христианина в этом подвиге, то, конечно, она застанет его препоясанным, то есть приготовленным к совершению далекого пути от земли к небу, и со светильником горящим, то есть с разумом и поведением, озаренными Божественною Истиною.

Одним из превосходнейших способов приготовления к смерти служит воспоминание и размышление о смерти. Очевидно из вышеприведенных слов Спасителя, что оно заповедано Господом. И Священное Писание Ветхого Завета говорит: поминай последняя твоя, и во веки не согрешиши (Сир. 7, 39). Святые иноки с особенною тщательностию возделывали эту часть умственного подвига. В них размышление о смерти, осененное благодатию, обращалось в живое созерцание смертного таинства, а такому созерцанию сопутствовала горячая молитва с обильными слезами и глубокими сердечными стенаниями. Без постоянного памятования о смерти и суде Божием они признавали опасным самый возвышенный подвиг как могущий дать повод к самомнению.

Преподобный Антоний Великий в наставлениях ученикам своим советует размышление о смерти: «Рассматривая, – говорит он, – превратность жизни человеческой и неизвестность ее конца, мы устранимся таким рассматриванием от греха. Когда встаем от сна, то вполне сомнительно – достигнем ли вечера. Опять, когда желаем успокоить тело сном, столько же ненадежно – увидим ли свет наступающего дня. Размышляя о неверности наших жизни и естества во всех отношениях, мы достигаем познания, что Божий Промысл управляет нами. Тогда перестаем согрешать и увлекаться положениями пустыми и тленными, тогда не прогневляемся ни на кого, не стремимся к собранию земных сокровищ, попираем все тленное страхом могущего ежедневно последовать отшествия отсюду и непрестанным размышлением о разлучении души с телом; тогда престает действовать любовь к женскому полу, погасает пламень любодеяния, отпускаем друг другу долги наши, имея непрестанно пред очами наступление окончательного воздаяния. Боязнию суда и страхом мук уничтожаются обманчивые похотения плоти и вместе поддерживается душа, когда она клонится к падению»^[176].

Святой Исаак Сирский говорит: «Кто достойно именуется разумным? Тот, кто действительно уразумел, что есть предел сей жизни, тот может положить предел своим согрешениям»^[177]. «Первая мысль, посылаемая человеколюбием Божиим человеку и напутствующая его душу в живот вечный, есть западающая в сердце мысль об исходе. Этой мысли естественно последует презрение к миру; ею начинается в человеке всякое благое движение, наставляющее его в живот. Божественная сила, содействующая человеку, когда восхощет явить в нем живот, полагает в нем эту мысль в основание, как мы сказали. Если человек не угасит ее житейскими заботами и суесловием, но возрастит в безмолвии, углубляясь в себя и занимаясь ею, то она поведет его к глубокому видению, невыразимому словом. Эту мысль крайне ненавидит сатана и употребляет всю силу, чтоб исторгнуть ее у человека. Если бы можно было, он отдал бы человеку царство целого мира, только бы посредством развлечения изгладить эту мысль в уме человека; он сделал бы это охотно, если б мог. Коварный! Он знает, что если помышление о смерти укоренится в человеке, то ум его не остается уже более в стране обольщения и бесовские хитрости к нему не приближаются. Не подумайте, что мы говорим о первом помысле, пробуждающем в нас напоминанием своим памятование смерти; мы говорим о полноте дела, когда непрестанно приходит человеку воспоминание и размышление о смерти, его всегда утверждающее и приводящее в удивление. Первый помысл телесен, а второе состояние – духовное видение и дивная благодать. Это видение облечено в светлые мысли. Имеющий его не обращает внимания на мир и не заботится о теле своем»^[178].

«Когда приближишься к одру твоему, скажи ему: О одр мой! Не сделаешься ли ты в эту ночь моим гробом? Мне неизвестно, не постигнет ли меня в эту ночь вместо временного сна будущий вечный сон. Доколе имеешь ноги, теки к деланию, прежде нежели они свяжутся узою, которая уже не может разрешиться. Доколе имеешь персты, распни их на молитву, прежде нежели придет смерть. Доколе имеешь очи, исполни их слез, прежде нежели они покроются прахом. Как роза увядает, едва дунет на нее ветер, так и ты умираешь, если поколеблется внутри тебя какая-либо из стихий, входящих в состав твой. О человек! Вкорени в сердце твое мысль о твоем отшествии и напоминай себе непрестанно: вот! посланник, долженствующий прийти за мною, уже достиг дверей. Что сижу? Отшествие навеки, безвозвратное»^[179].

«Как хлеб нужнее всякой другой пищи, – говорит святой Иоанн Лествичник, – так размышление о смерти нужнее всех деланий. Памятование о смерти рождает в общежительных иноках усердие к трудам и непрестанное приобучение себя к исполнению евангельских заповедей, особливо же к перенесению бесчестий с сладостию, а в безмолвниках – отложение попечений, постоянную молитву и хранение ума. Эти добродетели – вместе и матери, и дщери памятования смерти. Живое памятование смерти отсекает излишество в пище; когда ж со смирением отсечено будет это излишество – с отсечением его отсекаются страсти. Как, по определению отцов, совершенная любовь не падает, так я утверждаю, что истинное предощущение смерти не страшится падений. Как некоторые признают бездну бесконечною, говоря, что это место не имеет дна, так и памятование о смерти доставляет чистоту и делание, не имеющие пределов. Невозможно, невозможно настоящий день провести благочестиво, если не будем считать его последним днем нашей жизни. Уверимся, что памятование смерти, как и всякое благо, есть дар Божий, потому что часто при самых гробах не проливаем слез и пребываем равнодушными; напротив того, часто приходим в умиление и без этого зрелища»^[180].

Великий Варсонофий утверждает, что человек, отсекающий свою волю во всем, имеющий смиренное сердце и всегда смерть пред глазами, может спастись благодатию Божией, и, где бы он ни был, им не овладеет боязнь: такой задняя забывает, а в предняя простирается (Флп. 3, 13). «Да укрепит мысль твою, – пишет этот преподобный отец некоторому брату, – воспоминание о пришествии смерти, которой час неизвестен никому из людей. Постараемся делать добро, прежде нежели прейдем из этой жизни. Не знаем, в какой день будем позваны, чтоб не оказаться нам неготовыми и не остаться вне чертога с пятью юродивыми девами, которые взяли светильники, но не взяли елея в сосудах своих»^[181]. Другому брату преподобный пишет: «Уразумей, что время не медлит и, когда настанет час, вестник смерти неумолим. Кто молил его и был услышан? Он есть истинный раб истинного Владыки, в точности исполняющий повеление Его. Убоимся страшного дня и часа, в который не защитит ни брат, ни сродник, ни начальство, ни власть, ни богатство, ни слава, но будет лишь человек и дело его»^[182]. – «Хорошо человеку помнить смерть, чтоб навыкнуть знанию, что он смертен; смертный – не вечен; невечный же и поневоле оставит век сей. Чрез непрестанную память о смерти человек начинает и произвольно делать добро»^[183].

Преподобный Филофей Синайский советует Христову подвижнику посвящать все утро трезвенной и продолжительной молитве, а по вкушении пищи употреблять некоторое время на воспоминание и размышление о смерти^[184]. Приводя в свидетельство этого древнего отца, наш преподобный Нил Сорский советует также посвящать время после трапезы на размышление о смерти и суде^[185]. Этим наставлением святых отцов, как извлеченным из блаженного опыта, полезно и должно пользоваться всем желающим приучиться к памятованию смерти, желающим освободиться от обольстительного и обманчивого мысленного состояния, при котором человек представляется сам себе как бы вечным на земле, а смерть считает уделом только других человеков, отнюдь не своим. После понудительного приобучения себя к воспоминанию о смерти милосердый Господь посылает живое предощущение ее – и оно приходит помогать подвижнику Христову при его молитве. Оно благовременно восхищает его на Страшный Суд Христов; благовременно на этом Суде человек умоляет человеколюбивого Господа о прощении своих грехов и получает его. Потому-то святой Иоанн Лествичник назвал молитву истинно молящихся «судилищем, судом, престолом Господа, предваряющим общий будущий Суд»^[186].

Преподобный Филофей Синайский свидетельствует, что память смертная (так вообще святые отцы называют воспоминание и размышление о смерти) очищает ум и тело. «Узрев красоту ее, – говорит он, – и будучи пленен духом, а не оком, я захотел стяжать ее сожительницею на время этой земной жизни, соделавшись любителем ее благолепия и честности. Как она смиренна, радостно-печальна, рассмотрительна! Как она постоянно страшится будущего праведного истязания! Как она боится отлагать со дня на день добродетельное жительство! Она источает из чувственных очей живую, целительную воду, а из мысленных очей – источник, точащий премудрейшие мысли, которые текут и скачут, веселя смысл. Эту, как сказал я, дщерь Адамову, память, говорю, смерти, я постоянно жаждал иметь сожительницею, с нею усыпать, с нею беседовать и исследовать, что будет со мною по разлучении с телом»^[187].

«Всегдашняя и живая память смерти рождает плач, соединенный с радостию и сладостию, и трезвение ума»^[188].

«Искупующий искусно жизнь свою, непрестанно пребывающий в памятовании смерти и размышлении о ней, этим премудро отвлекающий ум от страстей, яснее видит ежечасные пришествия бесовских прилогов, нежели тот, кто хочет проводить жизнь вне смертной памяти, очищая сердце ради единого разума и не соблюдая своей мысли всегда плачевною и печальною. Таковой, думая побеждать остроумием все губительные страсти, связан, не ведая того, худшею из них и часто уклоняется далеко от Бога своим высокомудрием. Такому должно строго наблюдать за собою, чтоб не возгордиться и по этой причине не сойти с ума. Обычно душам, говорит Павел, собирающим познания оттуда и отсюда, кичиться на меньших, каковыми эти кажутся: в них нет искры назидающей любви, как я думаю. Напротив того, имеющий память смерти, видя яснее других нашествия бесов, каждый вечер низлагает их и прогоняет»^[189].

«Поистине заключает в себе многие добродетели живая память смерти: она – родительница плача, побуждение к воздержанию от всего, воспоминание геенны, мать молитвы и слез, бесстрастие брения при посредстве обнаружения его бренности, источник остроумия, соединенного с благоразумием; их чада – сугубый страх Божий и очищение сердца от страстных помыслов, чем объемлются многие заповеди»^[190].

Святой Исихий Иерусалимский помещает в числе образов трезвения непрестанное содержание в душе памятования о смерти. Он уподобляет смертную память вратарю, стоящему при дверях души и возбраняющему входить в них лукавым помыслам. «Будем, – говорит он, – если возможно, воспоминать смерть непрестанно. От такого памятования рождается в нас отложение попечений и всех сует, хранение ума и непрестанная молитва»^[191].

Постоянное памятование смерти есть благодать дивная, удел святых Божиих, преимущественно предавшихся тщательному покаянию в нерушимом безмолвии. Только в безмолвии созревают и процветают возвышеннейшие добродетели, как в оранжереях редчайшие и драгие произрастения! Но и нам, немощным и страстным, необходимо принуждать себя к воспоминанию о смерти, усваивать сердцу навык размышления о ней, хотя такое размышление и крайне противно сердцу грехолюбивому и миролюбивому. Для такого обучения, согласно вышеприведенному наставлению святых отцов, полезно отделять ежедневно известный час, свободный от попечений, и посвящать его на спасительное воспоминание страшной, неминуемой смерти. Как ни верно это событие для каждого человека, но сначала с величайшим трудом можно принудить себя даже к холодному воспоминанию о смерти, что служит одним из бесчисленных доказательств падения нашей природы, помещенных в ней самой. Постоянное развлечение мыслей, нам усвоившееся, и мрачное забвение непрестанно похищают мысль о смерти у начинающих трудиться о частом воспоминании ее. Потом являются другие противодействия: неожиданно представляются нужнейшие дела и попечения именно в тот час, который мы отделили из дня для попечения о своей вечности, чтоб украдывать у нас этот час, а потом, чтоб вполне украсть и самое делание, даже самое воспоминание о существовании духовного, спасительнейшего делания – размышления о смерти. Когда же, познав козни властей воздушных, мы удержимся в подвиге, тогда увидим в себе новую против него брань – помыслы сомнения в действительности и пользе подвига, помыслы насмешки и хулы, именующие его странным, глупым и смешным, помыслы ложного смирения, советующие нам не отделяться от прочих людей поведением нашим. Если, по великой милости Божией, победится и эта брань, самый страх мучительный, производимый живым воспоминанием и представлением смерти, как бы предощущением ее, сначала необыкновенно тяжел для нашего ветхого человека: он приводит в ужас ум и воображение; холодный трепет пробегает по телу, потрясает, расслабляет его; сердце томится невыносимою тоскою, сопряженною с безнадежием. Не должно отвергать этого состояния, не должно опасаться от него пагубных последствий. «Всякому начинающему жить по Боге, – говорит святой Симеон Новый Богослов, – полезен страх муки и рождаемая от него болезнь. Мечтающий положить начало без такой болезни и уз, не только полагает основание на песке своих деяний, но и подобен покушающемуся построить храмину на воздухе, вовсе без основания, что невозможно. От этой болезни вскоре рождается всякая радость; этими узами растерзываются узы всех согрешений и страстей; этот мучитель бывает причиною не смерти, но жизни вечной. Кто не захочет избежать болезни, рождающейся от страха вечных мук, и не отскочит от нее, но произволением сердца предастся ей и возложит на себя ее узы, тот, сообразно этому, начнет скорее шествовать, и она представит его Царю царствующих. Когда же совершится это и подвижник отчасти воззрит к славе Божией, тогда немедленно разрешатся узы, отбежит мучительный страх, болезнь сердца преложится в радость, явится источник, точащий чувственно приснотекущие слезы рекою, мысленно же тишину, кротость, неизреченную сладость, мужество, устремляющееся свободно и невозбранно ко всякому послушанию заповедям Божиим»^[192]. Очевидно: такое изменение совершается от благодатного явления в сердце надежды спасения. Тогда при размышлении о смерти печаль растворяется радостию, слезы горькие претворяются в сладостные слезы. Человек, начавший плакать при воспоминании о смерти как при воспоминании о казни внезапно начинает плакать при этом воспоминании как при воспоминании о возвращении в свое бесценное отечество. Таков плод памятования смерти. По важности плода должно быть мужественным в возделывании его и преодолевать все препятствия разумным трудом и постоянством; должно веровать, что плод будет приобретен нами в свое время по милости и благодати Божией. Воспоминание о смерти, о сопровождающих ее и о последующих ей страхах, воспоминание, сопряженное с усердною молитвою и плачем о себе, может заменить все подвиги, объять всю жизнь человека, доставить ему чистоту сердца, привлечь к нему благодать Святого Духа и тем даровать ему свободное вознесение на небо мимо воздушных властей.

Прежде нежели достигнем того молитвенного блаженного состояния, при котором ум непосредственно зрит предстоящую кончину и ужасается смерти, как должно твари ужасаться угрозы Творца, произнесенной вместе с заповедию, полезно возбуждать в себе воспоминание о смерти посещением кладбища, посещением болящих, присутствием при кончине и погребении ближних, частым рассматриванием и обновлением в памяти различных современных смертей, слышанных и виденных нами. Сколько знакомых наших, любивших эту земную жизнь и пользовавшихся благоденствием в ней, надеявшихся долго жить и еще вовсе не старых, пожато смертию внезапно! Никто из них не мог сказать пришедшей смерти: «Подожди! Удались: я еще не хочу умирать!» Иные из них не успели в час смертный сделать никакого распоряжения, никакого приготовления; иные восхищены были из среды веселого пира, из-за роскошной трапезы; иные скончались на дороге; иные потонули; иные убились сами или убиты; иные растерзаны зверями; иные легли на постель, чтоб успокоить тело малым временным сном, и уснули сном вечным. Осмотримся кругом себя: какое множество родственников, друзей и знакомых, взятых смертию, выбыло из нашего общества! Из них славные оставили славу, власть и почести, богатые оставили имение и деньги, накопленные с большим трудом, хранимые с большою скупостию. Смерть разлучила родителей с многочисленным семейством, супруга с супругою, друга с другом; она поразила гения среди великих дел его; она отняла у общества человеческого самого нужного для него члена, и в минуты величайшей нужды в нем. Никто не мог остановить ее и воспротивиться ей; никто не мог спросить у нее отчета в ее действиях, столько не примиряющихся с разумом человеческим. Что на земле не суетно? Что не превратно? Что имеет какое-нибудь постоянство? Поистине – одна жизнь во Христе, продолжающаяся за пределы гроба и развиваемая во всей красоте и светлости смертию тела. Прочее же все – слабее тени, обманчиво, как сновидения… Многолетние труды человека ради тления уничтожает смерть в один час, в одно мгновение^[193].

Уразумев краткость нашей земной жизни и суетность всех земных приобретений и преимуществ, уразумев ужасную будущность, ожидающую тех, которые, пренебрегши Искупителем и искуплением, принесли себя всецело в жертву греху и тлению, отвратим мысленные очи наши от пристального зрения на обманчивую и обворожительную красоту мира, удобно уловляющую слабое сердце человеческое в любовь к себе и в служение себе; обратим их к страшному, но спасительному зрелищу – к ожидающей нас смерти. Оплачем себя благовременно, омоем, очистим слезами и исповеданием грехи наши, записанные в книгах миродержца. Стяжем благодать Святого Духа – эту печать, это знамение избрания и спасения: оно необходимо для свободного шествия по воздушному пространству и для получения входа в небесные врата и обители. Имение неправедное (Лк. 16, 11) – так названо Евангелием всякое земное имение, как следствие нашего падения, – употребим, по совету Евангелия, на приобретение небесных сокровищ обильным раздаянием милостыни. Употребим земную жизнь нашу, этот великий дар Божий, соответственно назначению, указанному ей Богом, на познание Бога, на познание самих себя, на устроение своей вечной участи. Не будем терять времени, воспользуемся им правильно: в другой раз оно не дается, потеря его невознаградима. Изгнанники рая! Не для увеселений, не для торжества, не для играний мы находимся на земле, но для того, чтоб верою, покаянием и крестом убить убившую нас смерть и возвратить себе утраченный рай.

Милосердый Господь да дарует читателям этого слова и составившему его помнить смерть во время земной жизни; памятованием ее, умерщвлением себя ко всему суетному и жизнию для вечности отстранить от себя лютость смерти, когда настанет час ее, и перейти ею в блаженную, вечную, истинную жизнь. Аминь.

Источник: сайт Ново-Тихвинского женского монастыря

Примечания

⁽¹⁾ Печатается по изданию: Невероятное для многих, но истинное происшествие. Б. М.: Храм Державной иконы Божией Матери, 2004. С. 3–64.

⁽²⁾ Победа над последним врагом: Случаи воскресения из мертвых. М.: Московское подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 2000. С. 14–16.

⁽³⁾ Ад и рай. М.: Лествица; СПб.: Диоптра, 2001. С. 84–103. (Домашние поучения. Вып. 2).

⁽⁴⁾ О смерти и загробной жизни. М.: Лествица; СПб.: Диоптра, 2001. С. 100–109. (Домашние поучения. Вып. 1).

⁽⁵⁾ О смерти и загробной жизни. М.: Лествица; СПб.: Диоптра, 2001. С. 151–154. (Домашние поучения. Вып. 1).

⁽⁶⁾ О смерти и загробной жизни. М.: Лествица; СПб.: Диоптра, 2001. С. 155–157. (Домашние поучения. Вып. 1).

⁽⁷⁾ О смерти и загробной жизни. М.: Лествица; СПб.: Диоптра, 2001. С. 161–162. (Домашние поучения. Вып. 1).

⁽⁸⁾ Ад и рай. М.: Лествица; СПб.: Диоптра, 2001. С. 26–28. (Домашние поучения. Вып. 2).

⁽⁹⁾ Победа над последним врагом: Случаи воскресения из мертвых. М.: Изд-во Московского подворья Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 2000. С. 29–31.

⁽¹⁰⁾ Ад и рай. М.: Лествица; СПб.: Диоптра, 2001. С. 60–62. (Домашние поучения. Вып. 2.)

⁽¹¹⁾ О смерти и загробной жизни. М.: Лествица; СПб.: Диоптра, 2001. С. 87–91. (Домашние поучения Вып. 1).

⁽¹²⁾ Миссионерский пролог. М.: Благовест, 2001. С. 204–208.

⁽¹³⁾ Марк (Лозинский), игум. Отечник проповедника: 1121 пример из пролога и патериков. Сергиев Посад: Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1997. С. 9–10.

⁽¹⁴⁾ Марк (Лозинский), игум. Отечник проповедника: 1121 пример из пролога и патериков. Сергиев Посад: Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1997. С. 18.

⁽¹⁵⁾ Там же. С. 89.

⁽¹⁶⁾ Марк (Лозинский), игум. Отечник проповедника. 1121 пример из пролога и патериков. Сергиев Посад: Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1997. С. 101.

⁽¹⁷⁾ Там же. С. 103.

⁽¹⁸⁾ Срачица – сорочка, рубашка, нижнее платье.

⁽¹⁹⁾ Миссионерский пролог. М.: Благовест, 2000. С. 188–190.

⁽²⁰⁾ Игнатий (Брянчанинов), свт. Отечник // Лозинский Марк, игумен. Отечник проповедника. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1997. С. 38–39.

⁽²¹⁾ Миссионерский пролог. М.: Благовест, 2000. С. 181–183.

⁽²²⁾ Марк (Лозинский), игум. Отечник проповедника: 1121 пример из пролога и патериков. Сергиев Посад: Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1997. С. 9.

⁽²³⁾ Григорий Двоеслов, свт. Собеседования: о жизни италийских отцов и о безсмертии души. М.: Благовест, 1996. С. 104–105.

⁽²⁴⁾ Там же. С. 216–309.

⁽²⁵⁾ Ныне Чивитавеккья.

⁽²⁶⁾ Оптионом назывался исправлявший должность военного вождя, также помощник сотника, за отсутствием его.

⁽²⁷⁾ Глава 39 исключена при переиздании как частное мнение святого Григория Двоеслова, впоследствии не принятое Православной Церковью.

⁽²⁸⁾ Печатается с сокращениями по изданию: О мытарствах преподобной Феодоры и других видениях Григория – ученика преподобного Василия Нового / сост. игумен Антоний. – М.: Лествица; СПб.: Диоптра, 1998.

⁽²⁹⁾ Рассказ о первом чуде опущен.

⁽³⁰⁾ Далее текст приводится в изложении святителя Димитрия Ростовского.

⁽³¹⁾ Печатается по изданию: Игнатий (Брянчанинов), свт. Слово о смерти // Полн. собр. творений. М.: Паломник, 2002. Т. 3. С. 67–177.

^[1] Член. 18.

^[2] Беседа 22.

^[3] Беседа 7.

^[4] Беседа 4, гл. 9; Слово 5, гл. 6.

^[5] Беседа 7, гл. 6, 7.

^[6] Слово 6, гл. 8. Описывая сверхъестественные действия Божественной благодати во время молитвы, Великий Макарий говорит: «В той час случается человеку, что с исхождением из уст молитвы исходит купно из него душа». Очевидно, что это случалось с самим святым Макарием.

^[7] В наше столетие, сколько известно писавшему это «Слово», два инока сподобились зреть душу свою исшедшею из тела во время молитвы: сибирский пустынник, монах Василиск, скончавшийся в 1825 году, и Никифоровской пустыни схимонах Игнатий, скончавшийся в 1852 году. Последний лично открыл о себе писавшему «Слово», а с ближайшими учениками первого составитель «Слова» удостоился сожительства и о Господе дружбы.

^[8] Известно, что духовные мужи и духовные письмена со всею точностию излагают мысль Духа, весьма часто употребляя слово современного человеческого общества как понятное всем, нисколько не заботясь, в каком виде эта мысль принята ученостию человеческою. Так изрек Иисус Навин: да станет солнце (Нав. 10, 12), и день продлился более обыкновенного: сила Божия отозвалась духовному слову веры, немоществовавшему плотию, и тщетны возгласы человеческой учености, критикующей материальную точность слова, вызвавшего сверхъестественное событие! Вникнув в писания отцов, найдем, что словом дух, по современному им понятию, весьма недавно утратившемуся, всегда именовались газы и пары, наиболее воздух, ветер и человеческое дыхание. Преподобного Григория Синаита гл. 1 из 15 глав «О безмолвии и о двух образах молитвы». Добротолюбие. Ч. 1.

^[9] Духовное видение духов благодатною чистотою ума и сердца несравненно выше видения духов очами телесными, или душевными, когда эти очи видят только наружный образ духов. При последнем видении неопытный зритель почти всегда подвергается или обману, или душевному бедствию. Видение духовное, напротив того, есть плод благочестивой подвижнической жизни, осененной Божиею благодатию и Божиим благоволением. Оно преисполнено душевной пользы, потому что оно видит свойство духов, образ действия их и потому охраняется от духов лукавых, как и святой апостол Иоанн сказал: рожденный от Бога блюдет себе, и лукавый не прикасается ему (1 Ин. 5, 18).

^[10] Смотри толкование блаженного Феофилакта, епископа Болгарского, на Евангелие от Иоанна, главу 3, стих 8. Также преподобный Григорий Синаит говорит: «Дух идеже хощет дышет (глаголет Господь), прияв пример от дыхания чувственного ветра». Глава 3 из 15 вышеприведенных глав.

^[11] «Бестелесным и невещественным, – говорит святой Иоанн Дамаскин, – называется Ангел по сравнению с нами. Ибо все, в сравнении с Богом, единым несравнимым, оказывается грубым и вещественным. Одно только Божество в строгом смысле невещественно и бестелесно». Точное изложение Православной веры. Книга 2, глава 3 «Об Ангелах». «По естеству, – говорит тот же святой, – бестелесен только Бог, Ангелы же, демоны и души бестелесны по благодати и в сравнении с грубым веществом». Там же, гл. 12 «О человеке». «Ниже премудрии премудростию своею, – говорит святой Макарий Великий, – ниже разумнии разумом своим возмогли поняти тонкость души или сказати, каким образом она существует, кроме тех, которым чрез Духа Святого открыто постижение и точное души познание. Но ты здесь размысли, рассуди и внемли, и слыши, что она есть? Той есть Бог, а она не Бог; Той Господь, а она раба; Он Творец, а сия тварь; Тот Создатель, а она создание; нет никакого подобия между естеством Того и сея». Беседа 49, глава 4. «Хотя мы называем, – говорит преподобный Кассиан Римлянин, – многие существа духовными, каковы Ангелы, Архангелы и прочие Силы, также самая душа наша, или каков этот тонкий воздух, но их никак не должно признавать бестелесными. Они имеют соответственное тело, в котором существуют, хотя несравненно тончайшее нашего тела. Они суть тела, по мнению апостола, который сказал: и телеса небесная, и телеса земная, и опять: сеется тело душевное, востает тело духовное (1 Кор. 15, 40 и 44), чем ясно указуется, что бестелесен один только Бог». Собеседование 7, гл. 13. Преподобный Кассиан чествуется Святою Православною Церковию в лике святых угодников Божиих (память его 29 февраля), хулится и причисляется к еретикам-полупелагианам папистами за то, что он еще в начале V века обличал римлян в отступлениях, в которых впоследствии они обличены были 6 Вселенским Собором, и фактически доказывал, что христианство несравненно совершеннее развито на Востоке, чем на Западе. Сочинения преподобного Кассиана изданы, при пространных комментариях, иезуитом Аллардом Газеем. Издатель разделяет нерасположение своей секты к преподобному, критикуя во многих местах его сочинение святое. Критикует он и мнение преподобного, что духи суть тонкие тела (Собеседование 7, гл. 13, примечание 6, и Собеседование 8, гл. 12, примечание а). Аллард называет это мнение парадоксом (учением новым, странным) и сумасбродством, противопоставляет этому мнению мнение, как называет его, общепринятое, что Ангелы вполне бесплотны, вполне духовны, невещественны. Критика, сама по себе не заслуживающая никакого внимания! К сожалению, и у нас некоторые участвуют в темном и неопределенном мнении иезуита и западных умствователей насчет бестелесности сотворенных духов. Священное Писание и святые отцы постоянно называют их бесплотными и невещественными, но так называют их только относительно, относительно к грубым телам человеческим и к грубому миру вещественному, а отнюдь не относительно к Богу – единому Духу. Един Бог – вполне Дух. Ангелы, как святые, так и падшие, подчинены времени и пространству. Понятие о подчинении пространству неразлучно от понятия о подчинении форме. Отвергнув понятие о подчинении ангелов пространству, должно или вовсе отвергнуть их существование, или признать их беспредельными, то есть приписать им вездесущие Божеское. Только две неопределенные величины – ничто и бесконечное – не подчиняются никакой форме; всякая, напротив того, определенная величина, как бы ни была велика или мала, непременно имеет форму по самой определенности своей. Согласившись, что ангелы ограничены, необходимо должно принять и то, что они по отношению к пространству имеют форму, а по отношению к тонкости естества имеют известную степень этой тонкости, то есть неизбежно суть тела, как бы эти тела ни были тонки. Форма ограниченного существа непременно обрисовывается, так сказать, самыми его пределами, оконечностями; обрисованное таким образом существо имеет свой вид. Бесконечное не подчинено никакой форме, как не имеющее ни в каком направлении никакого окончания; по этой же причине оно не может иметь никакого вида. Бога никтоже виде нигдеже (Ин. 1, 18). Бесконечное существо не может быть телом, потому что оно тоньше всякой превосходнейшей тонкости, оно вполне дух. Такой Дух – Существо, не сравнимое ни с каким существом созданным, единое Существо в точном смысле есть Бог. Не один преподобный Кассиан был того мнения, что ангелы имеют тонкие тела, но и все те угодники Божии, которые сподобились видеть лицом к лицу Ангелов света и видели ангелов тьмы. Многие из них претерпели лютые биения от бесов (например, Антоний Великий); другие, получив силу от Бога, подвергали биению падших ангелов (см. житие св. Андрея 2 октября, житие св. мученицы Иулиании 21 декабря). Как бы могло это осуществиться, если б падшие ангелы вполне были бестелесны, как говорит о них западный писатель? Напротив того, их явную борьбу со святыми только и можно объяснить, приняв, что они имеют тонкие тела. Аллард говорит, что преподобные отцы египетского скита заимствовали мысль о тонкой телесности духов у греческого философа Платона (Collatio VII, cap. XIII), но великий Макарий, основатель этого скита, как выше приведено, утверждает, что познание о тонкости существа души, а потому и духов, скрыто от премудрых земли, а доставляется единственно Святым Духом. Учение о сотворенных духах, принятое Российскою Церковию и всею Восточною Православною, изложено, хотя кратко, но весьма ясно и определенно в Догматическом богословии Православной Кафолической Восточной Церкви, которое, по определению Святейшего Синода, служит учебным руководством в российских семинариях. «Они (духи), – сказано в Богословии, – бестелесны. Впрочем, святые отцы понимают бестелесность ангелов в смысле ограниченном, именно, что они бестелесны только по сравнению с нами, облеченными грубою и тяжкою плотию. Святой Иоанн Дамаскин говорит: бестелесным и невещественным называется ангел по сравнению с нами. Ибо все, в сравнении с Богом, единым несравнимым, оказывается грубым и вещественным. Одно только Божество в строгом смысле невещественно. Они – невидимы. Впрочем, и сие свойство принимается отцами ограниченно: Ангел, душа, демон, говорит святой Дамаскин, хотя и не имеют грубости телесной, но также имеют вид и ограниченность, свойственную своей природе. Одно Божеское существо неописанно, совершенно безвидно, необразно и неограниченно». Гл. 97, с. 95 и 96, изд. 7, 1857 года.

^[12] «Умы некогда сущии и тии (демоны), и безвеществия онаго и тонкости отпадше, вещественную некую дебелость кийждо имать, по чину или действу втелесеваемь, по немуже действу укачествися: понеже бо и тии, подобне человеку, ангельскую сладость погубльше, наслаждения Божественнаго лишишася, и в персти, якоже и мы, наслаждение имут, вещественни некако и тии бывше вещественных страстей навыкновеньми (приятием). И чудитися недостоит, понеже и наша душа, создана бывши по образу Божию, словесна же и умна, не познавши же Бога, скотна соделася и нечувственна, и мало не безумна вещественных дел наслажденьми: обыче бо навыкновение (в рукописи: имство, то есть приятие чего-либо извне естества) претворяти естество и изменяти действо к произволению». (Преподобного Григория Синаита гл. 123. Добротолюбие. Ч. 1). Каким образом естество чрез принятие чего-либо извне себя подчиняется действию этого, чуждого естеству, с очевидностию можно заметить при принятии пищи и пития. Праотцы, преступив заповедь Божию, тотчас подчинились действию зла, произвольно ими принятого, хотя оно было и неестественно им.

^[13] Известно, что ближайшие части предмета к глазу кажутся ему больше, а отдаленные меньше. На этом свойстве глаза нашего основана наука: дескриптивная, или начертательная, геометрия.

^[14] Беседа 168.

^[15] Рукопись Молдавского Нямецкого монастыря, имеющаяся у составившего «Слово» и содержащая житие и сочинение преподобного Григория Синаита на славянском языке, гл. 10; также Добротолюбие. Ч. 1.

^[16] Житие преподобного Василия Нового. Четьи-Минеи, 26 марта.

^[17] Четьи-Минеи, 24 мая.

^[18] Рукописное житие преподобной.

^[19] Добротолюбие. Ч. 1. Главы, краегранесием в греческом писании расположенные, зело полезные, гл. 11.

^[20] Житие преподобного Симеона Дивногорца. Четьи-Минеи, 24 мая.

^[21] Житие святого Андрея. Четьи-Минеи, 2 октября.

^[22] Житие преподобного Василия Нового. Четьи-Минеи, 26 марта.

^[23] Святой Петр Дамаскин. О первом разуме и о том, како подобает начинати оный. Книга 1. Добротолюбие. Ч. 3.

^[24] Смотри толкование сего стиха в Псалтири издания Киево-Печерской Лавры с толкованиями, заимствованными из святых отцов и помещенными в начале и в конце псалмов и на брезе.

^[25] По воскресении и тело будет духом. Преподобный Макарий Великий. Слово 6, глава 13.

^[26] Ад, тартар (αδος, ταρταρος) – слова греческие, означающие низменное, весьма глубокое место. Им соответствует славяно-русское слово «преисподняя». Геенна – слово еврейское, собственное имя глубокого оврага, находящегося близ Иерусалима.

^[27] Земля еси, и в землю пойдеши. Святая Церковь относит этот приговор Божий преимущественно к душе человека, который за преступление заповеди Божией обречен на погребение в земле и телом, и душою; приговор падает всею тяжестию на душу, которая и по разлучении с телом сохраняет при себе способности мышления и ощущения, которая одна чувствует на себе действие приговора; тело, по разлучении его от души, упокоевается в решительном нечувствии. Тропарь 2 песни 5 канона на утрени в неделю 7 по Пасхе. Святой Афанасий Великий в «Слове на Пасху» говорит: «Человеческое естество, соединенное с Божеским (в лице Спасителя), привело в трепет преисподнюю. Воскликнул ад в сретение Похитителю умерших: “Зачем Ты извращаешь определение, сделанное Тобою же в раю? Зачем расторгаешь рукописание, написанное и скрепленное против естества человеческого? Я знаю определение, справедливо произнесенное на человеков: Земля еси, и в землю отыдеши”». Opera omnia sancti Athanasii. Tom IV, pag. 1,079 и 1,680.

^[28] Точное изложение Православной веры. Кн. 3, гл. 29.

^[29] Поучение 14, гл. 17 и 20.

^[30] Собрание поучений. Составлено редакциею «Воскресного чтения» при Киевской Духовной Академии. Том 1.

^[31] Похвала к 56 стиху 118 псалма.

^[32] К стиху 17.

^[33] К стиху 25.

^[34] К стиху 48.

^[35] К стиху 53.

^[36] К стиху 59.

^[37] К стиху 80.

^[38] К стиху 58.

^[39] К стиху 117.

^[40] К стиху 160.

^[41] Похвала к 46 стиху 118 псалма.

^[42] К стиху 47.

^[43] Песнь 1, троп. 3.

^[44] Синаксарь – собрание исторических сведений о празднике или каком-либо святом. Раньше так назывались внебогослужебные собрания православных христиан, посвященные благочестивому чтению и псалмопению. – Ред.

^[45] Триодион.

^[46] 2 стихира в понедельник Светлыя Седмицы вечера.

^[47] 1 стихира во вторник Светлыя Седмицы вечера.

^[48] Тропарь 1 песни 8 канона утрени в 4 неделю по Пасхе.

^[49] Тропарь 2 песни 3 канона на утрени в 4 неделю по Пасхе.

^[50] Тропарь 2 песни 7 канона на утрени в 5 неделю по Пасхе.

^[51] Припев на 9 песни в Воскресенье.

^[52] Тропарь 2 песни 5 канона на утрени в неделю 7 по Пасхе.

^[53] Тропарь 2 песни 6 канона на утрени в 7 неделю по Пасхе.

^[54] Тропарь 2 песни 8 канона на утрени в неделю Всех Святых.

^[55] Воскресная стихира на хвалитех 8 гласа.

^[56] Воскресный икос 7 гласа.

^[57] Ирмос 6 песни 2 гласа.

^[58] Служба по вся дни канона, песнь 4.

^[59] Чин погребения священников.

^[60] Лествицы степень 7 о радостотворном плаче.

^[61] Святой Афанасий Великий положительно утверждает о местонахождении ада внутри земли (вышеприведенная цитата; также послание к Антиоху, ответ на вопрос 19). Того же мнения и святой Василий Великий (на пророка Исаию, гл. 5, 14). Святой Кирилл Александрийский, как ниже будет видно, признавал ад во внутренности земли; там указывают его и другие отцы. Соотечественник наш, святой Димитрий Ростовский, говорит: «На страшном судищи Христос Бог наш егда речет на грешники: идите от Мене проклятии в огонь вечный, и в той час под грешники земля расступится, якоже расступилася под Кореем, Дафаном и Авироном при Моисеи, и тогда впадут вси грешнии во ад, – потом паки земля в место сомкнется. Грешницы же будут во аде под землею, яко в сосуде железне тесне заперты и вовеки неисходны». Часть 2. Поучение второе на Вход в Иерусалим Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа.

^[62] Святой Иоанн Златоустый говорит: «В каком месте, спрашиваешь, будет геенна? Полагаю, вне всего этого мира. Как царские темницы и рудокопии бывают вдали, так и геенна будет вне этого мира. Станем искать не того, где она находится, но средств избегать ее» (Толкование на послание к Римлянам. Беседа 31. Opera omnia Chrysostomi). Этому мнению помещение ада во внутренности земли нисколько не противоречит, напротив того, подтверждает его: какой может быть более удобный способ скрыть ад от взоров вселенной, как не погребение его в недрах земли? Главы 16-й Евангелия от Луки стих 22-й в некоторых греческих изданиях читается так: умер и богатый, и похоронили его во аде. Впрочем, и при чтении, принятом Грекороссийскою Церковию, слова Господа о богаче погребоша его имеют то значение, что богач был душою низведен во ад. – Так объясняются эти слова блаженным Феофилактом. Златоустый, не одобряя одно любопытство при определении места аду, не только не воспрещает тех размышлений и изысканий о аде, которые приводят к страху Божию и уклонению от зла, но и завещавает непрестанно погружаться в них, непрестанно иметь пред очами геенну огненную, ожидающую беззаконников. Слово 1 о покаянии к Димитрию. Во времена, последующие Златоустому, Церковь выразила свое мнение о местонахождении ада со всею определенностию, огласила и оглашает его Божественными песнопениями и чтениями во всеуслышание и научение народа.

^[63] Землетрясение, разрушившее Бруссу в 1854 году, уничтожило горячие источники; такое, по крайней мере, сведение доставлено было современными газетами.

^[64] «Боюсь тартара, зане не причастен есть теплоты». Святого Кирилла о исходе души.

^[65] Четьи-Минеи, 19 мая. Святой Патрикий жил в начале IV века и пострадал при императоре Иулиане в 343 году по Р. Х. Смотри Следованную Псалтирь.

^[66] Смотри выше.

^[67] Воин Таксиот, житель африканского города Карфагена, проводил жизнь в грехах. Случилось в Карфагене моровое поветрие. Видя множество умирающих, Таксиот пришел в чувство, покаялся во грехах своих и переселился за город. Там он впал в прелюбодеяние с женою земледельца, у которого жил; вскоре был укушен змеею и, не успев покаяться, скончался. Его похоронили в соседнем монастыре. Чрез шесть часов по погребении он воскрес и едва пришел в себя на четвертые сутки. Тогда все, приключившееся ему по смерти, он поведал, обливаясь слезами, Карфагенскому архиепископу, блаженному Тарасию. Четьи-Минеи, 28 марта.

^[68] Bibliotheka veterum patrum Gallandii. T. VII, Macarii Alexandrini sermo de excessu justorum et peccatorum.

^[69] Святой Кирилл жил в V веке и председательствовал на Вселенском Соборе. Приводимое здесь Слово его на исход души помещено в Следованной Псалтири. Учение, подобное святому Кириллу, проповедовал и Патриарх Феофил, которого Кирилл был племянником и преемником. См. «Достопамятные сказания».

^[70] См. выше сноску 67.

^[71] Многие перед кончиною своею видели смерть. Если значительная часть предметов видимого мира нам неизвестна, тем более неизвестны предметы мира невидимого, неизвестны особливо тем, которые на изучение их не обратили всего своего внимания, а занимаются ими только поверхностно. Не все, что кажется странным для плотского ума человеческого, уже странно и само по себе. Мы не должны ограничивать всемогущества Божия своими предрассудками. Каждый человек, не стяжавший истинного духовного разума, преисполнен предрассудков, как бы он ни был образован скорогибнущей образованностию мира – этим буйством в отношении к Богу.

^[72] Четьи-Минеи, 15 августа.

^[73] Патерик Скитский.

^[74] Благовест.  Мф. 22, 14.

^[75] Патерик Скитский.

^[76] Patrologia. Vitae Patrum. Lib. VI, cap. XIII.

^[77] Патерик Скитский.

^[78] Пролог, 17 октября.

^[79] Лествицы 6 степень. По рукописному славянскому переводу с греческого, сделанному в молдавском Свято-Вознесенском Нямецком монастыре.

^[80] Лествицы 5 степень.

^[81] Патерик Скитский.

^[82] Молитва на вечерне Пятидесятницы. Требник.

^[83] Слово 1, гл. 2, по изданию 1833 года.

^[84] Святого Григория Паламы, архиепископа Фессалоникийского, послание к монахине Ксении.

^[85] Мнение преподобного Пимена Великого (Патерик Скитский). Оно выражено многими другими святыми отцами, – наконец, святым Тихоном Воронежским. Это мнение принадлежит вообще Церкви и основывается на словах Спасителя. Исцелив расслабленного в Вифезде, при овчей купели, Господь сказал ему: Се, здрав еси, ктому не согрешай, да не горше ти что будет (Ин. 5, 14). Жене, уличенной в любодеянии, Господь сказал: ни Аз тебе осуждаю: иди и (отселе) ктому не согрешай (Ин. 8, 11).

^[86] По объяснению святого Григория Паламы (Послание к монахине Ксении), блаженного Феофилакта Болгарского и других святых отцов.

^[87] Сынами грома Господь назвал двух апостолов, Иакова и Иоанна Зеведеевых (Мк.  3, 17).

^[88] Толкование святого Андрея на «Апокалипсис».

^[89] По толкованию блаженного Феофилакта.

^[90] Слово 7, гл. 1.

^[91] Святого Григория Паламы к монахине Ксении.

^[92] Эпикур, греческий философ, утверждал, что человек находится на земле для наслаждения, и предоставлял последователям своим вполне предаваться ему. Чтоб доставить разврату всю свободу, он отвергал бытие Божие и бессмертие души человеческой. Для всех желающих разрушить закон, ограничивающий их злую волю, уничтожить даже воспоминание о Боге, о добродетели, о казни за грех учение Эпикура оказалось столько удобным, что нашло множество последователей в древние и особливо в новейшие времена.

^[93] Эти положения о бесконечности адских мук заимствованы из известной математической теории о бесконечном. К этой теории мы обращаемся часто, чтоб по возможности правильно и точно объяснить отношения тварей к Творцу, в собственном смысле непостижимые и необъяснимые. Не способна к такому объяснению ни одна наука, кроме математики. Она, одна она, доказывая неприступность бесконечного к постижению его, ставит в правильные отношения к нему все числа, то есть все виды тварей. Вселенная есть число, и все составные части ее суть числа. Непосвященный в таинства математики никак не совместит в себе понятия, что все числа, столько различные между собою, вместе совершенно равны одно с другим в отношении к бесконечному. Причина такого равенства очень проста и ясна: она заключается в бесконечной, следовательно, постоянно равной разнице между бесконечным и каким бы то ни было числом. При посредстве неоспоримых выводов математики делается очевидным, что понятие о числе есть понятие относительное, а не существенное. Это понятие, составляя естественную принадлежность ограниченных разумных тварей, составляя неотразимое последствие впечатлений, под влияние которых твари вступают вместе с вступлением в существование, никак не может быть принадлежностию существа бесконечного. Бесконечное, объемля собою все числа, вместе с этим пребывает превыше всякого числа по свойству совершенства, не имеющего ни в чем никакого недостатка и не способного подвергнуться недостатку. По этому свойству бесконечное, объемля все впечатления, пребывает превысшим всякого впечатления; иначе оно подверглось бы изменениям, что свойственно числам и не свойственно бесконечному. Если ж число не имеет существенного значения, то вполне естественно миру быть сотворенным из ничего действием бесконечного, которое одно имеет существенное значение. Естественно действию бесконечного быть превыше постижения человеческого. Таковы неопровержимые истины, добытые уму человеческому математикою: ее нуль, изображающий идею о несуществующем, обращается в число, когда действует на него бесконечное. В помощь математике приходят естественные науки, к которым она относится как душа к телу. Без математики они не могут существовать; они строятся и держатся на ней, как плоть на скелете. Во всей природе господствует строжайший математический расчет. Что ж открывают нам естественные науки? То, что вещество, в среде которого мы вращаемся, которое видим и осязаем разнообразно и прикосновениями, и слухом, и вкусом, и обонянием, – это вещество не только не понято, не постигнуто нами – мало этого! – оно непостижимо для нас. Придумана теория атомов, чтоб была возможность остановиться и основать дальнейшие суждения на чем-нибудь правдоподобном. Теория атомов остается произвольным предположением (ипотезою). В точном смысле нет существ в природе: в ней одни явления. Этому закону подчинены и числа: нет числа, которое бы не могло изменяться от присовокупления к нему или от исключения из него, нет числа, которое не могло бы обратиться в нуль. Всякое число есть явление. Одно бесконечное постоянно пребывает неизменным, оно не изменяется ни от присовокуплений к нему, ни от вычитаний из него. Одно бесконечное совмещает в себе всю жизнь; одно оно есть в точном смысле существо. Если так, то сотворение мира Богом есть математическая необходимость и истина. Сколько верна эта истина, столько верна и та истина, что мироздание как дело ума неограниченного, не может быть постигнуто, обсуждено и поверено ограниченным умом человеческим. Первую истину открывает человекам, заодно с наукою, Божественное Писание; на основании второй истины человеческий разум не имеет ни права, ни возможности отвергать того поведания о миросотворении, которое читаем в книге Бытия. Это опять подтверждает наука. С неба гремит нам апостол Иоанн Богослов: В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово. Математика отвечает с земли: «Истина, всесвятая Истина! Иначе быть не может. Таково свойство бесконечного: оно, одно оно, живет в себе и собою. Оно – саможизнь. Действия его на числа, как бы ни были громадны, не имеют и не могут иметь никакого влияния на образ существования бесконечного, отделенного от всех тварей бесконечным различием, существующего среди тварей вполне независимо от тварей и несмесно с ними. Нет никакого сходства между существованием и существованием». Опять гремит Богослов: вся Тем быша, и без Него ничтоже бысть, еже бысть. И опять отвечает математика: «Истина, всесвятая Истина! Явления, как и числа, должны иметь свой источник, источник неиссякаемый, – и такой источник есть бесконечное, есть Бог!» Бога никтоже виде нигдеже, продолжает провозглашать человечеству небесный вестник, и опять в сретение его исповедует математика: «Истина, всесвятая Истина! По бесконечному различию, которым отличается бесконечное от всякого числа, нет возможности никакому ограниченному существу, как бы оно ни было возвышено, видеть Бога ни чувственным зрением, ни постижением ума!» Бог пребывает в свете неприступном во всех отношениях, сказал аяпостол. Бог объявил о Себе в Евангелии: Я – жизнь. Жизнь эта так всемогуща, что дала существование всей твари, существующей существованием, заимствованным из саможизни, что возвращает жизнь тем тварям, которые утрачивают свою жизнь смертию. Жизнь бесконечная не может не быть всемогущею. Согласно с положительною наукою Святая Церковь исповедует, что души человеческие и Ангелы бессмертны не по естеству, а по Божией благодати. Какое верное суждение: оно сделано в то время, когда математика безмолвствовала об этом предмете. Необходимо усвоить себе понятия о бесконечном различии бесконечного, и по естеству и по свойствам, от чисел и при суждениях о Боге повсюду иметь в виду это различие, определять его, чтоб не увлечься к суждениям, превышающим нашу способность понимания, и потому к суждениям неправильным по необходимости. Без этого придется бред свой выставлять за истину к погибели своей и к погибели человечества. Мечтатели сделались безбожниками, а изучившие глубоко математику всегда признавали не только Бога, но и христианство, хотя и не знали христианства как должно. Таковы были Невтон и другие.

Желательно, чтобы кто-либо из православных христиан, изучив положительные науки, изучил потом основательно подвижничество Православной Церкви и даровал человечеству истинную философию, основанную на точных знаниях, а не на произвольных ипотезах. Мудрец греческий Платон воспрещал упражнение в философии без предварительного изучения математики. Верный взгляд на дело! Без предварительного изучения математики с зиждущимися на ней другими науками и без деятельных и благодатных познаний в христианстве невозможно в наше время изложение правильной философской системы. Многие, признающие себя сведущими в философии, но не знакомые с математикою и естественными науками, встречая в сочинениях материалистов произвольные мечты и ипотезы, никак не могут отличить их от знаний, составляющих собственность науки, никак не могут дать удовлетворительного отзыва и опровержения на самый нелепый бред какого-либо мечтателя, очень часто сами увлекаются этим бредом в заблуждение, признав его доказанною истиною. Одна логика может обойтись без математики; но и логика в сущности неразрывно связана с математикой и от последней может заимствовать особенную точность и положительность. Что такое силлогизм? Это – алгебраическое уравнение. Что такое пропорции и прогрессии? Это – логичная последовательность понятий.

^[94] Требник. Последование пострижения в малую схиму.

^[95] Vita beati Antonii. Patrologia. Tom. LXXIII. Также Четьи-Минеи, 17 января.

^[96] Преподобного аввы Дорофея поучение о страхе будущей муки.

^[97] Письмо 6 Святогорца. Подобно этому в наше время некоторая старица в Горицком Девичьем монастыре близ города Кириллова Новгородской губернии, видела во сне адские муки, и, во свидетельство истины сновидения, адское зловоние оставалось в ее обонянии в течение целых семи дней, не допуская ее в течение всего этого времени вкусить какой-либо пищи. Святой Димитрий Ростовский так исчисляет адские муки: «Будут тамо терпеть и огнь неугасающий; ибо рекл Христос Спаситель наш: огнь их не угаснет (Мк. 9, 44). Будет же тамо и зима лютая, и от тоя студености, не терпя, грешнии скрежетати зубы своими будут. О сем рек Христос Спаситель наш: тамо будет плач и скрежет зубом… (Лк. 13, 28). Будет же тамо и непрестанное червей томление, которые будут тамо непрестанно терзати и ясти человек грешных, и никогда они умрети не имут, ибо речено есть: червь их не умирает… (Мк. 9, 44). Будет же тамо еще и смрад нестерпимый от огня серчатаго, ибо написано есть: огнь и жупел, и дух бурен часть чаши их… (Пс. 10, 6). Будет же тамо и тоска велия, такова лютая, яко аще бы возможно было умрети, то в сладость бы ея (смерть) со тщанием ради были восприяти, но никогда же умрут. Ибо писано есть: взыщут человецы смерти, и не обрящут ея: и вожделеют умрети, и убежит от них смерть… (Откр. 9, 6). Еще же будет тамо и тьма кромешная, ибо писано есть: связавше ему руце и нозе, вверзите (его) во тьму кромешнюю (Мф. 22, 13); и в той тьме вверженныя будут сидети вовеки и не будут видети лица Божия никогда… Будет же тамо и глад, ибо рек сам Христос: горе вам, насыщении ныне, яко взалчете… (Лк. 6, 25). Еще же тамо будет и жажда велия, ибо сам же Христос рек: яко вы возжаждете. Тамо же будет теснота велия, ибо ад полон будет человек грешных, овии вверху, овии среди его, инии же в самом дне адском. Ибо якоже кто насыплет мешец пенязей полн и завяжет его или кто каковый сосуд наполнит доверху рыбою и закроет его, тако и Бог весь ад полн человеки грешными наполнит и заключит его, чтоб оттуду грешницы не исходили».

^[98] Лествицы степень 6.

^[99] Патерик Печерский. Память преподобного Афанасия совершается 2 декабря.

^[100] Патерик Скитский.

^[101] Там же.

^[102] Там же.

^[103] Житие Паисия Нямецкого, параграф 14.

^[104] Патерик Скитский.

^[105] Жена подверглась диавольскому искушению за то, что провела целые шесть недель без приобщения Святых Христовых Таин. При обильном действии Божественной благодати в первенствующей Церкви и такие погрешности, которые ныне кажутся малозначительными, влекли за собою наказание Божие (Деян. гл. 5). Патерик Скитский.

^[106] Cassiani collatio VIII. Это очевидно из писаний и многих других святых отцов.

^[107] Слово 4, гл. 3. Что власть сатаны над падшими ангелами и человеками, над миром и веком не есть собственность его, но приобретена от тех, которые произвольно предали ее ему, он сам засвидетельствовал пред Спасителем, когда показал Ему вся царствия вселенныя в часе временне и сказал о них: Тебе дам власть сию всю и славу их: яко мне предана есть, и емуже аще хощу, дам ю (Лк. 4, 5 и 6).

^[108] Прп. Кассиан полагает, что сатана до падения принадлежал к лицу Херувимов (Col. 7, cap. 8). И другие святые отцы согласны, что он из числа высших ангелов.

^[109] «Ужаснулась смерть, узрев, что снисшел во ад новый Некто, недержимый тамошними узами. Почему же, увидев Его, убоялись вы, вратницы адовы (Иов. 38, 17)? Какой необычайный страх овладел вами? Бежала смерть, и бегство обличило боязнь. Стеклись святые пророки, и законодатель Моисей, и Авраам, и Исаак, и Иаков, и Давид, и Самуил, и Исаия, и Креститель Иоанн, который вещает и свидетельствует: Ты ли еси грядый, или иного чаем (Мф. 11, 3)? Искуплены все праведные, которых поглотила смерть, потому что проповеданному Царю надлежало соделаться Искупителем добрых проповедников. И после сего каждый из сих праведников сказал: Где ти, смерте, жало? Где ти, аде, победа? (1 Кор. 15, 55). Нас искупил Победодавец». Святого Кирилла Иерусалимского 14 Огласительное слово, §19, по переводу Московской духовной академии.

^[110] «Когда сошел Господь Иисус Христос во ад, устрашились князи адские и возопили: Возмитесь врата плачевныя, взошел Царь славы, Христос. Когда Господь сокрушил ад и, освободив из его плена души праведников, возносился на небо, то Небесные Силы, удивляясь новому чуду, вопияли: возьмите врата. Одни из них вопияли: Кто Царь славы? Другие отвечали: Господь Сил, сходящий плотию, Бог Слово, сидящий на престоле славы, Сын Отца, предвечно сущий со Отцом, сошедши на землю, восприял человечество и вознес его с Собою на небо – Царь славы». Толкование, заимствованное из святых отцов и помещенное по третьей кафизме в Псалтири издания Киево-Печерской Лавры с толкованиями на брезе.

^[111] Святой Иоанн Лествичник повествует, что некто Стефан, живший на Синае, любивший пустыню и безмолвие, пробывший много лет в монашеском подвиге, украшенный постом и еще более слезами, процветавший и другими превосходными качествами, достигший действительного покаяния, за день до кончины своей пришел в исступление, начал озираться на правую и левую сторону одра своего и, истязуемый невидимыми существами, говорил во всеуслышание всех предстоявших: «Так, точно так, но за это я постился столько-то лет». Потом: «Нет, вы лжете, я этого не сделал». Опять: «Да, точно так, да, но я плакал, я предал себя в служение братиям». И опять: «Нет, вы клевещете на меня». На иные обвинения он отвечал: «Да, точно так, и не знаю, что сказать на это: у Бога есть милость». Этим невидимым и тяжким истязанием представлялось зрелище грозное и страшное; всего страшнее было то, что его обвиняли в таких проступках, которых он вовсе не делал. Увы! Безмолвник и отшельник говорил о некоторых своих согрешениях: «Не знаю, что сказать на это»; между тем он провел в монашестве сорок лет и имел слезы… Куда скрылось тогда изречение Иезекииля: в чем обрету тебя, в том и буду судить, сказал Бог (см. Иез. 33, 12 и 20)? Поистине он не нашелся сказать ничего такого: почему слава Единому Всеведущему! А некоторые поведали, свидетельствуясь в справедливости слов своих Господом, что Стефан в пустыне кормил из рук своих леопарда. Но он разлучался от тела с таким истязанием… и оставил в неизвестности, каким определением кончились этот суд, это истязание (Лествицы степень 7). Не предаждь мене в души стужающих ми: яко восташа на мя свидетеле неправеднии, и солга неправда себе (Пс. 26, 12), так говорит Святой Дух от лица души человеческой, описывая невидимую борьбу ее с невидимыми врагами.

^[112] «Частный суд Божий над душами по разлучении их с телами предваряется, по учению Православной Церкви, истязанием на так называемых мытарствах, чрез которые они, восходя от земли в сопровождении Ангелов, проходят воздушное пространство и на которых злые духи задерживают их и обличают все грехи, содеянные ими в жизни». Догматическое богословие Православной Кафолической Восточной Церкви преосвященного Антония, гл. 341, с. 244 и 245, изд. седьмое, 1857 г.

^[113] Четьи-Минеи, 15 августа.

^[114] Vita beati Antonii, caput XXXVII. Преподобный Антоний Великий жил в III веке и в начале IV. Судя по долговременной его жизни и вступлению в монастырь в двадцатилетнем возрасте, с достоверностию можно заключить, что он оставил мир во второй половине III века. Описанным здесь восхищением души преподобного на воздушные мытарства в то время, как он стал на молитву, подтверждается мнение св. Макария Великого, что души преуспевших в благочестивом подвиге иногда выходят из тела во время молитвы по особенному действию Святого Духа.

^[115] Маргарит. Слово о терпении и благодарении и о том, чтоб мы не плакали неутешно о умерших. Слово это положено читать в седьмую субботу по Пасхе и при каждом погребении усопшего. Западные критики признают Слово не принадлежащим Златоусту, но оно издревле освящено в Восточной Церкви чтением при богослужении.

^[116] Беседа 16, гл. 18.

^[117] Святые великомученики Евстратий (память его празднуется 13 декабря) и Георгий (память его 23 апреля) пострадали при императоре Диоклетиане между 301 и 310 по Р. Х. Четьи-Минеи. Молитва святого Евстратия внесена в чин дванадесяти псалмов. См. Канонник Киево-Печерский.

^[118] Святой Нифонт жил во второй половине III и в начале первой половины IV века. Четьи-Минеи, 23 декабря.

^[119] Преподобный Симеон жил в VI веке. Четьи-Минеи, 21 июля.

^[120] Пролог, 19 декабря. Святой Иоанн Милостивый скончался во второй половине VII века, по взятии Александрии магометанами.

^[121] Пролог, 13 марта.

^[122] Слово 5, глава 22.

^[123] Преподобного Исаии Слово 1.

^[124] Преподобный Исаия жил в VI веке.

^[125] Вопрос 145. Великий Варсонофий жил в V и VI веках по Р. Х.

^[126] Послание 1.

^[127] Преподобного Иоанна Карпафийского утешительная глава 25.

^[128] Слово святого Исихия, пресвитера Иерусалимского, о трезвении, главы 149, 161 и 4. Добротолюбие. Ч. 2.

^[129] 1 Флп. 1, 9. Главы 60 и 75 по переводу старца Паисия. Аскетическое сочинение преподобного Феогноста помещено в «Христианском чтении» за 1826 год. Ч. 23.

^[130] Там же.

^[131] Пролог, 27 октября.

^[132] Сочинения Георгия, затворника Задонского Богородицкого монастыря. Часть 1, с. 65, по изданию 1850 года.

^[133] Требник малый. Москва. 1838.

^[134] Песнь 4, тропарь 4.

^[135] Песнь 8, тропарь 2.

^[136] Песнь 8, тропарь 3.

^[137] По 4 кафизме.

^[138] По 17 кафизме.

^[139] Акафисты и каноны. Издание Киево-Печерской Лавры.

^[140] 4 тропарь 8 песни канона в акафисте Божией Матери.

^[141] Пяток, глас 4, песнь канона 8.

^[142] Четверток, глас 4, песнь 6.

^[143] Вторник, глас 4, песнь 8.

^[144] Пяток, глас 3, песнь 6.

^[145] Суббота, глас 2, песнь 9.

^[146] Требник. Москва, 1852. Песнь 1, тропарь 2 и 3.

^[147] Там же.

^[148] Песнь 7, тропарь 2.

^[149] Канонник, песнь 6.

^[150] Песнь 9.

^[151] Там же.

^[152] Акафисты и каноны. Издание Киево-Печерской Лавры.

^[153] Патерик Печерский.

^[154] Православно-догматическое богословие преосвященного Макария. Том 5, стр. 85, изд. 1853 года. «Непрерывное, всегдашнее и повсеместное употребление в Церкви учения о мытарствах, особливо же между учителями четвертого века, непререкаемо свидетельствует, что оно передано им от учителей предшествовавших веков и основывается на предании апостольском». Там же, стр. 86.

^[155] Святой Иоанн Лествичник повествует, что во время пребывания его в одном общежительном монастыре близ Александрии пришел в этот монастырь для покаяния и пострижения в монашество разбойник. Великий отец, игумен монастыря, повелел учинить ему исповедание грехов своих при собрании всего братства в церкви. Когда разбойник исполнил это с горячею ревностию и самоотвержением, то Великий облек его немедленно в схиму. Святой Иоанн спросил наедине святого игумена, почему он постриг разбойника так скоро. Игумен привел в причину то, что разбойник сподобился исповедию полного отпущения грехов. «И не неверуй этому, – присовокупил Великий, – потому что некоторый из присутствовавших тут братий уверял меня, говоря: “Я видел некоего страшного, державшего исписанную хартию и трость; и когда исповедавшийся произносил свой грех, тот страшный изглаждал этот грех на хартии тростию”, и по справедливости, ибо говорит Писание: рех: исповем беззаконие мое Господеви, и ты оставил еси нечестие сердца моего (Пс. 31, 5)». Лествица. Слово 4.

Нелишним будет упомянуть здесь о событии, нам почти современном. В окрестностях Вологды находится большое село Кубенское, имеющее несколько приходов. Один из приходских священников сделался болен и, приближаясь уже к кончине, увидел одр свой окруженным демонами, которые готовились похитить его душу и низвести во ад. Тогда явились три Ангела. Один из них стал у одра и начал препираться о душе с отвратительнейшим демоном, державшим отверзтую книгу, в которой были записаны все грехи священника. Между тем пришел другой священник, чтоб напутствовать собрата. Началась исповедь; больной, устремляя испуганные взоры в книгу, произносил с самоотвержением грехи свои, как бы извергая их из себя, – и что ж видит он? Видит ясно, что едва произносил какой грех, как этот грех исчезал в книге, в которой оставался пробел вместо записи. Таким образом, исповеданием он изгладил из бесовской книги все грехи свои и, получив исцеление, остаток дней провел в глубоком покаянии, поведая ближним для назидания их видение, запечатленное чудесным исцелением.

^[156] Четьи-Минеи, 5 апреля. «Воззрев, – говорит преподобный Серапион, присутствовавший при кончине преподобного Марка, – видех душу святого, от соузов плотских уже разрешившуюся и руками ангельскими белосветлою одеждою покрываемую и на небеса возносимую».

^[157] Патерик Скитский. Шествие Великого Макария от земли к небу видели некоторые ученики его, бывшие в особенном преуспеянии, а поведал об этом шествии преподобный Пафнутий, соделавшийся после Великого настоятелем скита.

^[158] Преподобного Марка Подвижника «Слово о рае и законе духовном».

^[159] Святой Макарий Великий. Слово 2, гл. 4.

^[160] Святого Макария Великого Беседа 37, гл. 5 и преподобного Марка Подвижника Слово 6.

^[161] В Слове Никифора Монашествующего. Добротолюбие. Ч. 2. Также в 1 Слове Устава преподобного Нила Сорского и в 7 Слове, гл. 2, Макария Великого.

^[162] Преподобного Исихия Иерусалимского Слово о трезвении, гл. 23.

^[163] «Когда диавол видит кого не желающего согрешить, то он не так несмыслен, чтоб предлагать ему явное зло. Он не говорит ему: иди соблуди или поди украдь. Он знает, что мы не хотим этого, и не трудится говорить нам то, чего не хотим, но старается отыскать в нас какое-либо пожелание, какое-либо оправдание и ими наносит нам вред. Потому и говорит Писание: лукавый злодействует, егда сочетавается с праведным (Притч. 11, 15). Лукавый – диавол. Тогда он злодействует, когда сочетает правде нашей свою правду, – тогда укрепляется, тогда более вредит, тогда действует. Когда водимся своими пожеланием и последуем правде нашей, тогда, как бы делая добро, сами себе наветуем и даже не примечаем, как погибаем». Поучение аввы Дорофея «О еже не составляти свой разум».

^[164] Слово 4, 23.

^[165] По толкованию блаженного Феофилакта Болгарского.

^[166] Это очевидно из житий прп. Антония Великого, прп. Иоанна Многострадального Печерского и других.

^[167] Преподобного Исихия, гл. 23. Добротолюбие. Ч. 2.

^[168] Беседа 21, гл. 5.

^[169] Пролог, 12 августа.

^[170] Исаак Сирский. Слово 53, по переводу старца Паисия.

^[171] По толкованию Макария Великого. Слово 2, гл. 3.

^[172] В Алфавитном патерике читается следующее изречение преподобного Иоанна Колова: «Врата Божии – смирение. Отцы наши взошли, радуясь, в храм Божий путем многих уничижений».

^[173] Святогорца письмо 16.

^[174] Преподобный Нил Сорский. Слово 1.

^[175] Преподобного Макария Великого Беседа 49, гл. 2.

^[176] Patrologiae tomus LXXIII, vita beati Antonii, cap. XV.

^[177] Слово 12.

^[178] Слово 86.

^[179] Слово 41.

^[180] Извлечено из 6 степени святой Лествицы.

^[181] Ответы на вопросы 229 и 623.

^[182] Ответы на вопросы 799 и 645.

^[183] Ответы на вопросы 799 и 644.

^[184] Преподобного Филофея, гл. 2. Добротолюбие. Ч. 2.

^[185] Преподобный Нил Сорский. Слово 7.

^[186] Лествицы степень 28.

^[187] Прп. Филофея, гл. 6.

^[188] Его же, гл. 13.

^[189] Его же, гл. 21.

^[190] Его же, гл. 38.

^[191] Слово о трезвении, гл. 17, 18, 155.

^[192] Деятельных и богословских глав 66 и 67, см. Добротолюбие. Ч. 1.

^[193] Заимствовано наиболее из 7 Слова преподобного Нила Сорского. Внезапная смерть постигает одних нерадящих о своем спасении – это возвещено Самим Господом (Лк. 12, 46). «Бог, – сказал преподобный Варсонофий Великий брату, боявшемуся неожиданной и преждевременной смерти, – не возьмет души его (подвижника, борющегося со страстями) дотоле, доколе не приведет его в меру высокую, в мужа совершенна». Ответ 265.



Комментарии: