О нашем поражении

Print This Post
(3 голоса: 5 из 5)


Диакон Андрей Кураев
Христианство — едва ли не единственное мировоззрение на земле, которое убеждено в неизбежности своего собственного исторического поражения. Христианство возвестило одну из самых мрачных эсхатологий; оно предупредило, что в конце концов силам зла будет «дано вести войну со святыми и победить их» (Откр. 13,7). Евангелие обещает, что врата ада не смогут одолеть Церковь, что Церковь непобедима. Но «непобедимое» не означает обязательно «победоносное».
   В перспективе земной истории — не всемирно-историческое торжество Евангелия, но всемирное же владычество антихриста [1].
 Да, пора завести разговор о том, о чем сегодня меньше всего принято говорить в «христианском обществе» и в «христианской культуре» — о последнем. О конце света. Об антихристе.
  Тема антихриста в демократической журналистике считается непристойной. Даже те публицисты, что числят себя христианами, считают неудобным вспоминать о завершающей книге Библии — «Апокалипсисе». Мне терять уже нечего. После выхода моей брошюры о желательности восстановления Храма Христа Спасителя, людьми «антисистемы» (если использовать гумилевский термин) мне был поставлен окончательный диагноз: «Впереди у Кураева, видимо, простой черносотенный национализм и банальнейший великодержавный шовинизм. У него уже исчезает проповеднический дар — ни одного яркого образа, ни одного блистательного парадокса. Он уже стращает читателей «формированием нового мирового порядка» — излюбленная тема борцов с жидо-масонством. Он уже не стесняется говорить вслух о своей любви к России. Он уже, подобно шовинистам, болезненно зациклен на мнении Запада о России. Пока это еще лишь еле различимые нотки, но скорость падения больше скорости подъема… Дно есть дно, и падение туда может быть бесконечно, но не может быть безнаказанно» [2].
 Так вот, «формирование нового мирового порядка» — это не только «излюбленная тема борцов с жидо-масонством». Во-первых, «новый мировой порядок» — это предсказанное Писанием общество, в котором уже невозможно будет жить христианам. Во-вторых, это «излюбленная тема» всех оккультных движений. В-третьих — это и в самом деле нескрываемая цель всех масонских движений (в чем можно убедиться хотя бы по апологетике масонства у рериховского ученика Клизовского [3]). Наконец, это просто историософский термин, различающий традиционно религиозные общества и тот порядок вещей, что складывается к исходу ХХ века.
 Поскольку я не политолог, а христианский журналист, я пишу на эту тему не потому, что этот «новый мир» придет, не из футурологического азарта. Просто я полагаю, что Священное Писание не нуждается в цензуре — ни в оккультной, ни в прогрессистской, ни в «христианско-демократической». В Писании же тема «нового мирового порядка» звучит как тема богословская.
 «Вот — Апокалипсис… Таинственная книга, от которой обжигается язык, когда читаешь ее, не умеет сердце дышать… Он открывается с первых же строк судом над церквами Христовыми… Это книга ревущая и стонущая…» [4]. Вот об этом стоит сказать прежде всего остального. Апокалипсис говорит и об избавлении христиан от ставшего невыносимым гнета «мира сего», и о том, что основная вина за торжество антихриста лежит не на «масонах», а на христианах. Христиане устали быть христианами — вот почему ослабеет свет. Христианам захотелось быть еще кем-то, захотелось попробовать подзабытой языческой духовной «экзотики» — вот почему тьма вновь распространится по всей земле «от шестого же часа до часа девятого» [5]. «Здравого учения принимать не будут, но по своим прихотям будут себе избирать учителей, которые льстили бы слуху; и от истины отвратят слух и обратятся к басням» (2 Тим. 4,3-4) [6].
 Пожалуй, это главная весть христианской апокалиптики: люди сами выберут себе новую веру и новых владык, сами откроют мир для «князя тьмы».
 Что же делает неизбежным такой последний выбор?
 Одна из причин этого — своего рода «асимметрия вооружений» добра и зла. Добро не может избирать некоторые средства земной политики, не переставая быть добром. Напротив, для зла нет ограничений. Оно может проводить даже благотворительные акции, не изменяя своей собственной природе (если филантропические действия будут устроены так, что помогая людям в одном отношении, они будут укреплять их союз со злом в иных проявлениях их жизни — например, через разжигание тщеславия жертвователей).
 Добро не может насильственно вторгаться в сознание людей. У зла нет ограничений на гипнократию. Христиане не ставят задачу выведения новой расы людей через использование генной инженерии. Неоязычество, напротив, вполне готово к проведению генно-селекционной работы с человечеством.
 Кроме того, очевидно, что слишком глубоко в человеке сидит «бегание креста», желание жить мимо труда, в том числе мимо труда по исполнению заповедей. С той или иной настойчивостью и громкостью мы все бубним в лицо Христу те слова, что сказал Ему великий инквизитор у Достоевского: «Уйди, Ты нам мешаешь!». И однажды этот занудно бубнящий мятеж увенчается полным успехом. Согласно повседневно-бытовым желаниям наших сердец — се, оставляется дом наш пуст.
 Люди создадут-таки такой образ жизни, такое общество, в котором нельзя будет найти Христа [7]. И это будет конец истории.
 Сроков мы не знаем. Вполне может быть, что нынешний неоязыческий бум угаснет так же, как погасли древние гностики и ариане, богомилы и хлысты… Вполне может быть, что пророки «эры Водолея» окажутся очередными лжепророками. Дело ведь не в этом, а в том, что чем дальше, тем больше «чаяния прогрессивного человечества» смыкаются с тем, против чего гремит Апокалипсис.
 Я не строю политических прогнозов. Просто так говорит Библия. И так говорит Гете: «Я предвижу время, когда люди перестанут радовать Бога» [8], и тогда настанет конец.
 Одна из основных интуиций Библии — восприятие истории как священного пространства, где встречаются и ведут диалог Бог и человек. Если же история не может исполнить этого своего назначения — она кончается. «Так бежит время, и с собою гонит всех к последнему дню явления Господа нашего Иисуса Христа… » (преп. Феодор Студит) [9].
 Когда-то мне не давал покоя вопрос: почему история кончается. Почему — при всех наших грехах — Творец не даст шанса еще одному, незапятнанному поколению? Потом я увидел: история нужна, пока у человека есть свобода. Когда свобода последнего выбора отнимается — створки истории схлопываются. Движение невозможно.
 Так равнинная река сама на излучине может намыть плотину: сначала в этой излучине затонет несколько бревен, к ним будет прибивать ил и песок. Появится отмель, затем — коса. А затем возможно и появление плотины. И нужно будет промывать другое русло.
 Так и река истории. Поколение за поколением оставляет все больше грязи в ее русле. И небо становится все дальше. Все труднее расслышать вопрос: «Господи, что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную?». И еще сложнее услышанный ответ исполнить… Конец истории: ничего уже не сбывается… Не исполняется. И ничто не входит в Вечность.
 До некоторой степени утешительно было бы считать, что антихрист некоей неотразимой магической силой насильно навяжет себя людям. Но в том-то и особенность последней исторической трагедии, что «народы со всею охотою сделаются его союзниками» (преп. Ефрем Сирин) [10]. А для того, чтобы человечество само сделало такой выбор — в его повседневной жизни должно быть что-то, что подталкивало бы его к нему. Антихрист сможет быть избран и признан только в том случае, если его система ценностей еще до его явления стала господствующей. На смену Евангелию, официально все еще чтимому, приходит иной идеал — и вместе с ним на место человека заступает Масса, умерщвленная своим идеалом. «Так к полному удовольствию нашей современной печати совершится последний фазис христианства и заключатся судьбы всемирной истории. Настанет «хилиазм», «1000 лет» блаженства, когда будут писаться только либеральные статьи, произноситься только либеральные речи, и гидра «национализма» будет раздавлена… Скучновато. Ах, канальственно скучновато везде…» [11]
 В том Царстве антихриста, которое описывает Апокалипсис, у человека будет свобода — выбирать того или иного кандидата, купить эту марку холодильника или иную. Но пригрядшее общество не сможет дать ответ на вопрос: что значит быть христианином.
 Уже сегодня ответ почти неслышен. На Западе «быть христианином» понимается как «быть порядочным гражданином, исправно платить налоги и в меру заниматься филантропией». Крупнейший протестантский богослов ХХ века Пауль Тиллих, отвечая на вопрос, молится ли он, отвечал: «Нет, но я медитирую» [12].
 В православных странах ответ еще хуже: «быть православным — значит быть русским (болгарином, сербом, румыном, греком)»… Вспомним — чем искушает антихрист христиан на «восьмом Вселенском Соборе» в «Трех разговорах» Владимира Соловьева…
 По догадке Владимира Соловьева мечта антихриста — запереть православие в ритуально-этнографический заповедник. В «Повести об антихристе», которая венчает посмертную работу В.С.Соловьева «Три разговора», антихрист, провозгласивший себя президентом земного шара, надеясь купить благорасположение к нему православных, обращается к ним с такими словами: «Любезные братья! Знаю я, что между вами есть и такие, для которых всего дороже в христианстве его священное предание, старые символы, старые песни и молитвы, иконы и чин богослужения. И в самом деле, что может быть дороже этого для религиозной души? Знайте же, возлюбленные, что сегодня подписан мною устав и назначены богатые средства Всемирному музею христианской археологии с целью собирания и хранения памятников церковной древности… Братья православные! Кому по сердцу эта моя воля, кто по сердечному чувству может назвать меня своим истинным вождем и владыкою, пусть взойдет сюда!»…
 Помнится, толпа иудеев именно это и сделала, требуя осуждения Царя Иудейского и клянясь Пилату, что нет у нее иного владыки, кроме кесаря… Так вот, у Соловьева в этот момент, когда «большая часть иерархов, половина бывших староверов и более половины православных священников, монахов и мирян с радостными кликами взошли на трибуну», встает старец Иоанн и свидетельствует, что «Всего дороже в христианстве сам Христос«.
 По крайней мере по отношению к православию политика соловьевского антихриста уже реализуется: православие успешно вгоняется в этнографически-ритуальный заповедник. Можно говорить и писать об обрядах и традициях — нельзя (в прессе или в школе) говорить о вере.
 Недавно на одном монархическом съезде, где с трибуны постоянно звучала триада «православие-самодержавие-народность», я заметил, что три весьма милые и интеллигентные женщины впереди меня оживленно и «на троих» читают книжку под названием «Руническая магия», причем явно воспринимая ее в качестве «учебного пособия». Я попросил этих активисток «русского возрождения» хотя бы здесь не баловаться играми с сатаной. В ответ мне глубоко убежденно прошептали, что «надо же все знать! со всем познакомиться!» Вот, правда, когда я их спросил — знают ли они «Отче наш» или библейские заповеди — ответом было молчание… Постепенно даже христиане забывают, что значит — «быть христианином».
 В течение последних столетий христианство старательно опустошалось просветительским рационализмом. Богословы (протестантские и католические, а следом за ними даже православные) старались рационально обосновать христианскую веру. Мистика тщательно выпаривалась. Таинства были превращены в обряды, а последние — в «библию для неграмотных», то есть в изъяснение библейских текстов посредством жестов. Очищенное от «магизма» (то есть от энергийной, благодатной насыщенности Сверхмирным Присутствием) христианство стало слишком рациональным. И когда европейцам открылись глубины аскетики и мистики Востока, они стали всматриваться в них, нисколько не подозревая, что своя аскетика и своя мистика есть в церковном христианстве.
 И сегодня религиозное сознание нецерковных людей просто поражает своей противоречивостью. Заходит речь о православии — и оно обвиняется в «обрядоверии» и «магизме». Но тот же самый человек обращается к миру нехристианских, языческих и шаманских практик, и тут он уже преисполнен решимости обрести эзотерический смысл самых странных обрядов и признать весьма полезной любую языческую практику насыщения любого предмета любой «энергией». И даже многим церковным людям еще невдомек, что протестантизация православия ведет в тупик, потому что делает нас безоружными перед возрожденным язычеством. Будущее церковной мысли — в развитии «философии культа». Хватит баловаться морализаторством и в обрядах видеть только символы, а в богослужении — проповедь. Пришел враг более страшный, чем рационализм. Пока мы доказывали, что наши обряды не магия, пришла действительно магия. И защищаться от нее надо не словом, а благодатью.
 Христиане, оставшиеся только с «социальной доктриной Церкви» в руках и с рассуждениями о «христианском понимании прав человека»; христиане, стесняющиеся святой воды и буквального понимания слов Спасителя о преложении хлеба и вина в Его плоть и кровь, не смогут устоять перед наступлением оккультных сил. Именно — сил, стихий, а отнюдь не просто пропаганды.
 Нас подталкивают к «реформам». И правда — когда живой организм живет, он развивается. Но нет ощущения, что всегда эти призывы идут от людей, желающих добра Церкви, и нет ощущения, что все предлагаемые реформы пойдут на пользу.
 Нам говорят, что если Церковь начнет реформы — то исчезнут основания для критики в ее адрес. Нам говорят, что если Церковь начнет реформы — это станет признаком ее жизнеспособности. Но на деле-то все наоборот: чтобы стать сегодня сторонником реформ — достаточно просто впечатлительности, внушаемости, «современности». Чтобы плыть по течению и пользоваться похвалами неверов, чтобы принимать комплименты по поводу своей «терпимости» и «открытости» от неоязычников — не надо мужества [13]. Но чтобы быть самими собой при любой погоде — нужно иметь больше твердости. Эту внутреннюю твердость и пытается распылить «дух времени», настойчиво влагая в умы нехитрую мысль о том, что Церковь должна догонять наше время, что мерилом для христианства является постхристианский мир, а совсем не Евангелие. Но на языке сегодняшней прессы «мужественными» называют отступников, безопасно диссидирующих под публичные аплодисменты, «безвольными соглашателями» («не решающимися разорвать догмы церковных традиций») — тех, кто остается верен Православию.
 Христианство сводят к словам, а словами учат играть. В «игровой» цивилизации постмодернизма подмена понятий происходит так незаметно, в такой бытовой заурядности партийной полемики, что человек и не замечает вдруг — а на чьей стороне он оказался-то. И вот, например, церковный (или уже антицерковный — как тут разобрать?) журналист Яков Кротов пишет об инциденте, в ходе которого прихожане освобождали переданное им здание церкви от прежнего арендатора: «Община пошла на самозахват части помещений, учинив акт вандализма — разбив все туалеты в техникуме» [14]. Унитазы, кстати, стояли в алтаре. Но «актом вандализма» оказалось не устройство туалета в алтаре, а то, что верующие прекратили его функционирование…
 Важно понять, что царство антихриста не устанавливается внешне-чудесным образом. Оно не вторгается в наш мир из глубин преисподней. Оно постепенно зреет в человеческом обществе. Если те образы царства антихриста, что нам дает Библия, переложить на язык политологии, мы увидим, что, во-первых, это царство экуменическое. Экуменическое — в смысле объемлющее «экумену», мир той культуры, где живут или могут жить христиане. Царство антихриста может быть вполне глобальным — и все же не включать в себя те районы Земли, те народы и страны, где нет христианских церквей. В конце концов, если там и так Сын Божий не принят или отвергнут, неизвестен или забыт — зачем тратить силы на внешнее подчинение этих регионов западным христоборческим силам.
 Почему я говорю — «западным»? Потому что царство антихриста все же должно быть достаточно глобальным. А глобальное управление требует высочайшей техники управления и предполагает существование весьма развитого аппарата управления. И именно Западная цивилизация разработала технологию глобальной и дотошной власти. Ни одна из предыдущих «всемирных» империй не обладала аппаратом принуждения и управления столь сильным, чтобы действительно контролировать жизнь своих провинций и граждан. В лучшем случае она ограничивалась контролем над жизнью местных элит. Но для обывателя почти не было разницы — в какую из столиц уходят его налоги.
 В современном же западном сообществе возникли такие техники управления, которые позволяют властям иметь практически полную информацию о всех сторонах жизни гражданина, а также позволяют мгновенно доносить до сведения исполнителей распоряжения верховной власти (во времена Гоголя, как мы помним, от Петербурга, стоящего на границе Империи, до неких славных городов — «хоть три года скачи — не доскачешь»).
 Кроме того, развитие экономики последних столетий привело к полной экономической зависимости человека от государства. Первый шаг на этом пути — это уничтожение крестьянского «натурального хозяйства» и создание региональных рынков. Человек, не включенный в активные торговые отношения с городом, отныне уже не в состоянии прокормить свою семью. Следующий шаг — создание общенациональных рынков. Город или область, не участвующие в общенациональной кооперации, разоряются и все равно теряют как экономическую, так и политическую независимость. Наконец, в ХХ веке складывается система общемировой экономики — и теперь уже целая страна, отказывающаяся играть по правилам мирового рынка, все равно не сможет отстоять своей независимости.
 С точки зрения экономической эффективности — это чрезвычайно действенная система. Но она вызывает одно следствие, которое может оказаться роковым для конца истории: человек потерял навык к самостоятельной жизни. Степень его зависимости от внешнего мира не убавилась, а многократно возросла. Современному человеку угрожают опасности, о которых не беспокоился человек «традиционного общества». Он зависим не только от погоды и стихий, но и от поставок бензина и газа, тепла и энергии, а теперь еще и от потока информации. Отключение одной из артерий, питающих квартиру, город, область, страну, ведет к вымиранию их обитателей даже при таких погодных условиях, которые обогатили бы традиционные хозяйства.
 Сегодня христиане нередко видят опасность и «антихристовы знаки» в штриховом товарном коде или в электронных кредитных карточках. Верить в то, что некие штрихи и знаки могут воздействовать на совесть человека — значит непозволительно много отдавать на откуп магии и идолам («мы знаем, что идол в мире ничто» — 1 Кор. 8,4). Но электронная торговля все же несет в себе определенную опасность. Малейшая покупка становится легко контролируемой. В обществе потребления покупка и продажа — самая важная часть человеческой жизни. И электронные деньги делают ее полностью прозрачной.
 А теперь представьте себе, что у государства вновь появились ясно выраженные идеологические приоритеты. И для их достижения оно решает использовать современные средства контроля за публичной и частной жизнью граждан. В Советском Союзе были распространены добровольно-принудительные пожертвования в виде «государственных займов», «облигаций» и взносов в различные массовые «добровольные» общества. Если кто-то уклонялся от жертвы ДОСААФу, на его отношения с государством ложилась некоторая тень. Но сама советская тоталитарная действительность есть не более чем тень грядущего «нового мира».
 И вот в этом новом мире вдруг в результате стихийного бедствия или террористического акта гибнет, предположим, дворец Ламы в Лхассе. Великий памятник архитектуры, храм, признанный общечеловеческим достоянием и взятый под охрану ЮНЕСКО. Все средства массовой информации, и, соответственно, все человечество в шоке. Журналисты полны решимости воссоздать великую святыню. Идя навстречу пожеланиям граждан, всемирное государство само или некий неофициальный, но все же более чем влиятельный фонд начинают сбор денег по всему миру для воссоздания буддистской святыни. Каждый должен внести небольшую сумму — не более доллара. Но с миру по нитке, а далай-ламе — храм. Может ли христианин делать жертву на строительство языческого храма?
 И если электронные деньги ясно говорят, что он не перечислил желаемого доллара в фонд воссоздания Лхассы, его религиозно-политическая благонадежность сразу становится сомнительной. Он обнаруживает себя в качестве человека недостаточно терпимого, недостаточно открытого, а значит, становится источником потенциальной агрессии (у одной из влиятельнейших современных сект — сайентологии Р.Хаббарда — есть даже специальный термин для таких людей: «ПИН — потенциальный источник неприятностей»). Сделать его общественную и частную жизнь достаточно неприятной — это уже дело управленческой техники. Например, если он ученый — всегда можно отказать ему в грантах (научных стипендиях) на следующий год. И даже занятость в сфере частного бизнеса его не спасет.
 Так можно ли быть уверенным, что на эти реально существующие и все более прочные рычаги власти не лягут недобрые руки?
 В середине ХХ века люди начали размышлять о нравственной ответственности ученых-естественников. Не всякое открытие столь нейтрально, что можно его приветствовать, не задумываясь о том, а что произойдет, если оно окажется у властителей с притуплённым совестным чувством. Современная христианская эсхатология также все настойчивее предупреждает, что человеческая история не может дать никаких гарантий против того, что современные и все более эффективные техники управления, техники контроля за поведением людей и технологии формирования массового сознания не обернутся однажды против самого человека.
 Предположим, что современные демократии действительно управляются волеизъявлением большинства. Но это большинство не само вырабатывает свои взгляды, в том числе и религиозные. Убеждения, которые оно не прочь считать своими, предлагаются ему средствами массовой информации.
 И здесь — еще одна черта, решительно отличающая общество «нового века» от традиционных. Информационная цивилизация делает возможной активную лепку мировосприятия людей. Не случайно «культурная революция» — это одна из первых массовых акций любого тоталитарного режима. Всех людей надо научить грамоте — чтобы все могли читать правительственные газеты и чтобы всем могли быть промыты мозги. «Культпросвет» ставит своей целью не приобщение людей к «классике мировой культуры», но привитие навыка к потреблению агитпромовской продукции. То есть в конечном счете его цель — еще более отдалить человека от той самой классики и, вырвав его из привычного течения жизни и традиционной системы оценок, погрузить в мир красных цитатников.
 Через «культурные революции» ХХ века (их репетиции были поставлены в Германии и Франции ХIХ века во время кампаний по «культуркампфу» и «секуляризации») в мир пришел новый общественный строй. Предшествовавшая история знала авторитарные режимы, контролирующие внешнюю, экономико-политическую жизнь своих граждан, но в области убеждений требовавшие лишь внешних знаков лояльности. Мир газет и «культпросвета», мир радио и массовых партий дал возможность создать новое, тоталитарное общество. Это общество требует уже реального единомыслия.
 Царство антихриста в категориях политологии можно назвать не только глобальным и даже не только авторитарным. Оно еще и тоталитарно — оно претендует на контроль над убеждениями граждан. Апокалипсис это выражает знаменитой фразой о начертании, которое антихрист ставит на чело и на правую руку человека (см. Откр. 13, 16-17). Десница — это образ действия; чело — образ мысли.
 Голос избирателей зависит от мнения средств массовой информации. А от кого зависят СМИ? Руководители телевидения и редактора газет все-таки не избираются населением. «Телезритель голосует кнопкой переключения программ»? Но он очень редко производит это «голосование» по политическим или нравственным мотивам — в основном он ищет что «поинтереснее» или «покруче». Так что некоторый уровень первоначального вложения денег и профессионализма вполне позволяет создать телеканал с таким мировоззрением, которое в явном виде не приемлет большая часть телезрителей, но их постепенно можно приучить к новому для них мышлению [15].
 Почти стихийный процесс секуляризации, который идет в западном мире в течение столетий, активно подгоняется информационными элитами ХХ столетия. А, значит, механизмы «демократического голосования» никак не могут служить гарантом от прорыва к власти явно антихристианских групп.
 В плане земной истории христианство проиграет хотя бы потому, что в соревновании с ТВ Церковь не может не проиграть (а такого массированного напора антихристианских сил, как сегодня, ТВ не проводило ни в хрущевские, ни в брежневские времена). Атеистическому обществу не дадут перейти в православное. Его заклинит где-нибудь на язычестве. Для этого есть масса резонов. Один из них заключается в том, что постхристианское общество не терпит, чтобы его члены близко к сердцу принимали какие бы то ни было убеждения — особенно же церковные.
 Однажды при встрече с руководителями американских протестантских миссий в России я сказал, что в России нет традиций плюрализма, в которых изначала воспитывалась Америка. Ответ был весьма неожиданным: по секрету мне потом сказали, что в Америке сегодня и нет никакого плюрализма. Ведь плюрализм предполагает уважение к убеждениям другого человека. А в американских масс-медиа высказывание убежденности — какой бы то ни было и по какому бы то ни было вопросу — считается вообще дурным тоном. Тот «плюрализм», который складывается сегодня в Америке, один студент-христианин из Стэнфордского университета описал следующим образом: «Если я попытаюсь «навязать свое мнение», я выйду за дозволенные рамки. К христианам проявляют терпимость, но они взамен должны соблюдать молчаливое соглашение». Если христианин попытается осудить гомосексуализм или аборты, его быстро поставят на место и осудят за некорректность. Те, кто придерживается сегодня «узких» христианских взглядов, имеют все меньше шансов сделать карьеру [16].
 «Смотрите на вещи шире! Не связывайте себя какой-то одной определенной позицией по этому вопросу». Плюрализм из общества должен перекочевать в каждую отдельную голову — каждый человек должен верить сразу в несколько богов. В.Розанов по этому поводу как-то заметил, что нормативный интеллигент «утром верит в Ницше, в обед — в Маркса, и вечером — в Христа». Честертоном подобная «широта взглядов» высмеивалась в образе Ричарда Уайта, который «недавно обрел веру, но каждую неделю менял вероисповедание» [17].
 О приходе лжехристианского призрака предупреждал еще в прошлом веке Хомяков: «Мир утратил веру и хочет иметь религию какую-нибудь; он требует религии вообще». Именно эта форма «какой-нибудь» религиозности все навязчивее заявляет о себе в нынешней России: трудно найти школьную учительницу или журналистку, которая не заявляла бы о себе, что она нашла путь скрестить «духовность православия» с «духовной мудростью Востока». Неколебимая уверенность советских «образованцев» в том, что всякая «духовность» — благо, внесет свою лепту в торжество «эры Водолея»…
 Такая религия внутреннего плюрализма, религиозной всеядности и духовного безвкусия и станет общеобязательной религией будущего. В демократическом обществе, как известно, по вопросу о плюрализме двух мнений быть не может.
 Жизнь без убеждений (по диагнозу К. Г. Юнга, такая жизнь как раз и порождает шизофрению) начинает считаться нормой. Человек же, имеющий религиозные убеждения и не готовый их менять с каждым новым газетным выпуском или при встрече с каждым новым собеседником, рассматривается как угроза для общественного порядка. Вскоре, похоже, будет считаться, что здоровым и нормальным состоянием является всеверие, тогда как исключительная верность Евангелию будет диагностироваться как одержимость «сверхценной идеей». Соответственно, такой «одержимый» Евангелием человек будет рассматриваться как источник агрессии. Что ж, опыт ХХ века позволяет и здесь сказать, чем все это кончится. В романе Г. К. Честертона «Шар и крест» антихрист, воцарившийся в мире, «провел свой законопроект. Теперь организована медицинская полиция. Даже если вы сбежите, любой полисмен схватит вас, поскольку у вас нет справки о нормальности» [18].
 «Средневековые пережитки» могут быть терпимы лишь в том случае, если они не претендуют на исключительность, на обладание истиной. Конечно, каждый имеет право молиться и веровать как он пожелает… Но публично высказывать свое несогласие с ясно выраженным общественным стремлением к религиозному всеединству все же нельзя. Верь как хочешь — но с другими верами в полемику не вступай. Точнее, даже полемику вести можно — но только с позиций плюрализма, только для того, чтобы понудить еще одну группку фанатиков (кришнаитов там или старообрядцев) расширить свое сознание и отвергнуть те догмы их вероучения, которые могут провоцировать религиозные разделения в обществе.
 Поэтому именно отношение к веротерпимому синкретизму и должно стать единственным критерием общественной и государственной религиозной политики. Если какая-то религиозная группа не демонстрирует энтузиазма по поводу совершающегося общерелигиозного «синтеза» — государство найдет способы продемонстрировать свое неудовольствие этой группой. Те религиозные движения, которые будут продолжать проповедовать собственную национальную или религиозную исключительность, будут понуждаемы к принятию более демократичной, более мягкой позиции. Мир в человецех есть высшая ценность, и дабы не допустить войны, придется развернуть такую борьбу за межрелигиозный мир, что от некоторых конфессий камня на камне не останется… «Мы должны бороться против разъединения» [19].
 Уже сейчас несложно разглядеть посланцев будущего — людей, живущих с сознанием, которое станет массовым и господствующим в некотором будущем веке, в веке антихриста… » Вот один из кликуш антихриста: «На сегодня религиозный ренессанс — самая страшная и неоцененная опасность из тех глобальных опасностей, что нас подстерегают… Собственно в этом и состоит роль религии в истории, она канализирует агрессию, направляет ее» [20]. Из слов достопочтенного психоаналитика следует, что религия имеет дело только с агрессией, и агрессия в человеке исчезнет, если ее направить против самой религии… И даже опыт советской агрессии против религии ничему не научил «эксперта». Похоже, его личная ненависть к Евангелию столь велика, что позволяет не замечать очевидного.
 Такое будущее уже было. Языческая империя готова была включить Христа в свой официальный «пантеон» — наравне с богами и божками других племен (и статуя Христа действительно в конце III века появляется на некоторое время в римском Пантеоне). Но христиан не устраивал такой компромисс. Они отказались от участия в государственных религиозных церемониях. В частности — отказались от воздания божеских почестей императорам. Отказ от религиозного «плюрализма» оказался наказуем: Империя вступила в трехсотлетнюю борьбу с Церковью.
 Христианство победило. Но прошли века. И незаметно все опять начало меняться. Годами и столетиями труд многих «субъектов исторического процесса» приближал момент, когда в истории христианского человечества произойдет решающая подмена — и произойдет она так, что будет уже почти незаметной…
 «Ведьмы, Ваше Высочество, всегда хотят одного и того же, но в разные столетия они действуют по-разному», — говорит доброе существо, названное «кваклем» в «Серебряном кресле» К.С.Льюиса. А в «Письмах Баламута» другой персонаж Льюиса — богатый опытом бес — говорит о тактике этих действий: «Мы направляем ужас каждого поколения против тех пороков, от которых опасность в настоящий момент меньше всего, и направляем его одобрение на добродетель, ближайшую к тому пороку, который мы стараемся сделать свойственным времени. Игра состоит в том, чтобы они бегали с огнетушителями во время наводнения и переходили на ту сторону лодки, которая почти уже под водой. Так мы вводим в моду порицание энтузиазма как раз в то время, когда у людей преобладает теплохладность и привязанность к благам мира. В следующем столетии, когда мы наделяем их байроническим темпераментом и опьяняем «эмоциями», мода направлена уже против элементарной «разумности». А когда все люди готовы стать либо рабами, либо тиранами, мы делаем главным пугалом либерализм».
 Так вот, сегодня «пугалом» оказывается религиозная серьезность и верность своей духовной традиции. Ленивый релятивизм, напротив, считается нормой поведения и мысли. И в дни, когда человек старательно пытается не заглядывать за грани земного бытия, всякая серьезная попытка говорить о «сроках и временах» и о конечной трагедии мира оказывается, конечно, фанатизмом.
 Можно ли надеяться, что будущее общество не предложит решительных мер для проповедников «расовой, религиозной, национальной исключительности»? Поскольку «фашизмом» названа проповедь «национального и религиозного превосходства», где гарантия, что священник, в Неделю Торжества Православия произносящий слово о том, насколько богословски глубже и человечнее православное почитание иконы, нежели протестантское иконоборчество — не будет привлечен к ответственности за «пропаганду фашизма»? А если священник скажет, что христианину нельзя ходить на уроки тантризма и на сеансы пробуждения «силы кундалини» — арестовывать, очевидно, надо будет прямо на месте.
 Уже есть статьи законов и кодексов, позволяющие преследовать религиозные организации за «нарушение общественной безопасности» и проповедь «религиозной вражды». То, что эти «рекомендации» и указы есть, не означает, что они немедленно начнут применяться против христиан. Закон театра гласит, что если на сцене в первом акте вешается ружье, то в третьем оно обязательно должно выстрелить. Но все же — в третьем, а не обязательно в конце первого же действия. Так и с историей христианства. Если «новый мировой порядок» сложился и объявил «войну религиозной нетерпимости» (вот уж поистине «страшнее кошки зверя нет» — это в секулярном обществе, в обществе поголовного житейского материализма начинать борьбу с «религиозным фанатизмом»!!!) — рано или поздно дойдет до арестов. Ружье уже почти готово. Какой сейчас акт? Не знаю. Может быть, первый, а может, уже начало третьего. В конце концов, даже собранное и вывешенное на сцену ружье не обязательно должно стрелять даже в третьем — может быть, пьеса рассчитана на пять актов.
 В 1900 г. Владимир Соловьев видел только, как начинают создаваться фабрики для производства деталей будущего «ружья». Самого «изделия» еще не было. Россия, да и западный мир внешне продолжали оставаться христианскими. Пресса еще только перешла в руки «антисистемы». И все же в июне 1900 г. Соловьев говорит В.Величко: «Я чую близость времен, когда христиане будут опять собираться на молитву в катакомбах, потому что вера будет гонима, — быть может, менее резким способом, чем в нероновские дни, но более тонким и жестоким: ложью, насмешкой, подделками, — да и мало ли чем еще! Разве ты не видишь, кто надвигается? Я вижу, давно вижу!» [21].
 «И тогда явится обманщик мира, наподобие Сына Божия» (Учение 12 Апостолов). Он не будет бороться явно против Христа, он не будет явно хулить Его. Он будет расточать иудины поцелуи в Его адрес: «Великий Учитель», «Мой славный предшественник», даже «Я — в моем прежнем воплощении»…
 Главное различие Христа и его антипода с богословской точки зрения в том, что путь Христа — это путь кеносиса, умаления: «Он уничижил Себя Самого, приняв образ раба, сделавшись подобным человекам и по виду став как человек» (Фил. 2,6-7). Но в системе «Нью-эйдж» «Спаситель» считается продуктом восходящей эволюции самого человека. Он возвестит, что принес спасение исходящее не от Бога, но от мира. Он построит «сотериологию снизу», которую противопоставит христианской «сотериологии благодати». Поначалу он будет выказывать знаки почтения к христианству, но в конце концов сам сбросит маску и явит себя как «противящийся и превозносящийся выше всего, называемого Богом или святынею» (2 Фес. 2,4). Он преподнесет себя как вершину эволюции человечества, как мирового гения, всем обязанного только самому себе, своим трудам и усилиям.
 Он потребует вполне серьезного отношения к его религиозной миссии. «Поклонятся ему все живущие на земле» (Откр. 13,8). Если кто не будет принимать его образ мысли («печать на челе») и предлагаемый им образ жизни («печать на деснице») — во имя мира и согласия будет «убиваем всякий, кто не будет поклоняться образу зверя» (Откр. 13,15) [22].
  Тайной числа 666 я не собираюсь заниматься. Мне кажется, здесь нет тайны. Антихрист поставит на своей деятельности такой знак именно потому, что так сказано в Откровении. Хотя бы просто в порядке цинизма. Ведь число уже перестало быть страшным. Его использование скорее свидетельствует просто о «широте взглядов» того или иного деятеля, о том, что он поднялся над предрассудками [23]. Так разве интересующий нас персонаж не будет более всех свободен от «предрассудков»? Вот написала христианская газета, что оккультизм — это антихристова идеология, и Владимир Авдеев (вообще-то именующий себя «зороастрийцем») радуется — «В такой компании не скучно. Мы еще, чего доброго, объявим конкурс «Антихрист года» и если нас так боятся, то отчего же не покрасоваться этим скандальным титулом?» [24].
 Сам Авдеев — не более чем полуобразованный хулиган, но факт очевиден: оккультная литература постепенно приучает людей к тому, что те символы, которые в христианстве являются однозначно темными, упаковываются в радужные обертки. Когда они сочтут, что их время пришло, «президент земного шара» найдет способ продемонстрировать три заветные цифры. В конце концов, апостол Иоанн дает знак для того, чтобы по нему опознать антихриста, а не для того, чтобы получше замаскировать его. И если именно по этим цифрам можно будет определить антихриста — это должен будет суметь сделать любой христианин, даже несведущий в криптографии.
 Но с одной мыслью Авдеева я согласен. Он говорит, что «христианский Запад потерял чувство духовной ревности и элементарный инстинкт религиозного самосохранения» [25]. То же самое можно сказать и о России, где правит невиданный в истории бал «чужебесия».
 И этот плюрализм, это «расширение религиозного кругозора», еще обернется кровью для христиан. Тот же Авдеев «день Икс» назначает на весьма определенную и близкую дату: «В 2004 году начинается наша эра — Водолея. Сам астрологический знак красноречиво говорит за себя, ибо удерживает в руках два сосуда с водой, живой и мертвой, балансируя уровень ее в обоих. Уж не потерпит он и Единого Бога» [26]. Итак, до эпохи тотального плюрализма осталось меньше десяти лет. Дальнейшая программа логична: «Если цифрами обозначить монорелигии по времени их возникновения (1 — иудаизм; 2 — христианство; 3 — ислам), то цели истребления будут расположены в следующем порядке: 2-1-3. Это будет происходить потому, что на сегодняшний день нетрадиционными религиями и мировым рационализмом уже накоплен огромный опыт по борьбе с христианством, да и само оно за последние двести лет уже успело порядком привыкнуть к гонениям… Настало время повалить макеты картонных кумиров и вернуться к состоянию исходного первозданного благоденствия, а космическая эра Водолея поможет нам в этом… Не беспокойтесь, речь не может идти не только о прощении, но даже о пощаде» [27].
 Авдеев не «водолейный экстремист»; он просто считает, что уже можно не притворяться.
 Во всяком случае очевидно, что «новый мир» будет контролировать взгляды людей, направляя их в сторону от христианства.
 Кстати, можно почти точно указать, как произойдет решающий акт отпадения от христианства к магии. Прилетят «инопланетяне» и объявят, что Христос был одним из них (пожалуй, даже не самым лучшим и умелым). Облекаться плотной материей духи умеют. Явиться в образе дракона или прелестной девицы не составляет для них труда (вспомним «Искушения преп. Антония Великого»). Почему же не принять вид мирных, замечательных, мудрых «зеленых человечков»? И почему бы при этом не сказать о том, что они и есть те самые «космические иерархи», что время от времени учили человечество добру-разуму?
  Открытие НЛО и иноземных «цивилизаций» несомненно дискредитирует Откровение. Но если ставка такова — то поиски «инопланетян», то есть нечеловеческих форм разума неизбежно увенчаются успехом. Ведь у Христа, как мы помним, в космосе слишком много врагов. И воздух — это именно их стихия.
 И они с радостью исправят Библию и дадут новый способ ее прочтения. И укажут новых «Махатм», которых они будут вразумлять через своего «Царя Мира». И начнется соревнование с Евангелием. Христос насытил пять тысяч хлебами? — Я сто тысяч накормлю! Христос ходил по морю? — Я полечу по воздуху! Христос трех мертвых воскресил? — Я устрою сеанс массового опустошения кладбищ! Галилеянин утверждал, что «Царство Мое не от мира сего»? — Ну, мое-то царство тоже не с земли, но я и земную власть приемлю и ничтоже вопреки глаголю. Христос воскрес? — А я и не собираюсь умирать!
 И — как обещает Библия — этого поругания не потерпит Творец. Три с половиной года проповедовал Спаситель. Его зеркальное отражение — антихрист — будет открыто править три с половиной года (1260 дней — Откр. 11,3). И среди христиан произойдет величайшее разделение: на тех, кто примет печать Зверя и тех, кто спасет свою душу — ценой изгнания и скорби.
 В начале этих последних дней на земле воцарится всеобщий мир — тот мир, о котором Христос не молился… Мир — за счет самого Христа. В преддверии этих дней мы вспомним слова протопопа Аввакума: «Видим убо, яко зима хощет быти, сердце озябло и ноги задрожали»…
 А затем нам надо будет исполнить уроки эсхатологической этики христианства. В эти дни надо будет вспомнить совет мудрого рыцаря, который вестник передает последнему королю в последний час «Последней битвы»: «Я был с ним в его последний час, и он дал мне поручение к Вашему Величеству — напомнить Вам, что миры приходят к концу, а благородная смерть — это сокровище, и каждый достаточно богат, чтобы купить его» (К.С.Льюис. Хроники Нарнии). Эсхатологическая этика (которую Шарль Пеги называл «этикой героического пессимизма») знает, что в плане земной истории христианство проиграет. Но речь идет о защите некоей метаисторической истины. И потому рыночная эффективность (что я с этого буду иметь?) — не последний критерий. И количество газетных батальонов и университетских когорт, мобилизованных пророками новой религии «веротерпимости» — не последний аргумент.
 В конце концов, так уже однажды было с христианами:
Знал бы Ирод, что чем он сильней,
Тем верней, неизбежнее чудо.
(И. Бродский. Рождество 1972)
 Впрочем, рассуждениями на апокалиптическую тему я всего лишь пробую пояснить свою убежденность, что за теософиейи оккультизмом (пусть даже в иных формах и с иными самоназваниями) — будущее. Другое дело, что я придерживаюсь той же позиции, что и профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии архим. Михаил, который, в годы первой мировой войны обращаясь к материалистам и атеистам в своей публичной лекции, говорил: «Вы победите, но после всех победителей победит Христос«.
 Или, как о том же сказал Анри де Любак: «Нам не было поручено сделать так, чтобы истина восторжествовала. Нам было поручено всего лишь свидетельствовать о ней» [28]. Кстати, греческое слово «martiros», буквально значащее «свидетель», в русский язык вошло как — «мученик», ибо именно так — «свидетелями» — называли в Древней Церкви людей, принимавших смерть за свою веру.
 Здесь — очень важная сторона христианского сопротивления антихристу. Здесь — ответ на вопрос о том, какими средствами мы можем противиться апокалиптическому Зверю.
 13 глава Апокалипсиса говорит о двух зверях: один выходит из моря, другой из земли. Отец Сергий Булгаков полагает, что первый выходит из Римской империи (Средиземноморье), а второй — из Азии. Совмещая эти два символа вместе, можно сказать, что антихрист совмещает западное, римское умение административного контроля и организации общества с владением восточным оккультизмом [29]. Эта его мысль может найти свое подтверждение в тех пророчествах ламаизма, которые увязывают всемирное торжество ламаизма с появлением таши-ламы Панчен Римпоче (Великое Сокровище Мудрости). Это Сокровище должно воплотиться «в стране иноземцев и, появившись как великий победитель, разрушит своей могущественной рукой все ошибки и все невежество веков» [30]. Так что не только Булгакову приходила мысль о том, что реставратор язычества в Европе должен черпать свое вдохновение из глубин Азии.
 Блаватская даже конкретизирует (почти в стиле «Трех разговоров») последний акт мировой истории: «Тогда, возможно, наступит новое вторжение Атиллы с далекого Востока. Однажды миллионы людей из Китая и Монголии, язычников и мусульман, снабженных всеми наиболее смертоносными видами оружия, изобретенными цивилизацией, и усиленные Небожителями Востока, при помощи инфернального духа торговли и любви к прибыли на Западе, и, кроме того, хорошо обученные христианскими человекоубийцами, — ворвутся и захватят разлагающуюся Европу, подобно неудержимому потоку» [31].
 Эти панмонголические «триллеры» были естественны в XIX веке, когда казалось, что язычество лишь извне, лишь силой оружия может покорить Запад. Сегодня очевидно, что для новой паганизации нет никакой нужды в вооруженном нашествии Востока.
 Антихристу, родившемуся на Западе, Церковь не сможет помешать использовать западное, светское орудие господства. Даже католики уже не могут всерьез влиять на политический климат в западных странах. Протестанты слишком раздроблены. Православные вообще никогда не имели вкуса к большой политике.
 Но Церковь может и должна сопротивляться его оккультной власти. Мы можем и должны сопротивляться тем, кого Блаватская именует «Небожители Востока». «Наша брань не против крови и плоти, но против мироправителей тьмы века сего, против духов злобы поднебесных» (Еф. 6,12).
 Мне кажется, в этой мысли Апостола важно отметить, что войну Церковь ведет не с «мироправителями века сего», но с «мироправителями тьмы века сего». При первом варианте Церковь превращалась бы в банальную диссидентствующую структуру. Во втором случае она противостоит не «веку сему» как таковому, но той духовной тьме, которую насаждают антихристианские «мироправители». И потому христиане победили Нерона не референдумами и не созданием «правозащитных» движений. Они не писали обличительные памфлеты о злоупотреблениях римской бюрократии и об ущемлении прав окраинных народов Империи. Церковь победила молитвой и твердым, мученическим (а значит, благодатным) исповеданием формулы: «Нет Господа, кроме Христа».
 Призывы к политическому сопротивлению и сегодня почти бесполезны. Политический опыт у врагов Церкви явно больше, чем у ее иерархов. Кроме того, борясь со злом, очень легко заболеть его же болезнями. Например, борясь с бытовым магизмом, противопоставить ему «православный магизм» (раз у меня соседка балуется «наведением порчи», буду поминать ее каждый день за упокой). Да и просто внешний активизм сопротивления может привести к внутреннему ожесточению и даже гордыне («Я — борец за Истину!»). Этим, я полагаю, и мотивируются неожиданные и трезвые слова Св. Игнатия Брянчанинова: «Не покусись немощною рукою твоею остановить всеобщее отступление».
 А значит, не следует ли и христианам расслышать в последние дни Божие предупреждение: «Не бойтесь и не ужасайтесь множества сего великого, ибо не ваша война, а Божия» (2 Пар. 20,15). И все же Израиль не услышал этого предупреждения и совершил ошибку: он нередко отождествлял победу Божию со своей победой. Эту ошибку и мы повторяем постоянно. Не «наша вера», не «наши идеи», не «наша Церковь» победит. Победит Бог. И дай Бог нам при этой Его победе быть рядом с Ним. Дай Бог, чтобы средоточие нашего жизненного пульса, наших упований, нашей любви и стремлений было рядом с Богом, было схоже с тем миром, который Бог создаст тогда. Но это — не наша победа. И молиться надо о пришествии Его Царства, а не нашего господства.
 В третьем веке св. Иустин Мученик специально говорил, что не во власти христиан прекратить гонения на Церковь: «Гонения будут продолжаться до тех пор, пока приидет Господь и освободит всех» [32].
 То, что требуется от христиан в «эру Водолея» — просто выстоять. Вопреки всему не отречься от Христа словом, делом, мыслью и не участвовать в оккультных играх. Мученик — это не только тот, кто идет на плаху. Если у христианина рак, и врачи бессильны, но родственники уговаривают его сходить к «потрясающей целительнице», в случае отказа он приимет поистине мученический венец. Если директор завода увлекся сайентологией и заставляет медитировать по утрам всех подчиненных, уход с работы — это тоже исповедание Христа. Когда по всем каналам Евровидения будут показывать «пришельцев», низводящих огонь с неба и трактующих Евангелие, а христианин будет упрямо повторять в своем сердце «Символ веры» — это тоже будет исповедничеством. Если кришнаит с улыбкой предлагает христианину на улице пирожное-прасад (то есть пищу, ранее принесенную им в жертву Кришне), и христианин найдет в себе силы вопреки возмущению окружающих отказаться от угощения идоложертвенным (см. Деян. 15,29) — и это будет актом сопротивления «мироправителям тьмы».
 Так сбудется предсказание древних преподобных Отцов о последних временах: «нашего дела не будут иметь те люди, но придет на них искушение и оказавшиеся достойными в оном искушении окажутся выше нас и отцов наших» [33]. Посту и молитве первых христианских подвижников не смогут уже подражать христиане последних времен. И все же эти не-постники, не-молитвенники, не-аскеты по предсказанию древних будут облечены в Небесном Царстве венцами большими, чем монахи иных времен — если просто сохранят веру и не осквернят души идолами.
 Итак, Библия кончается Апокалипсисом, а Апокалипсис на грани человеческой истории прозревает не Царство Христа (здесь, на земле: в жизни, в политике, в культуре, в отношениях между людьми) — а царство антихриста. Христос, говоря о признаках Своего Второго пришествия, о признаках конца истории и конца света, находит для апостолов только одно утешение: да, будет тяжело, но утешьтесь тем, что это — конец. Это ненадолго.
  Сейчас христиане взяли в привычку молиться об отсрочке конца. Но Апокалипсис и вся Библия завершаются призывом: «Ей, гряди Господи Иисусе!» И в приходе Бога главное — что Он пришел, а не то, что все-таки разрушилось с Его приходом. Ведь сказано Христом о признаках конца: «Когда начнет сбываться все это, восклонитесь, ибо близко избавление ваше». «Восклонитесь», то есть вы, сейчас пригнетенные к земле, уставшие от привычной богооставленности, восклонитесь, воспряньте, подымитесь.
 В заключение я хотел бы обратить внимание читателя на то, что я практически не занимался «толкованием Апокалипсиса». Как будут осуществляться события Апокалипсиса, мы не знаем. Но я согласен с Алексеем Лосевым, полагающим, что нам важнее понять смысл того, о чем говорит книга Откровения, нежели пытаться найти толкование для каждого ее образа. Говоря о тех картинах, которые развертывает книга Откровения, философ пишет: «Понимая их подлинный смысл, мы не знаем, как они будут осуществляться, но мы верим, что то, что осуществится, будет иметь именно этот смысл, а не иной. Другими словами, судить о том, как должно исполниться пророчество, можно только по наступлении того события, которое предречено. Полностью о пророчестве можно судить, таким образом, только после его исполнения. Скажут: зачем тогда существует пророчество? Пророчество существует для того, чтобы установить смысл грядущих времен, а не их факты. Поэтому все толкования должны ограничиться установлением только точного смысла событий, а не их фактического протекания. Это-то и есть пророчество, а не астрономическое вычисление затмения» [34].
 В перспективе той темы о которой шла речь выше, смысл Апокалипсиса вполне ясен: язычество еще даст последний бой Церкви Христа. Будем разбиты мы. Но не Христос, «паки грядущий со славою судити живым и мертвым, Его же Царствию не будет конца». И тот, кто сам не отречется от Него в сумерках последних дней, узрит новое небо и новую землю.

Примечания
 1. Грядущее второе Пришествие Христа во славе, строго говоря, не завершает земную историю человечества, а открывает иной эон бытия. Вверх.
 2. Хотяинцев И. Рецензия на книгу «Размышления православного прагматика о том, надо ли строить Храм Христа Спасителя». // Христианство в России. №3, 1995, с. 58. Мое знакомство с этой рецензией совпало по времени с публикацией некоторых строк из блоковского дневника (см. Приложение к «Вечерней Москве» 28.10.1995). Оказывается, 7 марта 1915 Александр Блок в сердцах записал: «Тоска, хоть вешайся. Опять либеральный сыск. — Жиды, жиды, жиды». Насчет «либерального сыска» — ой, как не устарело…
 3. Клизовский А. И. Правда о масонстве. Ответ на книгу В. Ф. Иванова «Православный мир и масонство». — Рига, 1990.
 4. Розанов В. В. Уединенное. — М., 1990, с. 398.
 5. В Священном Писании много взаимных отражений и узнаваний. Три с половиной года проповеди Того, Кто был «Светом миру» — три часа тьмы после Его Казни — три с половиной года владычества антихриста на пределе земной истории («А внешний двор храма… дан язычникам: они будут попирать святый город сорок два месяца» — Откр. 11,2)
 6. В оригинале буквально «к мифам» — mithous.
 7. Весьма интересный очерк, поясняющий, чем именно оккультизм может привлекать современные элиты, содержится в книге двух русских протестантов В. Алексеева и А. Григорьева «Религия антихриста». — Новосибирск, 1994, сс. 193-212.
 8. Цит. по: Ясперс К. Смысл и назначение истории. — М., 1991, с. 156.
 9. Преп. Феодор Студит. Наставления монахам, 322. // Добротолюбие. Т. 4. — Jordanville, 1965, с. 432.
 10. Преп. Ефрем Сирин. На пришествие Господне. 2. // Творения. Ч. 3. — Сергиев Посад, 1912, с. 139.
 11. Розанов В.В. «Обескровленные» журналисты. // Розанов В.В. Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови. — СПб., 1914, с. 123.
 12. Шейфер Ф. Современная философия и теология. // Диспут. 1992, январь-март. с. 72.
 13. «Все мертвое плывет по течению, против течения может плыть только живое» — Г.К.Честертон. Вечный человек. — М., 1991, с. 255.
 14. Кротов Я. Рецензия на статью А. Колпакова «Реванш» (Московский комсомолец, 19.9.94) // Христианство в России. 1994, №2, с. 61.
 15. Насколько независимо от мнения покупателей газет могут вести себя «демократические» журналисты, видно из освещения московскими демгазетами церковной тематики. По опросу, проведенному Институтом системных исследований и социологии, большинство москвичей (59,5%) согласны, что государство должно поддерживать церковь (см. Московские новости, 4 .2.1996). В то же время почти все демократические издания в Москве постоянно выступают с самой резкой критикой любых жестов поддержки госвластями Православной Церкви. Следовательно, люди, ведущие религиозную тематику в московских средствах массовой информации, стремятся не к отражению мнения большинства, а к тому, чтобы свою (по большей части резко антицерковную) настроенность навязать большинству москвичей.
 16. Jones P. The Gnostic Empire strikes back. — Phillipsburg, 1992, p. 86.
 17. Честертон Г. К. Исключительная изобретательность Еноха Оутса. // Избранные произведения в 4-х томах. Т. 3. — М., 1994, с. 56.
 18. Честертон Г. К. Шар и крест. // Приключения’ 90. — М., 1990, с. 369.
 19. Письма Елены Рерих 1929-1938. Т. 2, с. 291.
 20. Назаретян А. Похороны богов. Либо они состоятся, либо цивилизация погибнет. // Огонек. №27, 1995
 21. Величко В. Л. Владимир Соловьев. Жизнь и творения. — СПб., 1904, с. 170.
 22. Внешняя печать, несомненно, есть проявление, запечатление внутреннего отчуждения от Христа. Московский священник Николай Карасев рассказывает о таком совмещении внутреннего и внешнего: «Однажды я крестил двух девиц. И у одной из них я увидел на правой руке штамп, на котором было написано «оплачено». Это был пропуск в один из музыкальных рок-клубов. При дальнейшем выяснении оказалось, что девицы интересуются учением буддизма, так как в клубе его пропагандируют. Когда же я поставил условие: или крещение, или клуб с его песнями и учением, одна из них, у которой был штамп на руке, отказалась креститься и ушла от купели крещения» (священник Николай Карасев. Аспирантский отчет на тему «Теософия и практический оккультизм». — М., ОВЦС МП, 1995, с. 9. Рукопись).
 23. Например, Эли Визель, президент «Гуманитарного фонда Эли Визеля», бывший узник нацистского концлагеря, затем известнейший еврейский писатель, лауреат Нобелевской премии мира (1986 год, вместе с А. Д. Сахаровым), чрезвычайно влиятельный, хотя и теневой политический лидер Америки, работает по такому адресу: «666. Fifth avenue, 10h floor, New-York». Он мог бы выбрать любой другой оффис Нью-Йорка. Но он сделал жест — и поселился в трех шестерках, что стоят на всех его письмах.
 24. Авдеев В. Преодоление христианства. — М., 1994, с. 99.
 25. Авдеев В. Преодоление христианства. с. 110.
 26. Авдеев В. Преодоление христианства. с. 71.
 27. Авдеев В. Преодоление христианства. с. 168-170. Слова о «пощаде», которой не будет, станут особенно значимы, если вспомнить, что активнейший рассадник оккультных идей в России и во всем мире — это кружки «восточных единоборств». Журналист спрашивает Михаила Крысина, президента Российской Ассоциации боевых искусств, вице-президента Всемирной федерации Косики-каратэ: «Однако, Михаил! Будучи приверженцем буддизма, вы только что произнесли Христову заповедь: «Ученик никогда не может возвыситься над учителем». При том, что отношение к православию у вас, скажем, прохладное. — Православие есть помимо меня. Я есть помимо него. Нельзя заставлять человека молиться какому-то богу, тем более такому, который пришел и сказал: «Вот — я». Ну — ты. Внешне — никто. Речь — косноязычная. Характер — отвратительный. Чудес никто не видел. Да человек — это уже Бог. В чем-то, в чем достиг высочайшего мастерства» (Совершенно секретно. №3, 1995). Православное казачество было разгромлено и вырезано в ходе Первой русской оккультной революции. Сегодня оккультисты создают свои многотысячные отряды боевиков.
 28. De Lubac Н. Paradoxes. — Paris, 1959, p. 48.
 29. См. прот. С. Булгаков. Апокалипсис Иоанна. — М., 1991, с. 109.
 30. Блаватская Е. П. Скрижали кармы. сс. 489-490.
 31. Блаватская Е. П. Скрижали кармы. сс. 83-84.
 32. Цит. по: Фаррар Ф. Первые дни христианства. -СПб., 1892, с. 714.
 33. Древний патерик. — М., 1899, с. 341.
 34. Лосев А. Ф. Диалектика мифа. // Философия. Мифология. Культура. — М., 1991, с. 176.

 


© Диакон Андрей Кураев. О нашем поражении.
Московское Подворье Свято-Троицкой Сергиевой Лавры
Москва — 1996
Источник: http://blagoslovenie.su


Комментарии:

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *